Тропинка в зимнем городе - Иван Григорьевич Торопов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Навесили котелок с водой для ухи. Разделали рыбу, хорошенько просолили в двойном полиэтиленовом мешке. Потом нашли прохладное местечко под обрывом, разрыли, припрятали улов, заложили прибрежными камнями. Ведь нынче им предстоял большой обход по лесу, и незачем было таскать за собою этот груз, лучше в другой раз наведаться сюда прямиком от избушки Тяна.
11
После доброй рыбалки они всласть и позавтракали свежесваренной душистой ухой. Белая филейная мякоть хариуса отличается от мяса всякой другой речной рыбы: она пожирнее и без мелких косточек, жуй, причмокивай — не оторвешься.
Но пора шагать дальше.
Двигаясь против течения ручья Торопца, впадающего в Тян-реку, они дали изрядный крюк.
— Этот ручей зовется Торопец потому, что тороплив очень? — спросил Ваня деда.
— Да, — ответил тот, — он, замечаешь, быстрей Черного ручья. Вот эта сторона берега мысовата, оттого и ручей тут порезвее катится.
Довольно долго шли густым волглым ельником, сумеречным и прохладным. Наконец меж елей открылись просветы, и они вышли к великолепному бору, раскинувшемуся на взгорье. Взошли на холм и застыли на месте как вкопанные.
Перед ними, на самом взлобье горы, красовалась хоромина. Можно было догадаться, что ставлена она не далее как прошлым летом: чисто окоренные бревна на солнцепеке изошли смолой, подрумянились и теперь будто сами излучали тепло. Два окна в наличниках, крашенных белилами, сверкали свежо и ярко. Но это еще что! Сама хоромина была крыта белым шифером. Откуда же здесь, в лесной чаще, взялся шифер?
Солдат Иван перевел дыхание после восхождения в гору, покрутил ус:
— Хм, язви тя в корень… вот оно где главное диво оказалось, Ванюша.
— Терем-теремок! — отозвался мальчик.
Прибежал Сюдай, попутно спугнув в высокой траве ворона: большая черная птица взвилась, пошла кружить в воздухе, с истошным карканьем дурных предзнаменований.
Дед с внуком прошли к тому месту, откуда взлетел ворон, глядят: поперек старого пня, сохраняя еще нарядную узорную чешую, безжизненно свисло змеиное тело, с Ванину руку длиной и толщиной, голова раздроблена, исклевана.
— Змея!.. — отпрянул мальчик.
— Пристрелил, видать, кто-то, язви тя в корень, — определил дедушка.
— Пристрелил? Да небось карга эта и клюнула, — Ваня указал на каркающую во все горло птицу.
— Нет, — без колебания возразил дед и опять взглянул на щеголеватый домик. — Кто-то подстрелил и положил на пень, а ворон уж после приспел…
— Разве и у нас, на Севере, есть змеи, дедушка? — спросил мальчик, пошевеливая траву ногами.
— Возле Тян-реки встречаются, хоть и редко. Ужак это. А кроме как здесь, я нигде больше в коми земле не видал змей. Да ты не бойся, коли такого встретишь: ужак, он зла не причинит, у него и яда-то нет.
— Знаю… — отвечает мальчик, но чует сердцем, что будет побаиваться этих тварей и впредь. Вон как длинен: подстережет в траве, обовьется внезапно вокруг ног… и еще вопрос: есть яд или нету на кончике раздвоенного языка?
Но и трусом выказывать себя не хотелось.
— А кто же тогда пристрелил ужа, если не ворон заклевал? Хозяева этого дома, что ли?
— Может, и так… — ответил Солдат Иван задумчиво.
— Дедушка, а если снести этого ужака в школу, в зоологический кабинет?
— Так ведь без головы он… — засомневался тот. — Из безголового ужа какое чучело?
— Пожалуй, верно, — огорчился мальчик. — Тогда давай мы его закопаем, дедушка.
— А чего его теперь закапывать? — вздохнул старик. — Пускай тому летучему санитару останется, — мотнул головой в сторону птицы, усевшейся на высокой сосне и продолжавшей горланить.
— Санитару? — удивился Ваня. — Ты эту каргу поганую санитаром величаешь?
— Так оно и есть, Ванюша. Ворон-то в лесу всю гниль-падаль подбирает. Чтобы зловонья не было. Чтобы не расходилась зараза.
— Да-а… незавидная пища.
— Ворон — птица упрямая. Если уж взялась за этого змея — не отстанет, покуда не разделается. Бывало, заприметит глухаря в силке, налетит и жрет до одурения. Уж и давится, а все треплет, клюет. Не зря иному обжоре говорят в укор: ах ты, воронья твоя глотка…
— Вот видишь! А ты его защищаешь…
— Так ведь он, опустошая силок, не ведает, что глухаря этого я словил для собственной надобности. Думает, наверно, что он сам подох, замер. А над всею мертвятиной в лесу один хозяин — он, ворон…
Они продолжали эту беседу, дед с внуком, хотя понимали оба, что заботит их вовсе не ворон и не дохлая змея. Их поразил так неожиданно представший сказочный теремок.
Молча зашагали туда. Глядят: пространство перед домом, бывшее когда-то старым затравенелым повалом, теперь застелено плотно пригнанными, будто пол в избе, тесаными плахами, а дальше этого настила трава полегла ничком…
— А-а, — первым догадался Ваня, — сюда, видишь, вертолет садится, как на посадочную площадку!
— Так оно и есть, браток… — согласился дедушка, настороженно вынюхивая воздух, как ищейка.
— Тут, наверное, работает экспедиция, — утверждал Ваня свою догадку. — Ей и принадлежит этот домок.
— Да, вертолетом-то, конечно, сюда и шифер недолго доставить.
— Значит, мы на разведчиков недр натолкнулись, дедушка?
— Может, на разведчиков, а может, и на налетчиков… — пробурчал старик едва слышно.
— Теперь повсюду изыскания ведутся, везде землю бурят, — все больше оживлялся Ваня. — А что, если они уже здесь что-то нашли? Уран или золото!
— Не знаю, не знаю, — вздохнул дед. — Лосиные тропы, во всяком случае, они нашли. И семгу, где она поднимается на нерест, тоже обнаружили. А избушку свою понадежней припрятали, не на самом берегу Тян-реки…
— Наверное, вертолету просто садиться здесь удобней?
— Не знаю, не знаю… Но давай-ка внутрь заглянем.
— А можно ли?
— Отчего же нельзя? Мы ведь не грабить, не пакостничать зайдем, а так, передохнуть. Таежные избушки для того и ставят добрые люди — для добрых людей.
Они отряхнули с сапог налипшую грязь перед тем, как взойти на тесовый настил. Открыли массивную дверь, очутились в сенях. Свет сюда проникал через прорубленное почти под самым потолком окошко — напротив двери. У дышащих смолою светлых бревенчатых стен стояли два шкафа, сработанные из свежих гладких досок. Их дверцы, на металлических петлях, были не заперты, старик открыл одну дверку: на полках была кое-какая непортящаяся снедь — банки с консервами, крупа и мука, сухари.
— Не скупердяйничают, — буркнул он.
Дверь, ведущая из сеней в жилую часть дома, была тоже совсем новая, фабричного производства, заперта всего лишь на задвижку. Открыли, вошли. В комнате светло, в два окна лился яркий свет, низ окон был прикрыт полотняными занавесками. Такие же, как в сенях, теплые, смолисто-румяные стены с красными пятнами сучков радовали глаз. Ваня заметил, что
