Философия бунта - Эдуард Баталов

«Сытость», таким образом, не делает пролетария более счастливым, ибо существование его продолжает оставаться, как и прежде, необеспеченным – с той лишь разницей, что эта необеспеченность проявляется теперь не столько в непосредственном физическом, сколько в политическом и эстетическом голоде. Удовлетворение этого голода отнюдь не роскошь, каковой оно может показаться, например, материально необеспеченному пролетарию, не имеющему куска хлеба. Потребности всегда исторически конкретны, всегда вплетены в совершенно определенный социальный контекст, исходя из которого только и может быть адекватно определен подлинный смысл той или иной потребности.

Революционизирующая роль политических потребностей в современном капиталистическом обществе определяется еще и тем немаловажным обстоятельством, что в условиях противоборства двух мировых систем техника, позволяющая обеспечить сравнительное экономическое благополучие рабочего, одновременно способствует укреплению позиций военно-промышленного комплекса и может быть использована как средство разрушения и уничтожения цивилизации, не говоря уже о разрушении достигнутого «счастливого материального существования». При таком положении дел вопрос об участии рабочего класса в политической борьбе становится уже не только вопросом, связанным с положением рабочего в существующем обществе, но и вопросом жизни и смерти в прямом смысле этого слова.

То, что осознание именно политического и культурного бесправия может выступать в качестве побудительного мотива современных антиимпериалистических по своей общей направленности движений, ясно показывает само движение «новых левых», которое было стимулировано не экономическими мотивами, а осознанием неудовлетворительности политического и культурного положения основной массы трудящихся капиталистических стран. В этом заключался прогрессивный момент этого движения, хотя здесь же следует отметить, что акцентирование политических и культурных требований вылилось у «новых левых» в игнорирование вопроса о необходимости изменения отношений собственности в современном капиталистическом обществе.

Рассуждая о нивелировании потребностей буржуазии и пролетариата, Маркузе совершенно не учитывает увеличение революционизирующего потенциала политических и культурных потребностей, полагая, что все определяется наличием «двух машин» и «трех телевизоров». С этой точки зрения получается, что «ныне человек живет «хлебом единым» и если его – как собаку – вовремя кормить и не раздражать во время еды, он никогда не вступит уже на опасную стезю бунта против властей предержащих» [98]. Но если оказывается, что человек жив «не хлебом единым», если политические и эстетические потребности не только не «погашаются» «подкармливанием», а, напротив, только стимулируются им и если буржуазия оказывается совершенно неспособной удовлетворить их, то ни о каком нивелировании потребностей (взятых в их целостности) буржуазии и пролетариата не может быть и речи. А следовательно, не может быть и речи об утрате пролетариатом как исторически развивающимся классом его революционно-освободительной роли.

Но в таком случае обнаруживается иллюзорный характер требования Маркузе об изобретении «новых», «подлинных» потребностей, которые «вывели» бы рабочий класс за пределы «континуума репрессии», обеспечив ему «критическое пространство»; обнаруживается анархистско-утопический характер его призыва «создать» эти «новые» потребности на базе «радикального» разрыва со старыми потребностями, ибо политические и эстетические потребности, о которых идет речь, не взращиваются «социальными критиками» в тиши кабинетов, они порождаются самой историей революционного движения и классовой борьбы – самой жизнью. С другой стороны, между политическими, культурными и экономическими потребностями нет пропасти: они тесно переплетены друг с другом и генетически, и функционально, они вырастают друг из друга. Более того, как отмечалось выше, возрастание революционного потенциала тех же культурных потребностей становится возможным только на базе удовлетворения «первичных» экономических потребностей. Если представить, что в силу какого-то стечения обстоятельств в развитых капиталистических странах произойдет резкое падение экономической конъюнктуры, то культурные потребности снова отступят на второй план, а потребность в хлебе насущном станет вновь основной потребностью, революционизирующей класс наемных тружеников.

