Судоверфь на Арбате - Владимир Александрович Потресов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зимой раздобыли корпус. Собрали необходимое количество газет. Оклеили байдарку довольно быстро. Деку сделали из фанеры. Просушили. Когда наступила весна, пропитали корпус асфальтовым лаком для защиты от воды. Сушили байдарку прямо здесь, на крыше вон того сарая.
— Ну и как вела себя эта конструкция на воде?
— Постойте, все по порядку. Работали мы втайне от всех с двумя ребятами примерно вашего возраста. Решили сделать сюрприз: ко дню открытия лагеря пригнать байдарку из Москвы своих ходом, а попутно проверить ее ходовые качества.
В солнечный июньский полдень двинулись в сторону Москвы-реки. Двое ребят несли готовую к плаванию байдарку. Выглядела она очень импозантно: черный блестящий корпус, серая дека-палуба с синими буквами ЧиП — от фамилий авторов. Ребятишки из всех арбатских переулков сопровождали нас через Садовое кольцо, по Проточному, к Бородинскому мосту, где спустили байдарку на воду. Туда же доставили и мою байдарку, которая в данном случае играла роль эскорта, а при необходимости — аварийного транспорта.
Маршрут для первого выхода был довольно сложный: по Москве-реке до Серебряного бора, затем через два двухкамерных шлюза в Химкинское водохранилище, а потом через систему канала имени Москвы — в Пестовское.
На первом этапе пути байдарка вела себя прекрасно. Шла легко, хорошо держала волну от теплоходов. На месте ночевки осмотрели корпус — все в порядке. Но на следующий день он стал заметно намокать, отяжелел. Когда подходили к лагерю, байдарка стала терять свои благородные формы, от нее отделялись листы газет.
Тем не менее ликованию не было предела. Как только байдарка уткнулась в берег, нас подхватили десятки рук и прямо в ней отнесли в центр лагеря, где я произнес небольшую речь о неистощимости человеческой фантазии. И хоть путь наш был устлан газетами, однако принципиальную возможность плавания на бумажных корабликах мы доказали.
— А что стало с байдаркой потом?
— Корпус ее деформировался, и ремонтировать уже не имело смысла.
— Так можно все же делать такие суда?
— Думаю, что можно. Только надо пропитывать листы водостойким клеем, да и асфальтовый лак не очень пригоден… Ну а потом мы получили старые байдарки из клуба туристов, занялись их ремонтом и о газетной байдарке забыли.
— Вы, наверное, ощущали себя Туром Хейердалом, строившим свои суда из самых неожиданных материалов? — с легкой иронией спросил Слава. Вид при этом у него был самый невинный.
— Видите ли, Слава, для того, чтобы стать исследователем вроде Тура Хейердала, совсем необязательно отправляться на просторы Тихого океана — много неизведанного и здесь, это показала, например, наша прошлогодняя экспедиция. К тому же, у Хейердала тоже не все вначале шло благополучно с его бальсовыми плотами.
По дороге домой проходили мимо стройки, и Леша все же не удержался и деловито пощупал доски, лежавшие в глубине штабеля, но вынырнувший из темноты свет фары милицейской коляски быстро исключил все сомнения. Больше нигде не задерживались.
Контору Росглавхимснабсбыта нашли довольно быстро. Она оказалась недалеко от площади Пушкина. Неприветливый мужчина в нарукавниках, с серой щетиной на щеках оторвался от «ремингтона» образца 1902 года, достал из ящика стола образцы тканей, перечислил необходимые документы.
На улице солнце светило уже вовсю. Решили идти пешком. Тротуары просохли, а на бульварах снег превратился в кашу, которая подмерзала по вечерам, образуя совершенно немыслимые колдобины. Пахло землей, водой и еще чем-то исключительно весенним.
На стройке проспекта мощная техника уже выравнивала полотно будущей трассы, раскачивались стрелы кранов, сокрушая тяжелыми чугунными шарами оставшиеся строения. На углу бывшей Собачьей площадки обнаружилась внутренняя стена большого доходного дома с остатками искореженных перекрытий — вся в разноцветных квадратах обоев недавних комнат. На уровне третьего этажа каким-то непостижимым образом сохранился прилепленный к стене почти целый унитаз с бачком, цепочкой и даже керамической ручкой, поблескивающей на солнце под ласковым весенним ветерком.
— Постойте, — Леша остановился около нестарого дома, пустыми глазницами окон обреченно созерцавшего возню вокруг будущей трассы. — Александр Сергеевич ведь говорил, что нужны сухие доски! Вот этот дом, судя по архитектуре, построен где-то в тридцатых годах. За тридцать-то с лишним лет доски пола должны высохнуть до нужной кондиции.
— А вдруг там паркет? — предположил Володя.
— Ну и что, лежит-то он на досках.
— И никто ничего не скажет, — добавила Татьяна, — ведь все равно скоро дом разнесут вон той железкой, что мотается на стреле крана, а доски в лучшем случае сожгут.
— Пошли посмотрим!
На лестнице покинутого жильцами дома пахло пылью и нежилым помещением. Под ногами скрипели осколки стекла, валялись обрывки бумаги, всякий мусор. Почти все двери были сняты. Пол оказался из сухих крашеных сосновых досок, кое-где уже выломанных.
Леша мрачно подсчитывал, сколько байдарок могло бы получиться из досок, которых уже нет. Володя вышел на балкон, сделал несколько приседаний, дыхательных упражнений, пощупал мускулы и замурлыкал:
Закаляйся, если хочешь быть здоров…
С балкона пятого этажа открывался великолепный вид на строительную площадку. Широкая полоса рыжей земли ярко залита солнцем, по ней во все стороны сновали разноцветные дорожные машины, строители в брезентовых куртках и оранжевых шлемах. Прямо под нами рабочие заканчивали укладку панелей будущего подземного перехода.
— Странно все же, — нарушил молчание Слава, — мы уже который год помогаем археологам и историкам на далеком Чудском озере, а здесь у нас под ногами, в самом центре Москвы, производят массовые земляные работы, и нигде не видно ни одного археолога.
— Действительно, ведь это район Арбата, одно из древнейших предместий Москвы.
— Почему предместий? — удивился Володя. — Ведь это самый центр.
— Сейчас центр. А в XIII–XVI веках городом считался только Кремль, а впоследствии Китай-город, прилегающие же к ним районы нынешнего московского центра относились к пригородам.
