Александр III - А. Сахаров (редактор)

– Но теперь, – перебил его наследник, – ясно, что сближение с нашим правым крылом гибельно! Александру Фёдоровичу надлежит немедля идти с юга на северо-запад, подставляя туркам свой правый фланг! Во что бы то ни стало необходимо успеть совершить фланговые марши!

В этот момент появился адъютант граф Шувалов.

– Александр Александрович, – по-свойски обратился он к наследнику, которого во внеслужебное время называл запросто Сашей, – депеша по телеграфу от великого князя: «Турки в больших силах подошли к Широко…»

Сохраняя внешнее хладнокровие, цесаревич задумался. Ведь этим манёвром турки отрезали от него войска брата Владимира и, кроме того, лишали их возможности прикрыть, как им предписывалось, отступление генерала Дризена и сосредоточение всего 13-го корпуса у Белы. Тем более что Дризен до сих пор не мог очистить путь от лазаретных линеек и, следовательно, не начал отступление. А дожди и размытые пути задерживают движение генерала Гана. Уже час назад в Копровице ожидали прибытия его авангарда, между тем ни одна часть не появлялась. Положение становилось грозным, едва не катастрофическим. Корпуса не в состоянии исполнить приказание наследника; турки прорвали центр, и на их пути к Беле – он один, со штабом, без войска!

– Пётр Семёнович! – спокойно сказал цесаревич. – Соберите совет…

Подавленные случившимся, в избу сошлись вслед за графом Воронцовым-Дашковым штабные офицеры. Предложения сыпались одно за другим.

– Так как положение тяжкое, хуже придумать нельзя, – говорил старший адъютант штаба Степанов, – то вашему высочеству следует поспешить в Белу…

– Нет, – возразил Воронцов-Дашков, – главнокомандующему надобно срочно отправляться назад, в тринадцатый корпус!

– А может быть, лучше поехать на юг, навстречу отряду генерала Гана? – подумал вслух Ванновский, преданно глядя на цесаревича своими маленькими, близко посаженными глазками.

Выслушав спокойно все советы, Александр Александрович заметил:

– Все вы говорите только о том, что мне делать. А о войсках как будто забыли… Хорошо, скажу о себе. Во-первых, касательно Белы. Ехать туда ни к чему. Если турки действительно в Широко, то, значит, Владимир Александрович отброшен к Дунаю. Тринадцатый корпус так и не появился. Что же я буду делать в Беле один? При приближении турок мне придётся бежать в Горный Студень к государю, бросив войска и не исполнив свой долг. Это немыслимо! Во-вторых, я не доверяю полученным депешам. Ведь они составлены, судя по всему, от ночных разъездов. Когда темно, ничего не видно, и потому часто у страха глаза велики.

Он поднялся во весь богатырский рост, давая понять, что совещание заканчивается; за ним встали все участвовавшие в обсуждении.

– Приказываю! – повысил голос цесаревич. – Проверить полученные сведения. Немедленно разослать мой конвой, разъездами, с адъютантами во главе, по всем направлениям! Узнать действительное положение войск. И прежде всего выяснить, правда ли, что турки у Широко. Ведь должен же в конце концов тринадцатый корпус сюда подойти. А уж тогда я от него не отстану. И если Владимир Александрович отброшен к Дунаю и отрезан от прочих войск, пойду выручать брата. Если не удастся и это и я сам буду окружён, то до конца не оставлю войска тринадцатого корпуса. Да, коли суждено, по воле Божией, погибать, то я погибну вместе с ними!..

Наследник ушёл к себе в палатку и попросил денщика:

– Давай-ка, братец, сыграем в дурачка. Ведь ты небось умеешь?

Карякин, добродушный полкан, у которого из ноздрей и ушей кустиками торчали волосы, не удивился. Когда граф Шувалов вошёл в палатку, Александр Александрович находился в крупном проигрыше: то ли денщик плутовал, то ли цесаревич отвлекался мыслями от течения игры.

– Ваше высочество! Саша! – сдерживая радость, выдохнул он. – Авангард барона Дризена входит в Копровицу!..

– Ну, прости, Карякин, что не отыгрался, – виновато забормотал наследник. – Пойду встречать войска!

– Чего уж там, ваше высочество! Може, в следующий раз повезёт, – загудел денщик, сгребая столбик серебра. – Вишь, на целую полтину потянуло. А я, ваше высочество, в Филю, или дурака по-вашему, всю деревню обставлял…

…Прибывший в Копровицу Дризен доложил цесаревичу, что, пользуясь предложенным ему перемирием, он спокойно очистил путь отступления и в полном порядке стал отходить ночью, запалив по гребням позиции костры, имитирующие бивачные огни. Вернулись и разъезды, сообщившие, что турок у Широко нет. Ложную панику в 12-м корпусе посеяла совершившая ночной рейд банда черкесов. Таким образом, наследник оказался прав. Войска были на марше и стали подходить к намеченным позициям. Сосредоточение состоялось и совершенно разрушило преимущества, какие имел Мехмет-Али-паша.

