Искры революции - Александр Панов

Так в Симе появилась еще одна группа большевиков. В целях конспирации они действовали обособленно, связь между собой держали через старых подпольщиков.

К концу 1916 года группы значительно выросли. Возникла необходимость создания единой организации во главе с партийным комитетом.

Объединенное собрание, на котором присутствовали только делегаты от групп, состоялось в доме Егорова Петра. Объединенную организацию назвали Российской социал-демократической рабочей партией большевиков Симского завода. Избрали комитет из пяти человек: троих из старых подпольщиков, двоих — молодых. Но фамилии и имена членов комитета зашифровали цифрами. Они могли знать всех членов организации, а их знали только связные товарищи. Опытные конспираторы позаботились о сохранении руководящего ядра.

Каждый день в час обеда завод умолкал. В это время прекращался стук и грохот. В летнюю пору рабочие выходили из цехов, устраивались где-нибудь поудобнее и извлекали из мешочков еду, положенную заботливой хозяйкой. Зимой обедали около чугунных печек в цехах.

Заводская администрация тоже обедала в это время. Каждый день в один и тот же час, с точностью до минуты, Умов выходил из конторы домой.

И сегодня он вышел в обычное время. Но что это? Стук чуть ли не во всех цехах. Разрозненные одиночные удары ручных молотков, визг пил и напильников, звон листового железа и жести.

Не желая возвращаться, Умов поспешил к проходной.

— Алло? Это я. Звоню из проходной, — говорил Умов инженеру завода, — выясните, пожалуйста, что делают в цехах в обеденный перерыв и доложите мне, когда возвращусь в контору.

Инженер застал рабочих врасплох. Трудились почти все. Делали сковородки, ступки, утюги, скобы, гвозди, подковы, зубья для борон, ножи, ведра, замки, полозья и другие предметы, необходимые в крестьянском быту.

— Для чего? — спросил инженер.

— Для сбыта, господин инженер, — ответили рабочие. — Голод-то не тетка, обедать не дает.

Умов выслушал сообщение инженера и крепко задумался. Рабочие делали то, что можно обменять в деревне на продовольствие. Голод вынудил их заняться частным ремеслом.

— Но позвольте, — рассуждал Умов, — они же растаскивают железо и все делают из заводского материала. Сегодня работают в обед, завтра будут тратить все рабочее время на себя. Запретить, немедленно запретить!

— Так-то оно так, господин Умов, — заметил инженер, — но и запрещение не остановит голодающих рабочих. Они будут делать это тайно от администрации и потащат еще больше. Если это им не удастся, они забастуют. Не лучше ли разрешить расход заводских материалов, ограничив потребление и время работы для себя? Может быть, следует установить цены на материалы, расходуемые на эти цели? Усилить контроль за производством и выносом предметов?

— Вы правы, господин инженер. И это делается, вероятно, уже не первый день. Я не обращал внимания на стук в обеденный перерыв. Он был редким. А сегодня подняли такой трезвон, что я невольно заметил. Узаконим это приказом.

Умов разрешил рабочим делать для себя лишь мелкие предметы в строго определенное время и выносить их только по пропускам с отметкой «оплачено».

По воскресеньям санным путем уходили из Сима вереницы подвод в различных направлениях — в Ерал, Илек, Муратовку, Серпиевку и другие деревни. Большевики воспользовались этим. Они вместе с изделиями отправляли листовки о войне, нелегальные газеты и литературу.

В бане бабушки Волковой прекратилось позвякивание «американки». Иван Мызгин заботливо упаковал печатный станок и вместе со шрифтом вновь отвез его на кладбище к «архангелу-хранителю». Сейчас он сдавал последнюю продукцию Василию Чевардину.

— Ну, Васюха, пора мне снова покинуть родной край. Приказано явиться в распоряжение Уфимского комитета. Куда меня забросит судьба, не знаю. Жалко расставаться, а надо. Чувствую, что приближается тот решительный бой, о котором мы с тобой уже давно проповедуем. Звездочка сообщила, что жандармы усиленно «очищают» промышленные города от «подозрительных элементов». В верхах началась министерская чехарда. За два года войны сменилось четыре председателя Совета Министров. Наши именуют этот совет «Кувырк-коллегией». В царском доме, говорят, заправляет «божий посланник» — пройдоха Распутин. Министры не довольны. Нарушилось «единение» царя с капиталистами. Верхи шатаются. Низы бунтуют. Растут забастовки. Началось дезертирство из армии. Вот, брат, какие дела-то завариваются. Я заметил, что и здесь уже начинает «попахивать порохом». Госпиталь-то отсюда увезли. Видать, крепко вы в нем поработали. Спасают воинов от большевистской «заразы». В Симе появились «крысы с тонущего корабля». Я видел купеческого сына Шашкина. Такой расфранченный офицеришка! Приезжал, видимо, сообщить отцу, что его капиталам грозит опасность. Еще заметил, что в Симе появились люди в серых и зеленых шинелях без оружия.

— Люди в шинелях? В зеленых-то военнопленные, а в серых, наверно, дезертиры. Сюда пригнали около сотни мадьяр. Поместили их на Канавной улице в Ширшовском доме, — пояснил Чевардин. — Сдали их под надзор полиции и заставили работать на заводе в сборочном цехе. Народ встретил их по-разному. Одни грозились убить. Особенно женщины кричали: «А-а, ироды! Попались? Ну мы вам здесь морды раскрасим!» Конвоиры едва сдерживали напор в тот день, когда их привели со станции. Другие защищали: «Причем тут солдаты? Они сами-то не пошли бы воевать, их принудили».

Теперь все смирились. Пленные работают уже без охраны. Ходят по поселку без конвоя. Покупают продукты. Они оказались мастерами на все руки — сапожники, портные, часовщики, мебельщики, музыканты. Делают все почти бесплатно. Тычут себе в грудь пальцем и твердят: «Их арбайтер». Пытаются сказать по-русски: «майне млека», мне молока, значит. Завязывается дружба с народом.

— Вот это хорошо. Вы, конешно, не упустите удобного случая? — спросил Мызгин.

— Безусловно, не упустим. В сборочный цех к ним уже послали Сашу Чеверева. Парень надежный. Он выучил несколько немецких слов: «гутен морген, гутен так, камераде, арбайтен, их, аллес, энде» и стал совсем своим парнем среди них. Мадьяры оказались очень восприимчивыми. Многие уже кой-как объясняются по-русски.

— Это хорошо. Если среди них не окажется предателей, то вы сможете сколотить крепкую организацию.

Друзья расстались. Мызгин в тот же день уехал в Уфу. А Чевардин вернулся на завод.

ПЕРЕД БУРЕЙ

В один из морозных дней снежного января 1917 года на главной улице Сима появился солдат на костылях. Он резко выбрасывал вперед костыли и, наклоняясь на них всем корпусом, переносил левую ногу. Солдат останавливался, смахивал снег с ресниц, бороды, усов, присматривался, как бы ища дом, в который ему нужно зайти, и шел дальше.