Разумеется, изменение революционизирующего потенциала различных форм капиталистического отчуждения, в частности усиление революционизирующего потенциала политических и культурных потребностей, не означает перемещение основного противоречия между рабочим классом и буржуазией из сферы базиса в сферу надстройки – положение, выдвигаемое некоторыми идеологами «новых левых», в частности Сартром

[«На смену старой движущей силе революции, какой была голая нужда, – говорил он, – пришло новое требование – требование свободы… Теперь на первом плане стоит уже не проблема собственности, а проблема власти. В потребительском обществе теперь уже больше не требуют прежде всего обладания, а требуют прежде всего участия в принятии решений и в осуществлении контроля» [99]. ].

Всячески подчеркивая тенденцию к росту экономического благосостояния трудящихся в развитых капиталистических странах, идеологи «новых левых» не замечают, что в этих странах действует и другая тенденция, которая не позволяет говорить о том, что перед рабочим классом здесь уже не стоит никаких экономических проблем, что в экономическом отношении он обрел «счастливое сознание». Речь идет прежде всего об изменении самого характера и условий труда на капиталистическом предприятии. Внедрение новейшей техники и совершенствование технологии неизбежно ведут в условиях капитализма к интенсификации труда, к возрастанию затрат психической энергии, к росту неудовлетворенности работника своим трудом, поскольку последний включает все меньше элементов творческого характера, к неуверенности представителей «традиционных» профессий в своем будущем. К этому надо прибавить такой существенный момент, как увеличение разрыва между темпами роста интенсификации труда и роста заработной платы.

Усиление революционизирующего потенциала политических и культурных требований эксплуатируемой массы ни в коем случае не означает снятия проблемы собственности или перемещения противоречий между эксплуататорами и эксплуатируемыми из сферы базиса в сферу надстройки. Оно свидетельствует лишь о видоизменении проявления этого противоречия. Оно связано с изменением состава рабочего класса, с ростом его образовательного уровня (процесс неизбежный в условиях научно-технической революции), с вовлечением в его ряды новых поколений.

Пролетариат не есть нечто неизменное. Он неизменен лишь в том смысле, что продолжает в течение всего периода своего существования оставаться эксплуатируемым классом капиталистического общества, создающим для буржуазии прибавочную стоимость и в силу этого сохраняющим определенное место в системе капиталистического производства. Но внутри рабочего класса происходит смена поколений. Каждое поколение выполняет свою историческую задачу в борьбе с буржуазией и добивается в той или иной степени удовлетворения своих потребностей – удовлетворения, которое выступает как завоевание и в известном смысле итог социальной деятельности и борьбы данного поколения. Для сменяющего его поколения этот итог есть уже данность, выступающая в роли исторической предпосылки выдвижения и осуществления новых требований, продиктованных новыми условиями труда и воспроизводства рабочей силы.

Ни одно поколение рабочего класса не в состоянии решить всех проблем класса как исторически развивающейся общности. Каждое поколение (как заметил Гегель) решает лишь одну – «свою», «новую» – задачу, и сделать это оно может, лишь признав все предшествующие решения и опираясь на них и в то же время учитывая новые требования, коренящиеся в изменении характера труда, уровня развития техники и т. п. Не случайно Гэс Холл, анализируя задачи, стоящие перед рабочим классом США, подчеркивал роль молодого поколения американских рабочих. «Многочисленный отряд молодых рабочих, – говорил он на международном Совещании коммунистических и рабочих партий в Москве (1969 г.), – недавно пришедших на предприятия, становится ударной бригадой рабочего класса. Рабочая молодежь выступает застрельщиком движения рядовых членов профсоюзов. Она стремится к оживлению профсоюзного движения. Именно эти молодые рабочие, многие из которых сами недавно были учащимися, образуют связующее звено между студенчеством и рабочим классом. Они представляют собой мощную силу в борьбе против расизма, поскольку лишены некоторых предрассудков, все еще характерных для рабочих старшего поколения. Рабочая молодежь относится к радикально настроенному поколению. Она более восприимчива к новым, социалистическим идеям. В нашей борьбе за обеспечение единства действий рабочего класса мы уделяем особое внимание молодым рабочим» [100].