Дарий Великий заслуживает большего - Адиб Хоррам

причмокнул губами.

– Полный отстой.

– Ты о чем?

– Сестра злится, что я не смог присмотреть за Эви. Хотя вообще-то была очередь нашего брата. И мама встала на ее сторону.

– Это нечестно.

– А я о чем! Вообще-то я не нанимался разбираться с их проблемами. Но почему-то все считают, что я должен «поступать как взрослый». Брать на себя ответственность. – Он вздохнул и откинулся на мокрую траву, забросив руки за голову. – И никто не думает, что мне иногда не помешает помощь.

Я тоже растянулся на траве, подложив капюшон, чтобы не намочить голову, и скрестил руки на животе. Капли мороси щекотали ресницы.

– Звучит ужасно.

– Ага. – Чип повернулся и посмотрел на меня. – Ничего себе!

– Что?

– У тебя нереально длинные ресницы, чувак.

У меня потеплели щеки.

– А. Это потому что я наполовину перс.

– Понятно.

Чип снова устремил взгляд в небо.

– С Сорином всегда было сложно. И Ана даже не думала становиться ответственной, пока не родилась Эви. Маме и с ними двумя забот хватало, а теперь на ней еще и внучка.

Он зарылся пальцами в волосы, окончательно их растрепав.

Его лицо от этого стало более открытым, и вид у Чипа сделался почти ранимым.

– У меня такое чувство, как будто они высосали весь воздух из дома. А теперь еще и Эви. Я люблю ее, очень люблю, но мне-то что остается? Ничего.

– Мне очень жаль. Все это выглядит отстойно.

– Ага. Ну, я хотя бы точно знаю, что Эви любит меня больше всех. Сорина она и по имени-то не называет.

– Сорин – твой брат?

– Ну да.

– Крутое имя.

Чип фыркнул.

– Это Сорин-то?

– Ага.

– Уж получше, чем Циприан.

– В смысле? Мне нравится имя Циприан.

– Его вечно пишут с ошибкой.

– А что оно означает?

– Человек с Кипра.

– Тебе подходит. Мне кажется, ты похож на жителя Кипра.

– Спасибо. – Чип помолчал, а потом вдруг сказал: – Наверное, тяжело быть названным в честь короля.

– Формально Дарий Великий был императором.

– Понятно. Но имя Дарий тебе подходит.

Теперь у меня загорелись уши, да так яростно, что еще чуть-чуть – и капли дождя начали бы с них испаряться.

– Спасибо.

– А еще здорово, что ты поддерживаешь связь со своей семьей в Иране.

– Наверное. Правда, тут тоже есть свои сложности. Я ведь Частичный перс. И порой только персидская часть имеет значение. А американская становится помехой.

Несколько секунд Чип сверлил меня взглядом. А я смаргивал дождь с ресниц.

– Знаешь что? – сказал он, но не успел договорить, потому что зазвонил телефон. Чип поднял мобильный над головой и начал что-то печатать, пока его губы растягивались в ухмылке.

А потом он сел.

– Прости. Это Трент.

– А.

Тот факт, что Трент Болджер, Бездушный Приверженец Ортодоксальных Взглядов, был дядей Эви, никак не укладывался у меня в голове.

Он нарушал фундаментальные законы вселенной.

Я тоже сел и вытер ладони о колени.

– Мы собираемся затусить вместе. Хочешь с нами?

Я уставился на Циприана, а мой мозг тем временем пытался справиться с системной ошибкой.

Может, парень вроде Чипа Кузумано, всегда друживший с Трентом Болджером, просто неспособен понять, что для кого-то Трент – неприятность вроде пробоины в корпусе, избегать которой следует любой ценой?

– Я лучше домой поеду. Мне все равно нужно в душ. – Я встал и натянул шлем.

– Да ладно тебе.

И снова системная ошибка.

Но почему Чип хочет, чтобы я пошел с ним?

Он протянул мне руку, и я помог ему подняться.

– Может, в следующий раз? – спросил он, с надеждой вскинув брови.

– Может.

Когда мы окажемся в зеркальной вселенной, где у людей козлиные бородки и извращенные представления о морали.

– Круто. – Чип запрыгнул на велосипед. – До скорого, Дарий.

– До скорого, Циприан.

Он ухмыльнулся и укатил.

А я тряхнул головой, смахнул с лица капли дождя и поехал домой.

Kotak mekhai

Когда я вернулся, бабушки пили мятный чай за столом в гостиной и читали.

Бабуля всегда читала детективы – чем закрученнее сюжет, тем лучше. А бабушка предпочитала биографии.

Мне ни разу не удалось подсунуть им научную фантастику или фэнтези. Они неизменно отвечали, что им нравятся «книги о реальной жизни».

Не знаю, почему меня это так бесило.

Ни одна из них даже не повернула голову, когда я вошел. Я хлопнул дверью – и снова никакой реакции.

В нашем доме снова воцарилась гнетущая атмосфера тихого несчастья – оно висело в воздухе, словно вытекшая из резервуара охлаждающая жидкость.

Прочистив горло, я сказал:

– Привет.

– Как игра? – спросила бабуля.

– Мы победили.

– Хорошо. Получается, уже третий раз подряд?

– Да. Наш нападающий Гейб даже сделал хет-трик.

Бабушка восхищенно присвистнула, но продолжила читать.

– А ты? – посмотрела на меня бабуля. – Ты как сыграл?

Я пожал плечами.

– Мне мяч достался всего пару раз.

– Тебе стоит быть более напористым.

Примерно так же говорил мой старый тренер, когда я был ребенком и только начинал играть в соккер. Играй агрессивнее.

От тренера Бентли я таких слов не слышал.

И как раз это мне в ней и нравилось.

– А где Лале? – спросил я.

Бабушка вздохнула.

– Сидит в своей комнате. Весь вечер оттуда не выходит.

– А что так?

Бабуля сложила страницу, которую читала, и закрыла книгу.

– Она сегодня поругалась с одноклассником.

Во-первых, я никогда не складывал страницы – для этого есть закладки! – и на секунду у меня закрались сомнения: может, мы с бабулей вообще не родственники?

Во-вторых, Лале никогда не ругалась с одноклассниками. Ни единого разу. Вот почему я не поверил своим ушам. И спросил:

– Что? – А потом сказал: – Лале в жизни ни с кем не ругалась.

Бабуля кивнула.

– Она не захотела рассказывать нам, что случилось.

– И учительница толком от нее ничего не добилась, – добавила бабушка.

– Может, со мной она согласится поговорить, – сказал я.

Моя сестра не закрывала дверь в свою комнату – даже ночью оставляла приоткрытой.

Но не в этот раз.

Наверное, я всегда знал, что настанет день, когда Лале закроет перед нами дверь. Когда она станет слишком большой, чтобы ездить у меня на закорках или просить маму с папой подоткнуть ей на ночь одеяло.

Я постучал, но мне не ответили.

– Лале! Это я. Можно войти?

В ответ раздалось приглушенное:

– Если хочешь.

Я заглянул в комнату. Единственным источником света был ночник на прикроватной тумбочке: жутковатая лампа в виде карусели, которая начинала играть пугающую музыку, стоило нажать на кнопку.

Лале доставала эту штуковину только на Хэллоуин. Я притворялся, что мелодия пугает меня до чертиков, а Лале визжала от смеха, глядя, как я в панике прячусь под одеяло.

Сейчас она лежала в кровати: лицом к ночнику, спиной ко мне.

Я