Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уэллса часто называли «английским эквивалентом Жюля Верна», хотя оба писателя не соглашались с этим сравнением. Верн писал: «Я использую физику. Он изобретает»23. Кроме прочего, Верн был гораздо старше Уэллса и принадлежал к более оптимистично настроенному поколению. Уэллс же жил в период, когда все поняли, что в мире происходят большие изменения, но никто не понимал, к чему они ведут: к лучшему или худшему. Наука была в состоянии создавать чудеса или ужасы. Великие люди могли бы оказаться благосклонными суперменами или обезумевшими от неограниченной власти маньяками. Энтропия могла в будущем привести человечество в черную дыру, но перед этим, возможно, был бы райский период. Уэллс удивлял читателей чудесами: космонавтами, полулюдьми-полуживотными, человеком-невидимкой, машиной времени, летательными аппаратами и машинами уничтожения, а также, как писал Оруэлл, «миром остывающих звезд и сражающихся динозавров»24.
Уэллс перерабатывал новый материал с феноменальной скоростью. Он брал новую теорию или идею какого– нибудь изобретения и соединял их с последними трендами в худлите: потерянные миры, вторжения иностранных держав, раздвоение личности, сумасшедшие ученые. Далее привязывал эти тренды к реальности при помощи какой-либо машины, двери, научного эксперимента и переносил своего героя из Викторианской эпохи в другое время и место. «Я понял, что чем более невероятной является история, которую я хочу рассказать, тем проще должны быть вся обстановка и подача»25, – писал он. Идею романа «Война миров» он придумал, катаясь на велосипеде по Уокингу, представляя себе, как марсианские треножники появляются в графстве Суррей, и с наслаждением «выбрал Южный Кенсингтон в качестве района, который потерпит максимальные разрушения».
Ранняя проза Уэллса была захватывающей, потому что в ней была заложена масса новых идей, а не масса посланий. Его воображение оказалось слишком живым и разносторонним, чтобы закостенеть в морализме. В рецензии на работу другого автора он дал совет, который сам со временем позабыл: «Философ, маскирующийся под писателя, нарушающий заповеди искусства для того, чтобы его труд мог получить известность, дискредитирует себя и свое послание»26. Между строчек «Войны миров», может, и читается критика империализма, но это нисколько не влияет на получение читателем удовольствия от книги. Единственным героем, сформировавшим для себя план будущего, является протофашистски настроенный Артиллерист, который желает построить новое общество «сильных людей с ясной головой»27. Уэллс ощущал не только надежду, но и страх перед будущим, и его ранние работы характеризует борьба между рассудком и кошмарами.
Этот диссонанс с особой ясностью наблюдается в романе 1899 года «Когда Спящий проснется», в котором политики впервые в его творчестве было больше, чем литературы. По мнению самого Уэллса, сюжет романа был не таким захватывающим, как в его прошлых произведениях. В 1910 году уставший и утомленный работой Уэллс переписал роман, избавившись от некоторых структурных недочетов, и дал ему новое название – «Спящий пробуждается». В любой из авторских редакций этот роман можно считать одной из наиболее влиятельных антиутопий. «Все, кто прочитал “Спящий пробуждается”, помнят этот роман, – писал Оруэлл. – Это видение блестящего мрачного мира, в котором общество окостенело в кастовой системе и рабочие превратились в рабов»28. Обратите внимание на прилагательное «блестящий». В романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» именно оно использовано для описания министерства правды и министерства любви.
Уэллс был большим поклонником творчества Эдварда Беллами. Грэхам, герой романа «Спящий», говорит, что «Взгляд назад» «странным образом предвосхищал этот опыт». Однако когда спустя 203 года Грэхам выходит из транса, он не оказывается в социалистическом раю. Лондон превратился в мегаполис с населением в тридцать три миллиона человек, в «огромный стеклянный улей»29, в котором богатые расслабляются в декадентских «городах наслаждений», а глубоко под ними рабочие массы живут в нищете. Уэллс говорил, что это «наш современный мир в состоянии крайне обостренного вспучивания»30.
Вот здесь-то и начинается не только генеалогия романа «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый», но и всего худлита в стиле антиутопии. Технология используется для контроля за населением. Порабощенные массы одеты в синие робы, как члены внешней партии у Оруэлла, и следит за ними трудовая полиция. Детей воспитывают в государственных яслях. Книги сжигают, зато есть масса порнографии. Английский язык сильно упростили, все печатные издания заменены на фонографы и «кинетотелефотографы», которые у Оруэлла называются телекранами. На улицах стоят Болтающие Машины, изрыгающие пропаганду, рекламу и «идиотский сленг»31. Гипнотизеры всегда готовы «запечатлеть в умах перманентные воспоминания… также можно стереть существующие воспоминания, избавиться от привычек и желаний. Эта своего рода психическая хирургия используется повсеместно»32. Проблема «триумфального кошмара капитализма»33 Уэллса только в том, что он не совсем кошмар. «Книга страдает от большого количества противоречий, – писал Оруэлл, – из-за того, что Уэллс, будучи высшим жрецом “прогресса”, не может убедительно писать против прогресса»34.
Пока Грэхам спал, его лежавшие в банке деньги выросли настолько, что он стал несказанно богат, превратился в «хозяина земли», и всей планетой управляют попечители его фонда, так называемый Белый Совет. Просыпается Грэхам не случайно – это часть плана, поднявшего восстание жестокого ницшеанского суперчеловека Острога, считающего, что демократия и социализм являются «ветхими мечтами XIX века»35. До того как Грэхам понимает, что должен противостоять Острогу, ему надо избавиться от чувства уважения к жестоким методам руководства умелых руководителей и их удивительных машин, а также развить чувство симпатии к «монструозной толпе»36. Складывается ощущение того, что Уэллс, точно так же как и Грэхам, разочарован тем, что хай-тек-государство несовместимо с принципами свободы. Уэллс пишет, что протест героя является «страстным импульсом протеста против неизбежного хода развития вещей»37. Вот какие слова вкладывает Уэллс в уста Острога:
На что надеется человечество? На то, что однажды придет Сверхчеловек и однажды неполноценных, слабых и животноподобных подчинят или уничтожат… Мир – это не место для плохих, глупых и расслабленных. Их долг – и, замечу, прекрасный долг! – умереть! Смерть неудачникам! Это путь превращения животного в человека, путь человечества к высокому38.
При этом до конца своей жизни Уэллс прославлял разные вариации отрицательного, умелого и антидемократичного лидера. Имя антигероя «Острог» является производной от фамилии Острогорский. Моисей Острогорский был русским социологом, к трудам и мыслям которого Уэллс испытывал большое уважение.
Таким образом, можно констатировать, что
