Александр III - А. Сахаров (редактор)

– Ну, тут я спокоен. Пока не получит приказ отходить– зубами будет цепляться!..

Длинная вереница болгарских повозок тянулась мимо цесаревича и его свиты – мирные жители уходили на Белу. Но туда же, в тыл плевнинским войскам, стремился прорваться и Мехмет-Али.

– Передайте солдатам, – обратился цесаревич к Дризену и Тимофееву, – лечь костьми, но не отступать!

Было ясно, что ожесточённого наступления следовало ожидать со дня на день.

К вечеру 23 августа Александр Александрович услышал внизу, за рекой Кара-Лом, ружейные выстрелы, сперва редкие, но вскоре перешедшие в оживлённую перестрелку. Он выехал в расположение 2-й батареи, где уже находились Дризен и Тимофеев. Отсюда было прекрасно видно, что неприятельская передовая цепь потеснила русскую кавалерийскую. Для её поддержки была выслана стрелковая рота.

В кустах забегали дымки, обозначая линию цепи. Позади, в прогалинах, стали появляться небольшие кавалерийские колонны турок, но несколько удачных выстрелов с батареи рассеяли их.

– Глядите, ваше высочество! Уж не Мехмет-Али? – указал Тимофеев.

На большую поляну верстах в шести от батареи выехала небольшая кучка всадников, между которыми выделялся один – на белом коне.

– Нет, это, возможно, начальник авангарда Фауд-паша, – сказал Ванновский. – Он проводит рекогносцировку.

За всадниками, верстах в восьми, показались массы конницы. Пали по-южному внезапные сумерки, всё стихло. Следовало приготовиться назавтра к бою, и притом к бою решительному. Надвигалась благоуханная болгарская ночь, которая во второй половине августа уже не несла с собой такой нестерпимой, изнуряющей жары, как в июле. Наследник уже полюбил эти тихие, спокойные ночи, когда не шелохнёт ветерок и глубокая тишина нарушается только криком горных черепах да тихим журчанием падающей с плотин у мельниц воды.

Ночь на 24 августа не походила на своих предшественниц: небо сплошь обложило тёмными тучами, с шорохом начали упадать крупные капли, и наконец пошёл сильный дождь. Вместо тихого плеска воды с реки доносился то заунывный, надрывающий душу вой, то громкий лай: турецкую армию, как обычно, сопровождали огромные своры собак.

Итак, предстоял долгожданный бой в открытом поле!..

Около семи утра у Кацелева прозвучал первый артиллерийский выстрел, сменившийся почти непрерывной канонадой. Выдвинув несколько батарей, турки открыли сильный огонь по отряду Арнольди. Ружейная перестрелка становилась всё ближе: передовая цепь подавалась назад. К трём пополудни на возвышение, где располагалась 2-я батарея, снова приехал цесаревич с главным штабом.

Русские артиллеристы вели дуэль с двумя турецкими батареями.

– Велики ли потери, господин капитан? – обратился к командиру Александр Александрович, тяжело слезая с лошади.

– Ваше императорское высочество, действием гранат с самого утра выведен только один из нижних чинов и подбито одно колесо у зарядного ящика! – бодро отвечал тот.

– Обратите внимание, господа, – сказал Ванновский. – Хотя турки стреляют вроде бы и метко, и снарядов не жалеют, и просто засыпали батарею снарядами, однако вред, наносимый ими, всё-таки ничтожен…

Как бы в подтверждение его слов неподалёку лопнула граната, не причинив никому вреда.

– А ведь турки ведут по батарее перекрёстный огонь, – заметил Дризен.

– Полагаю, что наши артиллеристы действуют успешнее, – не отрывая глаз от бинокля, бросил наследник.

В расположении батареи он пробыл с главным штабом около двух часов. Находившийся в свите корреспондент газеты «Независимый бельгиец», отмечая «адский огонь» с обеих сторон, писал: «От сорока и до пятидесяти снарядов упало ещё впереди и позади главного штаба».

Между тем слабый Кацелевский отряд целый день сдерживал главные силы турок. Он держался из последних сил и выполнил свою задачу. Цесаревич дал приказание Арнольди отходить и направил для прикрытия отступления Тираспольский полк.

Вся турецкая артиллерия обрушила теперь огонь на Аблово. Отдельных выстрелов уже нельзя было различить, и они слились в сплошной гул. Над возвышенностью, где расположился главный штаб, поднялось густое облако дыма, не позволявшее даже отличать своих от неприятеля. Было получено известие, что турецкая пехота атаковала тираспольцев, а против стоявшего на правом фланге Бессарабского полка неприятель двинул свежие силы. Число наступавших достигло уже пятидесяти таборов, и бессарабцы начали отходить.

