Минус (сборник) - Роман Сенчин

– Да вряд ли, – шепчу в ответ, – вряд ли он пьет, а если пьет, то один.

– Хм… вполне возможно, слушай.

– Самое страшное, парни, что детей мы своих губим. Ведь они нас презирают уже, смеются над нами. – Директор бросает оплавленный фильтр «опалины», достает новую сигарету, смотрит на нее, словно вспоминая, каким концом сунуть в рот. – И не только смеются, не молчаливо отнюдь презирают, а в открытую говорят: «Дурак, зачем из Москвы уехал, чего тебе там не жилось? О нас подумал, как нам здесь будет? Понятно, говорят, дело нехитрое – собрал рюкзак и рванул черт знает куда, а нам что делать в этой дыре?» – Директор обводит нас кровянистыми глазами, закуривает. – Вот так… Да разве мы подумать могли!.. Ехали сюда-то, чтоб свой, настоящий город построить, где люди – настоящие, без осадка, без вековой копоти чтоб… Чтоб счастливо жить! С нуля, зато – чисто. Понимаете, да? – Он кивает на Вадима. – Ты-то вот взрослый парень, ты еще помнишь наверняка, как твои старшие братья ехали на БАМ, на Ямал, сюда вот. Тогда ж так об этом кричали, каждый день сводки со строек, как с боевых действий шли… О-ох, а теперь… Пустота и горький осадок. Кхе-кхе, в осадок мы выпали! А?.. Вот перед детьми стыдно… Обманули мы их. И правильно, правильно презирают, правильно денег просят, чтобы уехать. Пускай… Поколение наше выдохлось, нету больше саяногорцев, жизнелюбивого, гордого племени. Ходим, работаем, как военнопленные… Унас же, ребятки, у нас, – понизив голос, почти зашипел директор, – у нас свой маньяк появился. Да, да! Слышали? Нападает вечерами на беременных женщин, пинает в живот… Неужели не слышали? Во всех газетах статьи, сообщения были, на всю Россию ославились…

– Я читал во «Власти труда», – произносит с испугом и интересом молодой Игорек.

– Во, во! И в «Известиях» было, и в «Комсомолке»… а разве тогда мы могли об этом подумать? Мы ж о таком светлом мечтали…

Из-за двери, за которой сцена и зрительный зал, как взрыв – резко и оглушительно – аплодисменты. Долго-долго, не ослабевая, не находя единого ритма, а вразнобой, торопливо ладонь о ладонь. Искренне. Затем топот актеров, спешащих в гримерки на отдых и перекур перед вторым актом. Мы же идем на сцену – теперь наша очередь поработать.

Оглядываюсь. Директор с отвращением закуривает десятую за полчаса сигарету, трет, словно бы хочет выдавить, свои красные, измученные глаза…

Поселили нас в единственной, но классной гостинице – узкой двенадцатиэтажной башне из стекла и бетона, – совсем как где-нибудь в Сочах. Комнаты отвели по просьбе актеров на третьем этаже, так как многие боялись, что давно не обитаемое, непривычно высокое здание рухнет: лучше уж в таком случае быть поближе к земле.

Вадим, Андрюня и я заняли трехместный номер, а бедному Игорьку досталось жить с Лялиным и Храпченко.

– Ты извини, – не свойственно для себя робко сказал ему бригадир во время расселения, – четырехместных нету… Там с этими особо не это… построже будь. Особенно с Лялиным.

Конечно, в первый вечер, после спектакля, начало гастролей отметили. В гостиничном ресторане организовали банкетик. Был глава администрации Саяногорска, люди из отдела культуры, несколько видных горожан, краснорожий директор дворца. Говорили речи, поэт-стрежневец читал стихи; наш Дубравин старался достойно отвечать, обещал бывать в «славном городе энергетиков и романтиков» чуть ли не ежеквартально… Еды на столах было немного, водку заменяли бутылки с девятиградусным красным вином, поэтому мы вскоре ушли к себе в номер, чтоб посидеть там как надо. А на улице разгулялась вьюга, стекла в огромных окнах постанывали от ударов ветра. О походе на бережок Енисея, о костерчике думать не приходилось.

– Но правильно, – говорил Андрюня, наблюдая, как мы с Вадимом расставляем на столе купленные в ближайшем магазине «24 часа» бутылки и закусь, – а то там, блин, сидишь, как неродной, только и ждешь, когда они набрешутся и созреют для заглота виноградного морсика.

А бригадир порадовал нас сообщением:

– Лорка Волкова обещалась прийти. Я для нее вот спецом пузырь «Изабеллы» стянул.

– Нормалёк! С девчонками всегда как-то уютней, – заулыбался Андрюня. – Можно было и Ольку-костюмершу пригласить или эту, которая вместо Ксюхи.

– Да я предлагал – не хотят.

