Звезды в озере - Ванда Василевская

— Я из деревни. Мой отец, бедняк, погиб во время гражданской войны. Мать…

Бабы сочувственно шмыгали носами. Известно, сирота.

В усадебном зале, где теперь происходили все сельские собрания, темнело. Овсеенко рассказывал долго и пространно, но это как раз и понравилось: хорошо, подробно, год за годом все рассказывает. Правда, не все было понятно, попадались какие-то ученые слова, — но ничего. Получалось все-таки одно: простой человек, из мужиков. Этот уж наверняка сможет посоветовать, этот разбирается в деревенских делах. И они охотно согласились на Овсеенко. Что ж, пусть помогает! Работы ведь будет много, а уж он лучше знает, что и как.

Хмелянчук сел поближе к Овсеенко и усердно поддакивал, кивая рыжей головой. Овсеенко был слегка смущен: на него смотрели десятки глаз, серьезные лица, десятки ушей ловили каждое его слово. Они были какие-то другие, не походили на крестьян, которых он знал. И говорили иначе: минутами он сомневался, понимают ли они его. Хуже всего было, когда ему случалось заикнуться, а это случалось с ним часто, — он уже боялся, что они станут насмехаться над ним. Тогда он терял нить и начинал заикаться еще сильней. И тут как раз заметил полное понимания, доброжелательное лицо Хмелянчука.

— Вот тогда меня и послали на рабфак…

Бабы задвигались. Но Хмелянчук благосклонно поддакнул кивком головы. Овсеенко успокоился и теперь говорил, уже прямо глядя в бурые глаза Хмелянчука, смотревшие на него с жаркой благожелательностью.

— И теперь я хочу работать по директивам партии, на благо Советскому Союзу…

Хмелянчук первый сообразил, что это конец, и зааплодировал. За ним и другие, сперва робко и неуклюже — они не привыкли к этому. Овсеенко заметил и отлично запомнил, что первый захлопал именно Хмелянчук. И когда все стали расходиться, его лицо осталось в памяти на фоне неясной массы крестьянских лиц.

Овсеенко торопливо наклонился к Гончару:

— Кто это?

— Тот, рыжий? А здешний, крестьянин. Зажиточный.

— Ага, — неуверенно протянул Овсеенко. Этот Хмелянчук ему понравился. Ведь надо же установить связи, познакомиться? Вот он уже выделил одного из крестьянской массы. Постепенно познакомится и с другими. Он не слишком внимательно слушал, когда Гончар делился с ним сведениями, собранными за неделю. Чего там, — надо самому осмотреться, разузнать.

Он вышел на дорогу. Хмелянчук все еще шнырял поблизости, словно ожидая чего-то. Овсеенко щелчком сдвинул кепку на затылок.

— Ну, как вам понравилось?

— Что ж, понравилось, — осторожно заговорил Хмелянчук, внимательно присматриваясь к Овсеенко. — С нашими тут надо понемногу начинать, помаленьку, основательно… Темный еще народ…

— Я вот на вас рассчитываю, что вы поможете.

— Отчего не помочь? — Хмелянчук глянул в сторону, в придорожную канаву. — Помочь можно. Я-то всегда за советскую власть. Только вот помаленьку надо. Народ у нас такой…

— Несознательный элемент, это понятно! Понемножку обработаем!

— Оно конечно… — согласился Хмелянчук и осторожно огляделся по сторонам, не видит ли его кто. Но дорога уже опустела, и он успокоился.

— А у вас много земли?

Мужик съежился и втянул голову в плечи.

— Земли? Какая там у нас земля! Песок да болота… Что не сгниет, то высохнет. Тоже, хозяйство!

— Теперь все будет по-другому, — уверенно заявил Овсеенко. Хмелянчук усердно поддакивал:

— Оно конечно, конечно… Теперь ведь советская власть. Уж она справится и с песком и с болотами.

Овсеенко не заметил насмешливой нотки в его голосе. Он был доволен. Вот инструктировали его, инструктировали, — сколько один политрук голову морочил! — а самое главное, это уметь попросту подойти к человеку.

— Будет у вас время, зайдите ко мне, поговорим, — приглашал он.

— Что ж, отчего не зайти?.. Зайду, поговорить есть о чем.

— Вот-вот! А то мне, знаете, надо ориентироваться. Всегда, когда начинаешь работу на новом месте. Хотя… И не с такой работой справлялись!

— А то как же! — подтвердил Хмелянчук, и в сердце Овсеенко растаяли последние сомнения. Все будет в порядке, иначе и быть не может. Вот и этот с первой же минуты почувствовал к нему доверие. А ведь это самое главное — завоевать доверие.