Это движение войск Рущукского отряда после Абловского боя фельдмаршал Мольтке считал одной из лучших операций XIX века.

8

«13 сентября. Бела.

Моя милая душка Минни!..

Вчера в два часа вернулся Владимир из Горного Студня, и что же он привёз оттуда, видевшись с папá, главнокомандующим и Милютиным, ничего! Просто так грустно, так тяжело, что и писать не хочется. Положительно ничего не хотят делать в этом году, решили оставаться здесь зимовать, плана действий никакого! Все в самом мрачном настроении, воображают, что мы с турками не совладаем, а что куда бы мы ни сунулись, мы наткнёмся на такую же Плевну и что решено в нынешнем году, что предпринимать ничего нельзя…

Дядя Низи, к сожалению, всё взваливает на других, и все, по его словам, виноваты, кроме его самого и его штаба; даже папá виноват и Милютин, одним словом, все, все. На Владимира разговор с дядей Низи произвёл самое грустное и тяжёлое впечатление. Он говорит, что между главной квартирой дяди Низи и Папá ничего общего нет, даже личные отношения никакой искренности не имеют со стороны дяди Низи.

Пожалуйста, про всё это не говори никому без исключений и дай мне слово, что никто об этом не узнает от тебя…

Если папá не уедет обратно в Россию, есть ещё надежда, что он примет начальство над армией, и тогда, я убеждён, и это разделяют все прочие, с которыми я говорил, что дело пойдёт на лад и уж конечно лучше, чем теперь. Главнокомандующий и его штаб потеряли в войске и у начальства в особенности всякое доверие…»

Александр Александрович размышлял о том, какой страшной неудачей обернулся третий штурм Плевны, специально приуроченный к дню именин государя.

Общий план был плох, войска действовали разрозненно, без взаимовыручки и поддержки. Неудачно выбрали и время штурма: всю ночь и полдня 30 августа шёл ливень, почва размокла, видимость была отвратительной. Конечно, штурм следовало отменить. Но как же – царёвы именины!..

Цесаревич выскочил из-за походного столика, задев головой верх палатки и, чувствуя прилив бессильного гнева, зычно позвал:

– Карякин!

Денщик словно вырос из-под земли.

– Пригласи ко мне графа Шувалова… Да принеси, братец, четверть водки…

Он с болью вспоминал своё посещение госпиталя и разговоры с ранеными. Командир роты стрелков, превозмогая кашель, рассказывал:

– Накануне боя, вечером, к нам приехал художник Верещагин. Он безотлучно был при генерале Скобелеве и сообщил, что в прошлую ночь генерал Скобелев с двумя офицерами отправился к турецким редутам. Они подошли так близко, что слышали разговоры в ложементах, высмотрели их расположение и набросали план… Стемнело, пошёл дождь. Я закопался в небольшую кучу сена, но не спалось. Голова горела, как в жару, сердце билось… А гул орудий не переставал. Земля подо мной дрожала… Чуть стало светать, мы поднялись и двинулись к Зелёным горам. Канонада усилилась. Прошли шоссе, изрытое гранатами, и спустились в лощину перед Зелёными горами. Генерал Скобелев вчера взял первый гребень и теперь стоял там с частью отряда. Ружейная стрельба всё учащалась и превратилась в непрерывный вой. Нас остановили в лощине и приказали лечь.

Вдруг раздался барабанный бой к атаке, и спустя несколько минут музыка заиграла марш. Мы жадно прислушивались, зная, что в это время передние батальоны идут на штурм. А мы, лёжа, крестились и говорили: «Господи! Помоги им!» Ухо силилось уловить победное «ура», но его всё не было. Вот проскакала батарея. Кони вырывали орудия, которые врезались колёсами в мокрую землю виноградников. И вдруг музыка как-то сфальшивила, донеслось несколько звуков, и она оборвалась. Барабаны тоже смолкли. Значит, неудача. На душе сделалось тоскливо…

Но вот генерал Скобелев подскакал с конвоем, светлый и радостный, как день. «Ребята, – сказал он, – сегодня именины вашего государя! Вон он, с той горы смотрит на вас. Надо его порадовать сегодня. Победа нам нужна! Её ждёт вся Россия!» Оглушительное «ура!» было ответом. Генерал поскакал вперёд, солдаты его крестили. Мы встали и пошли. Я опять был в первой линии.