Наступила тяжёлая, критическая минута. Перейдя речку Кара-Лом, турки заняли виноградник и вошли в Аблово, с высот которого осыпали русский отряд градом пуль. Нечего было и думать об отступлении: единственная дорога, лежавшая меж теснин, на селение Еренджик была загромождена лазаретными линейками настолько, что даже зарядные ящики, подходившие к Аблово, не могли пробиться на позиции.

Русские батареи, оставив в покое турецкую артиллерию, обратили весь свой огонь на передовые неприятельские части. Дружно действуя картечными гранатами, они образовали гибельную завесу из пуль и осколков, которая остановила врага. Но понятно, что такое не могло продолжаться долго: артиллерия могла сдержать противника, но выбить засевшую в селении и виноградниках пехоту было делом невозможным. Решение боя принадлежало пехоте. Оставалось только одно средство отстоять позицию – попытаться отбросить неприятеля последним отчаянным натиском тех небольших сил, какие были в наличии.

Казалось, бой был непоправимо проигран. Но в этот момент генерал Тимофеев, под ураганным огнём сидевший на коне, быстро спешился, взял у стоявшего рядом пехотинца ружьё и с возгласом: «За мною, ребята! С Богом! Ура!» – бросился навстречу неприятелю. Громовое «ура!» бессарабцев, перекрывшее грохот боя, было ему ответом. Истомлённые непрерывным шестичасовым боем герои с надписью на головных уборах «За Севастополь» выбили турок из Аблово и сбросили их вниз, к берегу Кара-Лома. В это время генерал-лейтенант Дризен собрал несколько рот Копорского полка, которые взяли неприятеля в штыки с фланга, а артиллерия сосредоточила огонь на мостах через речку, усилив смятение и панику.

Не желая попасть под сметающий всё орудийный огонь, пешие и конные бросились через Кара-Лом вброд, но тинистое, вязкое дно засасывало беглецов. По реке плыли красные фески, а в воздухе стояло ржание гибнущих лошадей. Весь скат противоположной возвышенности покрылся беспорядочной толпой бегущих турок. Они отстреливались, но на ветер пускаемые пули не причиняли никакого вреда. Вражеские батареи поорудийно снялись и покинули поле сражения. Замолкли мало-помалу пушки, затихла ружейная перестрелка. Позиция осталась за нами…

День уже был на исходе. Свинцовые тучи, надвигаясь с севера, постепенно заволокли небосклон, густой холодный туман окутал солдат. Начал накрапывать дождик, который всё усиливался. Вскоре зажглись костры – воины кипятили чаёк и вполголоса толковали о пережитом дне. Но мало-помалу всё затихло: сильное нервное напряжение, не дававшее чувствовать усталость, прошло и природа вступила в свои права…

Не красно было и наступившее утро: те же туман, дождь и слякоть. Временами туман рассеивался, и видно было, как турки неутомимо зарывались в землю. Но вот на правом берегу Кара-Лома появилась кучка людей, которые несли белый флаг.

Тотчас дали знать генерал-лейтенанту Дризену. По всей линии пронёсся сигнал: «Слушайте все!» Оказалось, что Мехмет-Али-паша прислал парламентёров просить перемирия до солнечного заката, чтобы убрать, по мусульманскому обычаю, тела погибших.

Грустное зрелище представляло собой поле битвы, где вперемешку валялись тела турок и русских; впрочем, турок было куда больше. В стороне от всех, на лужайке, одиноко лежал совсем юный солдатик-бессарабец. Под головой – ранец, руки сложены на груди, на лбу – небольшой шейный образок. Тут же рядом – сумочка с сухарями и подсумки, а на них бережно положено ружьё. Должно быть, тяжело был ранен, бедняга, чувствовал, что не доползти ему до перевязочного пункта. И вот, выбрав уединённое место, он спокойно приготовился встретить смерть…

На другой день в Копровице, на полдороге до Белы, цесаревич написал своей Минни:

«25 августа провёл я ужасный день и никогда его не забуду…»

7

– Только быстрым отступлением к Беле можно спасти оба корпуса от частичного поражения…

Александр Александрович сидел в избе, занимаемой Ванновским, обсуждая последствия сражения при Аблово.

– Согласен, ваше высочество. – Начальник главного штаба расстелил карту. – Предстоит совершить фланговые марши и предупредить турок у реки Янтра. Генерал Дризен окружён с трёх сторон. Ему предстоит пробиваться по единственной дороге, которая проходит через ущелье. К тому же она до сих пор загромождена повозками с ранеными. Его высочество Владимир Александрович с двенадцатым корпусом идёт с севера на юго-запад через Широко, подставляя противнику свой левый фланг. Мы опасались наступления турок по осман-базарской дороге на Тырново, где расположен отряд генерал-лейтенанта Гана. Но теперь…