Он распрощался с Хмелянчуком и вернулся к себе. И только когда улегся в своей комнате, снова почувствовал, как неприятно екнуло сердце. Много здесь всякого дела, — как бы это устроить, чтобы все было в порядке?

Он решил завтра же хорошенько разобраться в людях. Правда, политрук о ком-то тут говорил, но Овсеенко решил не руководствоваться чужим мнением. Лучше самому присмотреться и решить. Впрочем, это будет, вероятно, не так уж трудно. Ведь это же свои, украинцы, освобожденные от ига рабства. Они же всем обязаны советской власти и пойдут за нее в огонь и в воду. Ну, и к тому же крестьяне, деревня бедная, стало быть ясно, что особых трудностей не будет. На этих песках и болотах вырастет новая деревня, потом организуется колхоз — жалко вот, что не сразу. Овсеенко раздражала эта рекомендованная ему осторожность и постепенность. К чему это? Можно бы сразу все наладить. Ну, раз уж инструкции таковы, придется выполнять их.

В глубине души он мечтал, что все пойдет быстро. Работа будет проделана в два счета. И он, Овсеенко…

Вот тогда поймут они, все те, кто критиковал его там, в Донбассе, что он более ценный работник, чем им казалось. И он снова ощутил старую жгучую обиду за то, что его тогда сняли с работы. Но теперь он покажет, что́ может сделать.

Он уснул усталый, но счастливый. Утром проснулся рано, полный сил, и отправился в деревню, распорядившись созвать собрание в усадьбе. С собранием дело несколько затянулось. Крестьяне копали картошку и поворчали немного, что им срывают погожий рабочий день, а поговорить можно ведь и вечером.

— Что это, каждый день так будет? — решился спросить Рафанюк. — Разве у них никакой работы нет?

Овсеенко немного смутился, увидев недовольные лица, и хотел было отложить собрание на вечер, но решил, что нельзя подрывать свой авторитет. Раз созвал, так уже делать нечего. Картошка не убежит.

Крестьяне сходились медленно, поодиночке. Но когда пронесся слух, что речь пойдет о дележе земли, все живое побросало работу и понеслось в усадьбу. Ведь земля, не что-нибудь! С первого дня ведь было известно, что ее будут делить, но дело как-то затянулось. Все забыли о картошке, забыли о том, что погода может перемениться и надо пользоваться каждым солнечным часом. Тут дело поважней картошки! Бабы, бросив дома все, как есть, с младенцами на руках торопились к усадьбе. В деревне никого не осталось, всяк опасался, что если его не будет, — обделят. Даже больные сползли с постелей.

В битком набитой комнате отдельно собиралась небольшая группа. Крестьяне подозрительно поглядывали в ту сторону.

— А это кто?

— Рабочие с фольварка…

— Батраки пришли.

— Ага, — неуверенно протягивали мужики. — А они-то зачем?

— Кто их знает?

— Землю получать будут, — сказал Семен.

Все зашевелились.

— Землю?

— Это как же?

— Нешто у них когда была земля?

— Ишь ты, глядите-ка!

— Одурели вы, что ли? — резко вступилась Параска. — Не было, так будет!

— Ну, это еще мы поглядим!

Хмелянчук сновал в толпе и вмешивался в разговоры.

— Теперь уж так, каждому земля. То конюхом был, служил в именье, а теперь будет у себя хозяйничать.

— Как же это так? — дивилась Паручиха.

— А уж так… Ведь советская власть…

— Так это какую же землю они будут брать?

— Усадебную, наверно, ведь они в усадьбе служили, — невинным тоном предположил Хмелянчук.

— Ну, этого не дождутся! Усадебную! Самую-то лучшую землю!

— Тише, вы! — прикрикнул Семен.

Они немного успокоились, но продолжали ворчать исподтишка:

— Вон сколько их набралось… Этакий всю жизнь за конским хвостом у помещика ходил, а теперь — землю ему давай! Всей-то ее сколько?

— В Порудах больше помещичьей земли забрали, чем у нас. Там бы им пусть и давали…

— Ну да! В Порудах сделали какой-то там… совхоз или как его?

— Чего это?

— Ну, стало быть… К государству перешла земля…

— Видали? Как это всегда выходит! Только бы бедного человека обидеть. Столько земли! Что у них своей земли мало, что ли?

Батраки сбились в тесную кучку и неуверенно поглядывали на мужиков, сразу поняв, в чем дело. Только Лучук, который, по слухам, сидел когда-то в тюрьме, смотрел дерзко и не обращал внимания на ворчание мужиков.

— Ну, начнется там или нет? — спросил он громко.

Паручиха негодующе посмотрела на него:

— Глядите, как распоряжается! Хозяин!

— Такой же теперь хозяин, как и вы, — отрезал Лучук.