Блог «Серп и молот» 2023 - Петр Григорьевич Балаев

сам Мерецков, его вызвал к себе Тимошенко, предупредил об угрозе начала войны 22-го июня, поставил задачу выехать в штаб Ленинградского военного округа.

Даже то, что самые опытные на то время военачальники, Жуков и Мерецков, были направлены не на Западный фронт, туда уехали Кулик и штабист Шапошников, свидетельствует, что и 22 июня наша Ставка не рассматривала Западный фронт, как приоритетный. Только к 26-му июня ситуация на минском направлении стала настолько непонятной и угрожающей, что туда, в Минск, в штаб Западного фронта, 26-го был направлен Климент Ефремович Ворошилов, высший военный авторитет в СССР.

До Минска Ворошилов не доехал, 27 июня он прибыл в Могилев и узнал, что дорога на Минск перерезана немцами. А его порученец полковник Мамсуров нашел в Могилеве генерала Павлова со всем его штабом. Командование Западного фронта бросило войска и удрало в тыл…

* * *

И тут подошло время дать слово сплетнице Анастасии Ивановне Микояну с его рассказом о событиях после взятия немцами Минска:

«На седьмой день войны фашистские войска заняли Минск. 29 июня, вечером, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Подробных данных о положении в Белоруссии тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко, но тот ничего путного о положении на западном направлении сказать не мог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться в обстановке.

В наркомате были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Жуков докладывал, что связь потеряна, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи — никто не знает. Около получаса говорили довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: „Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?“

Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5-10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него были мокрые.

Главным тогда было восстановить связь. Договорились, что на связь с Белорусским военным округом пойдет Кулик — это Сталин предложил, потом других людей пошлют. Такое задание было дано затем Ворошилову.

Дела у Конева, который командовал армией на Украине, продолжали развиваться сравнительно неплохо. Но войска Белорусского фронта оказались тогда без централизованного командования. А из Белоруссии открывался прямой путь на Москву. Сталин был очень удручен. Когда вышли из наркомата, он такую фразу сказал: „Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, все это просрали…“ Мы были поражены этим высказыванием Сталина. Выходит, что все безвозвратно потеряно? Посчитали, что это он сказал в состоянии аффекта.»

«В состоянии аффекта». Сама Анастасия Ивановна, когда на 22-м съезде КПСС в адрес Сталина вылила ушат помоев, очевидно, тоже находилась в состоянии аффекта. Но этим рассказом бабки Микоянихи любят пользоваться историки-исследователи, как те, которые Сталина защищают от клеветы, так и те, которые Сталина обличают. Только каждый по своему вкусу выбирают, что бабка Микояниха насочиняла и приврала, а что в ее сплетне самая что ни на есть правда. Как свиньи в корыте с помоями роются, надеясь в них найти апельсин, зерно правды.

Таким, как Мартиросян, очень нравится в этой сплетне, что там Сталин не виноват в поражении наших войск в Белоруссии, это виноваты Тимошенко и Жуков, потому что у них связи не было и они не представляли, кем командуют и даже никого не представляли.

Правда, сам Иосиф Виссарионович в описании Анастасии Ивановны какой-то чудак, Главнокомандующий Тимошенко, но он у него на глазах костерит Жукова за то, что Генштаб никем не командует. А Тимошенко молчит и Сталину не напоминает, кто командует, только, наверно, пот со лба утирает и думает: «Только бы тиран не вспомнил, что я Главком, пусть на Жоре отыграется со своим состоянием аффекта».

Сам же Жуков, как несправедливо обиженный мамой за съеденное не им, а кошкой, варенье, заплакал и выдав сквозь слезы обиды «Что сразу я, как что, так я сразу крайний» — убежал в другую комнату плакать от несправедливо нанесенной ему душевной травмы..

Потом, когда все-таки решили, что неважно, кто съел варенье, кошка или начальник Генштаба, решили восстановить связь и послать в Белоруссию Кулика и Ворошилова. Еще раз, наверно, послать, потому что Кулика неделю назад посылали, а Ворошилова три дня назад.

И про наследие и Ленина. Наверно, еще до того, как бабка Микояниха села писать мемуары, она это рассказывала дорогому Никите Сергеевичу, с ее слов Хрущев говорил на 20-м съезде:

«Было бы неправильным не сказать о том, что после первых тяжелых неудач и поражений на фронтах Сталин считал, что наступил конец. В одной из бесед в эти дни он заявил:

— То, что создал Ленин, все это мы безвозвратно растеряли.»

Наверно, этого достаточно для того, чтобы вы поняли, правды и достоверности в повествовании Микояна только то, что у Сталина была фамилия Сталин. Микоян, когда это писал, уже даже не помнил, что Белорусского фронта в 41-м году еще не было. Мемуары Анастаса Ивановича правильней было бы назвать не «Так было», а «Именно так всё и не было». Там, уважаемые господа историки, в этих помоях, апельсинов нет, пользоваться мемуарами Микояна, как историческим источником, могут только такие же фрики, как и те, у кого книжка Ф. Чуева прокатывает за воспоминания Молотова. И можно еще ожидать, что где-нибудь найдутся дневники самого Сталина, как нашлись дневники его сына Василия и Лаврентия Павловича Берии, в которых будет написано, как 8 августа 1919 года после взятии поляками Минска Владимир Ильич в состоянии аффекта сказал: «Минин с Пожарским нам оставили великое наследство, а мы все просрали».

Никакой паники и никакого аффекта у Иосифа Виссарионовича не могло быть по определению, то, что происходило в 41-м году, даже когда немцы были у самой Москвы, не шло ни в какое сравнение с положением Советской Республики в годы Гражданской войны, да сам Иосиф Виссарионович об этом сказал на параде 7 ноября 1941 года.

Ах, да! Ведь, наверно, Сталин очень сильно переживал, что советские люди попали под фашистскую оккупацию, что наши армии в боях несли