Испытание - Жоэль Шарбонно

Работая, я замечаю несколько проводков, гнезд и втулок, которым в таком приборе не место. Дома я бы разобралась что к чему, а здесь делаю только то, в чем твердо уверена.

Я привинчиваю к прибору крышку и собираюсь поднять руку, но вижу, что Малахия качается. Усталость или действие яда? Вспоминая свои растения, я соображаю, могло ли какое-то из них вызвать такую реакцию. По его лицу стекает пот, руки дрожат, он возится с теми контактами внутри передатчика, которые я оставила без внимания. Знаю, помощь соперникам не предполагается, но его болезненный вид подсказывает мне, что съеденное мешает ему мыслить рационально. Я уже открываю рот, чтобы посоветовать ему не трогать ничего лишнего.

Но поздно. Мгновение – и в глаз Малахии вонзается шуруп, и он падает на пол как подкошенный.

Глава 8

В детстве я однажды до кости порезала себе палец. Мама рассказывала, что я не плакала, даже не вскрикнула, а просто застыла, как будто неподвижность могла остановить кровотечение. Лужа крови на белом полу рядом с головой Малахии действует на меня так же. Внутри нарастает крик, он пытается прорваться сквозь стиснутое горло наружу, но безуспешно. Кричит кто-то другой, возможно, Уилл, и этот крик выводит меня из оцепенения. Я бросаюсь к дергающемуся на полу Малахии. Две пары рук в алых рукавах хватают меня и оттаскивают. Пытаясь высвободиться, я слышу голос главной Испытательницы в классе, она обращается ко мне, спрашивает, доделала ли я свое задание; если нет, я должна вернуться на место, иначе меня усадят насильно, чтобы я не заглядывала в чужую работу.

Мне хочется крикнуть в ответ, что задание ни при чем, когда у меня на глазах вытекает капля за каплей на кафельный пол чужая жизнь. Но вместо этого я выдавливаю «да», чтобы меня отпустили. Испытатели не подходят к Малахии, одна я крепко держу его за руку. По их позам я вижу, что они не намерены ему помогать, – таково наказание за ошибку. Для них он заслужил свою участь.

Малахия дергается все сильнее. Его здоровый глаз открыт, но я не пойму, видит он что-либо или впал в кому из-за съеденного ядовитого растения. На всякий случай я меняю позу на холодном кафеле. Если он видит, то узнает меня, вспомнит, как мы с ним пели песни в траве, как я просила его о помощи, когда не могла сделать домашнее задание. Узнает друга, человека, не представляющего, что произойдет, если его не станет.

Хотя что толку представлять? Он перестает дергаться, мускулы расслабляются, грудь больше не вздымается. Малахия мертв.

Плачу ли я? Наверное, да, потому что, когда мне велят вернуться на место, я трогаю свое лицо, и оно оказывается мокрым. Не пойму, как долго мне позволили сидеть рядом с неподвижным телом Малахии. Наверное, долго. Достаточно, чтобы еще два кандидата доделали свои задания – или после случившегося с Малахией они решили остановиться и не рисковать?

Еще раз сжав руку Малахии, я убираю с его лба курчавую прядь и целую его в щеку. Когда я встаю, класс отчаянно кружится. Немного погодя я с трудом подхожу к своему месту. Качаясь на табурете, жду, чтобы сотрудники убрали тело Малахии, но они бездействуют, дожидаясь, чтобы остальные закончили эту часть экзамена.

Еще я жду, что другие кандидаты возмутятся, закричат, что так нельзя. Но я знаю, что они промолчат. По той же причине я тоже молчу. Причина – Малахия, его неподвижное тело. Все мы хотим жить.

Через несколько минут Уилл поднимает руку. Он доделал задание и закрывает глаза, чтобы не видеть телесную оболочку парня, с которым ел за одним столом. Девушка справа от меня тоже готова. Испытательница проверяет нашу работу, после чего подает другим сотрудникам знак убрать тело Малахии. Живые кандидаты уперлись взглядами в свои столы или в потолок. Я поступаю иначе. Малахия заслужил хотя бы одного свидетеля своего конца. Я заставляю себя смотреть, не отрываясь, как его поднимают, несут за руки и за ноги через класс, выносят в дверь.

Времени на скорбь не хватает: нам на столы ставят новые коробки. Звучит сигнал приступать.

У меня дрожат руки, я чувствую запах крови, залившей пол. Заставляю себя глубоко дышать. Я принимаюсь за дело, хотя единственное мое желание – с криком выбежать из класса, из этого здания, вернуться домой. Зная, что это невозможно, я вытираю ладони о штаны, глотая слезы, и разглядываю коробку. Далеко не с первой попытки я понимаю, как ее открыть. Внутри образцы почвы и несколько запечатанных пробирок с раствором. Задача – определить, какие образцы содержат радиацию.

Я использую только те растворы, которые могу распознать по запаху и цвету. Из десяти проб четыре определенно облучены, три нет, еще о трех остается гадать. Если бы это было первое задание, еще до растений и до окровавленного, дергающегося тела Малахии, я бы рискнула и проявила больше уверенности. Но Малахия совершил ошибку и поплатился жизнью. Эта цена лишилась бы смысла, если бы я не сделала вывод из страшного урока.

Следуют одна за другой еще четыре коробки. В одной пульт для ввода ответов на сложные математические уравнения. У меня получается ответить только на половину, и я рада, что не стала угадывать ответ на последние, потому что парня, сидящего передо мной, начинает трясти: удар током. Кара не так сурова, как в случае с Малахией, но парень едва удерживается на табурете, возясь со следующими тремя коробками.

Я правильно определяю примерно две трети слайдов, которые нам предложено рассмотреть в микроскоп. На счастье, наказание за ошибку в этом задании остается неизвестным. Следующая задача – собрать преобразователь солнечной энергии, и я легко с ней справляюсь, хотя моя соседка в процессе сборки лишается верхней фаланги пальца. В конце мы должны очистить при помощи химикатов шесть проб воды. Очистка занимает два часа, после чего нам предложено выпить те пробы, которые мы считаем правильно очищенными. Я выпиваю две, парень, которого било током, и моя соседка без фаланги пальца – ни одной.

На этом второй раунд экзаменов завершается, нам разрешают покинуть класс.

Уилл едва волочит ноги. Не знаю, в чем причина: стресс, выпитая вода, медленно действующий яд несъедобного растения? Но он делает маленькие шажки дрожащими ногами. Я обнимаю его за талию, и мы вместе выходим из класса. Я задерживаюсь в двери и оглядываюсь на то место, где упал Малахия: его кровь уже подсохла. У меня текут слезы, я шепчу слова прощания. Потом, набравшись смелости, вывожу Уилла в холл, боясь подумать, кого еще мы недосчитаемся за столом.

Бойд.

Посеревшая Николетт рассказывает, что он упал на третьем тесте, и его вынесли из класса, куда он больше не возвращался. Все смотрят на меня и на Уилла, который кое-как сидит, но встать без посторонней помощи не в силах. Я с трудом сдерживаю слезы, и Томас берет меня за руку. Я благодарна ему за поддержку и за то, что он выжил. Я скороговоркой рассказываю о событиях в нашем классе, решив, что это как снять повязку с раны: чем быстрее справишься, тем меньше боль. Но я ошиблась: как ни рассказывай о гибели Малахии – быстро или медленно, – это все равно что всадить себе в сердце кинжал. Смотреть, как Томас стискивает от моего рассказа зубы, а Зандри роняет слезы, равносильно проворачиванию кинжала в ране. Я умолкаю, совершенно выдохшаяся.