– У, сучки…

Перед самым отъездом, кстати, пришлось срочно искать по минусинским парикмахерским человека, способного заменить исчезнувшую Оксану. Нашли девчонку (неплохую на вид), кое-как ввели в курс дела… Да, она ничего, эта новенькая, может, если Ксюха влипла серьезно, останется в театре. Тогда буду пытаться завязать с ней отношения…

Пьем без азарта, каждый, не признаваясь вслух, занят ожиданием прихода симпатичной актрисочки Ларисы Волковой… Когда Петраченко заводит свой знаменитый монолог о лживости актерского искусства, мне представляется именно она. Лариса играет свои роли до того искренне, что у меня, да и у многих, чувствую, возникает желание зарыдать, тоска начинает душу царапать; и я поскорей ухожу подальше от сцены, чтоб не видеть ее, не слышать придуманных чужим, давно умершим автором слов, которые она с чувством озвучивает, в двадцатый, в пятидесятый раз искренне переживает… Она, говорят, очень талантливая и за три сезона, что работает в театре после окончания училища культуры, стала почти незаменимой – занята чуть не во всех постановках.

По ковровой дорожке шелест многих шагов. Голоса.

– Отбанкетились, – угадывает Андрюня. – Договорились, ха-ха, открыть здесь наш филиал!

– Вот ты и останешься в славном Саяногорске, – тут же подкалывает его бригадир. – Будешь начальником здешних монтиров.

Андрюня собирается сказануть что-то в ответ, но в это время – стук в дверь. Вадим вскакивает.

– Я на пять минут, мальчики, – не успев войти, предупредила Лариса и с порога заценила комнату: – Ух, какие вам апартаменты достались! Люкс! А у нас с Татьяной хоть и двухместный, но вообще… На стенах такие вот пятна, обои вздутые…

Можно подумать, она в Минусинске живет в белоснежном дворце с бассейнами и балдахинами… Вадим суетится перед ней, как лакей.

– Вот сюда, Лор, присаживайся. Специально для тебя винцо бережем… Как там банкет?

– Да какой это банкет! Фу! – Актриса сморщила симпатичное личико. – Мне много не надо, – остановила текущую в ее пластиковый стаканчик струйку «Изабеллы», – завтра сказка тяжелая. Кувыркаться, бегать… Сказки больше энергии забирают, чем серьезные.

Вадим явно клеится к ней. В меру своих способностей, конечно, говорит неуклюжие комплименты. Андрюня конкурирует с бригадиром. Меня это почему-то начинает злить, тянет ляпнуть какую-нибудь неожиданную, хамскую фразочку… Смотрю на подвижное, привлекательное и молодое, но уже подпорченное гримом лицо Ларисы, слушаю ее мелодичный и в то же время искусственный, раздражающий голосок. Этим голоском она делится своими творческими планами:

– Собираюсь летом поступать в ГИТИС. Дубравин согласен, он уверен, что у меня есть талант.

– Не талант, талантище! – поправляет Вадим.

– Давай, Лора, это дело серьезное! – тут же подключается и Андрюня.

– Если зацеплюсь в Москве, буду стараться там место найти. Зачем возвращаться? Но, – Лариса встряхнулась, – не будем загадывать…

– Вот именно, – говорю, наливая парням водку в посудинки. – Давайте просто – за грандиозность желаний!

– Мне не… не могу, – подает голос незаметно спекшийся Игорек, встает и, чуть не потеряв равновесие, хватается за спинку стула.

– Погоди, Игореня, последнюю. Давай, за желания! Это святое!

– Нет, не могу… Спать… – Шатаясь, икая, Игорек покидает номер.

Вскоре и актрисочка засобиралась:

– Пора отдохнуть. Завтра тяжелая сказка…

– Ну что это! Сколько еще вина, сколько закуски! – Вадим протягивает ей блюдце с нарезанным желтокожим яблоком. – Ларисик, еще чуть-чуть! Пообщаемся.

Но она уходит. Мы в молчании допиваем водку, затем «Изабеллу», гасим свет и ложимся в кровати. Бригадир начинает задорным от злости голосом фантазировать, как бы, в каких позах он оттрахал Ларису Волкову. Постепенно подключаемся и мы с Андрюней. И получается жутко возбуждающе, почти как наяву. Кажется, что девушка сейчас на соседней постели, занимается с Андрюней или Вадимом и вот-вот окажется подо мной или – лучше – сверху. Обнаженная амазонка на молодом скакуне… Стараясь не шубуршать, я потираю зажатый в кулаке, налитый кровью и силой член и быстро кончаю в край простыни. Засыпаю, чувствуя рядом с собой горячее, гладкое, упругое тело прекрасной девушки.

Поздно вечером в воскресенье вернулись в Минусинск. Разгрузку «ЗИЛа» с декорациями отложили до вторника.

Из последних сил я притащился в общагу, а там, естественно, Лёха. Бланш с его рожи почти что сошел, зато у него новая неприятность.

– И чего теперь? Как я им помогу? – сразу, не спросив даже, как гастроли прошли, заныл. – Горшки таскать? Ох, твою-то… бля-а!..