Александр III - А. Сахаров (редактор)

Древняя столица Болгарии, место коронования болгарских царей и резиденция патриархов, была освобождена!

Дав авангарду отдохнуть два дня, Гурко выступил к балканским проходам. Путь его шёл к Хаинкиойскому перевалу, мало знакомому туркам: его указали русским проводники-болгары. Крутой и узкий, перевал был почти недоступен артиллерии; так что пушки и зарядные ящики солдатам пришлось тащить на руках. Передовой отряд растянулся на добрых двадцать вёрст, и когда генерал Раух был уже за перевалом, хвост колонны только ещё поднимался в теснинах.

На самом перевале был установлен деревянный столб с надписью:

«30 июня 1877 года переход генерала Рауха с конно-пионерным движением через Балканы, на 400 футов над поверхностью моря».

Каждый из проходящих офицеров спешил вписать или вырезать на столбе свою фамилию, не ведая, проедет ли он мимо этого столба назад…

4

«30 июня 1877 года. Павло.

Моя милая душка Минни!

Передовой отряд уже у самых проходов Балкан… Дядя Низи с главными силами продвигается прямо к Балканам. Нет, теперь по всему видно, что война так скоро не кончится…»

Цесаревич сидел за письмом жене, отбиваясь от полчищ мух, которые лезли в чай, в кофе, в суп, в чернильницу и гуляли по голове и в бороде. И жалили, жалили, словно слепни. Звенящая жара, с неподвижным в туманном мареве солнцем, стояла над местечком Павло, над белёными татарскими домиками без окон на улицу и над украшенными венками и гирляндами живых цветов жилищами болгар. Александр Александрович думал всё о том же – как невыносимо топтаться на одном месте и только что слышать об успехах авангарда и действиях главной армии.

Ещё в Ливадии, у папá, он надеялся, что будет назначен главнокомандующим и тогда, мечталось, пойдёт решительно прямо на Адрианополь. Но во главе войск встал дядя Низи, и пришлось уже от него ожидать приглашения участвовать в кампании. Ожидание затянулось. Только в конце мая, в Плоешти, дядя Низи соизволил спросить:

– Желаешь ли ты получить какое-нибудь командование в действующей армии?

– Я был бы счастлив, – отвечал цесаревич. – И если папá разрешит, то я приму любое предложение!

– Он согласен, – сказал дядя Низи. – Когда мы переправимся через Дунай, я дам тебе три корпуса…

А чем всё обернулось? Сидением перед Рущуком! Сколько можно заключить, турки и не помышляют встретиться с отрядом наследника в открытом поле, а ожидают нападения на крепость. Но, с другой стороны, противник, который превосходит в силах, способен внезапно навалиться на растянутые позиции русских по реке Янтре и прорвать их. Ведь только в лагере под Шумлой, если верить лазутчикам, сосредоточено до восьмидесяти тысяч турок. Тогда отряд будет оставлен на съедение неприятелю. Шутка сказать! Выдержать весь натиск только двумя корпусами, пока не подойдёт подкрепление. Да, не самое лучшее назначение получил цесаревич. И всё-таки любой, даже самый опасный бой лучше постылого ничегонеделания…

Наследник сердился и завидовал Николаю Николаевичу, письма к которому приходилось начинать обращением «милый дядя Низи», а заканчивать – «любящий тебя племянник Саша». Немало удивлялся он и своему папá, который с огромной свитой торчал в тылу армии. Зачем? Ведь он назначил главнокомандующего. А раз так, то на какую же роль обрёк себя? Быть декоративным украшением и обузой?

Только с Минни мог поделиться цесаревич мучившими его тревогами и недоумениями.

«Все жаждут и надеются, – писал он, – что папá теперь уедет обратно в Царское Село или Петергоф, здесь ему решительно нечего делать, и главное, то, для чего он приехал сюда, сделано: переход через Дунай. Все мы старались уговорить папá, но это весьма трудно. В главной квартире такая масса людей, лошадей и экипажей, что решительно дальше идти он не может в этом виде. Людей больше восьмисот человек, лошадей больше двух тысяч и экипажей около трёхсот, кроме конвоя…»

Наследник жил слухами, доходившими из царской ставки. Выходило так, что папá и не думал уезжать в Россию; напротив, он намеревался 2 июля со всей своей свитской армадой переправиться на правую сторону Дуная.

«Решительно не понимаю, что он будет делать здесь и зачем ему оставаться? – недоумевал цесаревич. – Положение его неловко, потому что он не главнокомандующий и командования над армией не принял. А без дела таскаться по войскам в тылу, по-моему, в высшей степени неприлично и странно! Я бы так не мог… Красоваться и ничего не делать!..»

