Тропинка в зимнем городе - Иван Григорьевич Торопов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну-у?
— Это тебе не ворон. Ястребу только свежее подавай.
— Ишь какой!
— Все птицы этого ястреба как огня боятся. Он хоть на земле, хоть в воздухе бьет без промаха, Но зря, без надобности, не погубит, а только на прокорм себе да птенцам.
Ваня огляделся: брусничник по берегу ручья был обильно усыпан крупными гроздьями дозревающих ягод. Некоторые гроздья изжеваны, выжаты — тут глухари полдничали. И тут их подстерег когтистый охотник.
Невдалеке сердито залаял Сюдай, призывая: чего вы там застряли, я для вас бегаю — стараюсь, выследил добычу, а вы ноль внимания, зачем тогда в лес меня брали, раз такое дело?.. Пришлось уважить пса: Ваня подобрался, выстрелил, свалил глухаренка, хотя, если честно признаться, жалко было обижать этот выводок после ястребиного разбоя. Однако нельзя обижать и собаку, нарушать ее воспитание и врожденный охотничий инстинкт.
Они перешли ручей, поднялись вдоль старого соснового повала.
— Это и есть Великий бор… бывший, конечно… — сказал старик, и в голосе его Ваня услышал грустное сожаление, будто дедушка помянул навеки почившего доброго и славного человека. — Тут уж после войны навели пустынь.
На всем неоглядном боровом просторе теперь теснились береза с осиной, двадцатилетние, да безудержно лезла высокая, по пояс, трава.
— Вот смотри, шли мы с тобой по берегу, так там семенники оставались, и хоть реденький, но вырос сосняк. А тут эвон что делается! — Старик молча прошагал по границе осинника, продолжил: — Года три-четыре после повала по всему бору брусника шибко сильно родилась, хоть лопатой, бывало, греби… Потом молодой лиственный лес хлынул, трава поперла — и замшевел, заглох брусничник… Сосны нет. Ягод нет. Одна только береза некудышная да осинник.
Они шагали, обходя или переступая пни.
— Я часто даже во сне вижу тот Великий бор, — с тоской произнес Солдат Иван. — Не так уж много радостей отпустила мне жизнь — а тот сосновый бор был моей радостью. Какие сосны стояли!.. И ни конца им, ни края. Мачтовый лес. Одни только сосны… Бывало, заходишь — точно в храм, так чисто и гулко. И величественно… А глухарей-то кишело по опушкам, рябчиков! И всего прочего… Брусники сколько было — крупная, пунцовая, сладкая ягода. Бывало, охотясь по осени, насобираешь ее, ссыплешь в толстую выдолбленную колоду, а после, как сядет зимник, увезешь на санях домой. До следующей осени хватало витамина… Эх, было, да быльем поросло!.. Мне, Ванюша, наверно, и в смертный час последним виденьем будет этот Великий бор…
12
Под вечер, когда дед с внуком пересекли долину Черного ручья, их настиг ветер: уже давно собирался, тужился, раздувался, мощнел, а тут — совсем ураган.
С северо-запада, устилая небо, взгромоздилась черная туча: грузная, плотная, похожая на оскалившееся чудище. Она заслонила солнце. Она гналась за ними, двумя путниками, будто хотела прихлопнуть их, как в слопце, либо упасть с неба камнем — и пришибить…
Небо прочертили молнии, загудел гром. Ветер все крепчал, гнул и трепал ошеломленные деревья. Потом хлынул дождь, плеснул с одного боку, с другого, закрутился со всех сторон.
Старик и парнишка присели, съежась, под большой густохвойной елью. Здесь же укрылся и Сюдай.
— Ну, язви тя в корень, лето уж на исходе, а гляди, до чего разбушевалась улица… — Старик прислушивался и озабоченно поглядывал, запрокинув голову, на помрачневший лес, на грохочущую огнеметную тучу.
У Вани сжалось сердце. Еще недавно он казался себе — тем более рядом с дедушкой и при пищали — полным хозяином природы, а теперь был таким жалким и крошечным перед настигшей стихией, перед грохочущей, брызжущей, воющей Силой.
«Хоть бы с нами не случилось чего! Хоть бы…» — тихонько и молитвенно заклинает про себя эту силу мальчик. Вспомнился родимый дом, где тепло, где крыша над головой всегда укроет от дождя, где даже гроза не кажется такой страшной.
А тут еще вздрогнула, заколебалась под ногами земля, устланная зыбучим мхом. Все чаще слышится скрежет то ли вырванных с корнем, то ли переломленных пополам деревьев. Потом звуки эти слились в сплошное скрежетанье, которое приближалось к ним…
— Валится лес! — выкрикнул Солдат Иван изменившимся голосом.
Дикий ураганный ветер продирался к ним с другой стороны.
— Бежим в сосняк!..
Еле переводя дух, спотыкаясь и вскакивая, они изо всей мочи устремились вверх по взгорью.
Вязкая и липкая от дождя трава цеплялась за ноги, а еловая поросль, плотная и колючая, как пук щетины, будто нарочно загораживала им путь, бросая в лицо пригоршни дождевой воды.
Но дедушка не сбавлял шага, бежал, хлюпая, в глубину бора: да и остановиться-то нельзя — ведь скрежет и буханье за спиной как будто догоняло их, настигало уже, и земля под ногами дрожала все сильнее…
Наконец вбежали в лес, укрывшись от преследования страшной бури. Гул отдалился. Или же сила вихря уже иссякла, разлетелась вдребезги, атакуя гору…
Старик и внук встали под дерево, жидкая хвоя над головой плохо укрывала их от хлещущих потоков дождя.
— Пускай мочит, тут уж ничего не поделаешь. Переждем, покуда утихнет, — сказал дед, убирая с лица мокрую паутину, налипшую, когда продирались сквозь еловую чащу.
Потом огляделся, приметил вблизи высокую березу, добежал до нее и содрал два широких пласта бересты. Они накрылись: береста, свернувшаяся шероховатой стороной внутрь, хорошо защищала от дождя — голова под навесом и юркие холодные капли не лезут за пазуху. К тому же они были в лузанах. И хотя Ваня промок насквозь от ног до пояса, но грудь и спина под лазом, покрытым кожей, оставались совсем сухими. В жару-то парнишка досадовал, что пришлось нацепить эту кольчугу, но теперь был благодарен дедушке за то, что чуть ли не силком заставил его надеть эту издревле чтимую коми охотником защитную одежу.
Дождь, словно по барабанам, бил о берестовины над их головами. Ствол сосны, под которой они укрылись, ощутимо покачивался, и другие сосны гибкими былинками гнулись в разные стороны под натиском бешеного ветра. Неистовые порывы могли бы дожать их и до самой земли, но деревья стояли часто, и своими верхушками как бы поддерживали друг друга.
— Дедушка, может, лучше вон под той толстой сосной встанем? — сказал все еще перепуганный мальчик. — Там понадежнее будет. И дождь не так вымочит…
— Нет, сынок, при молнии нельзя под большим деревом стоять. Она уж если шарахнет — то в самое высокое…
По черному небу сновали яркие зигзаги, все полыхало, гремело так, что даже буйный ветер временами пугался и