Александр Александрович вернулся к прерванному невесёлыми мыслями письму своей Минни:

«Иногда становится тяжело и грустно здесь одному, и думаю о своих, и как бы хорошо было быть всем вместе, но это, конечно, когда стоишь так долго на месте и ждёшь, всё ждёшь, когда-то будет дело! Иногда у меня положительно бывает тоска по родине, но я стараюсь прогнать от себя подобные чувства, и не следует давать им волю, тем более что сколько десятков тысяч людей в таком же положении, как и я, а служат и идут куда прикажут. Если бы мы могли идти вперёд и всё дальше, было бы гораздо легче, и мы завидуем тем корпусам, которые проходят мимо нас…»

Итак, шашка пока остаётся в ножнах, а пистолет – в кобуре. Поневоле приходилось вспоминать о таких сугубо мирных увлечениях, как археология. В конных прогулках и поездках по бивуакам Александр Александрович приметил, как много вокруг древних курганов. Что таится в них? Быть может, останки русских воинов? Ведь именно в этих местах шёл, поднимаясь от устья Дуная вверх по реке, с отборным десятитысячным войском князь Святослав. Он разгромил тридцатитысячную армию болгар, овладел всеми городами по Дунаю, занял Македонию и сел княжить в Переяславце – нынешнем Рущуке!

«Не любо мне жить в Киеве, – говорил Святослав. – Хочу жить в Переяславце на Дунае. Там середина земли моей, туда сходится всё хорошее: от греков паволоки – ткань, золото, вино и различные овощи, из Чехии – серебро, из Угрии – кони, из Руси скара – меха и мёд».

Обо всём этом увлекательно рассказывал в своих лекциях цесаревичу его учитель истории Сергей Михайлович Соловьёв. И вот он, Рущук, бывший Переяславец! И вот курганы в его окрестностях. Александр Александрович приказал отобрать сотню солдат, чтобы они разрыли два рукотворных холма. Но, очевидно, воры-кладоискатели побывали уже там раньше: было извлечено лишь несколько византийских монет, короткий римский меч да ржавая кольчуга. И ещё груда истлевших костей…

От нечего делать наследник занялся обустройством небольшого зверинца, который образовался при обозе. Там содержались ослик, молодой волк Петька, большой кондор и пойманный казаками птенец-орёл, а также огромная черепаха. Доберман великого князя, прозванный в семье из заклятой любви ко всему немецкому бароном фон Штикенфаксом, охотно играл и возился с Петькой, хотя куда больше эмоций у него вызывали постоянные экскурсии на кухню, где он был всеобщим любимцем.

Кстати, кухня не радовала, несмотря на то что повар был отличный. Провизия таяла, и даже сухари почти все вышли. Спасало только то, что в округе было много скота. Да, вегетарианство не угрожало в Болгарии Александру Александровичу – говядина, баранина, гуси, куры, иногда телёнок со стола не сходили. А вот с овощами было хуже. Кроме лука, чеснока и кукурузы, ничего нельзя было раздобыть. Зато с хлебом дело, кажется, налаживалось, благо болгары сами набивались снабжать квартиру цесаревича – урожай здесь выдался великолепный. Крестьяне из-за военных действий не успевали убирать хлеб, и он осыпался. А турецкие поля, брошенные хозяевами, уже косили на корм лошадям. Что ж, турки сами были виноваты в том, что своей жестокостью восстановили против себя поголовно всех болгар.

Теперь турки зверствовали и издевались над немногочисленными русскими пленными. Цесаревичу сообщили, что когда Гурко занял балканские перевалы, то нашёл там кучки отрубленных голов солдат и офицеров, а также тела, носившие на себе следы страшных пыток. Какая низость! Совсем по-иному обращались в русской армии с турецкими пленными: безоружных просто отпускали, а кого брали с оружием в руках, отправляли в Россию. Между ними попадались мерзкие рожи, особенно среди черкесов-башибузуков. А вчера привели отвратительную старуху. Болгарские крестьяне просили арестовать эту ведьму, так как она шпионила и передавала в Рущук сведения о русской армии.

Кроме того, при штабе содержался мулла из Тростеника. Местный священник и жители показали, что он был главным башибузуком, резавшим не только мужчин, но и женщин и даже детей. Когда казаки вели муллу на допрос к наследнику, болгары чуть не растерзали его – пришлось отбивать силой. А один из жителей Тростеника всё-таки изловчился и треснул мучителя по голове дубинкой.