Звезды в озере - Ванда Василевская

— Правильно! — крикнул Семен. — Лучше так, чем из-за нее драки затевать!

— Батракам оставить, чтобы они могли прожить зиму, а остальное в больницу.

— Там ведь тоже есть надо.

— О, теперь им больница далась! Большая тебе польза была от той больницы? Ни тебе, ни другому кому в деревне…

— Оно, конечно, нам от нее пользы не было…

— Сколько раз туда Макар отца возил? Так нет же, не приняли! Да и других…

— Ну, теперь-то иное дело. Теперь уж больница наша!

— Как наша?

— Наша. Теперь все наше.

— Так теперь, значит, будут и деревенских в больницу принимать?

— Обязательно будут!

— Ну, тогда пусть уж будет так…

Батраки, Совюки, Семен и кучка других подняли руки сразу, как только высказался Петр, который лишь теперь вышел из дому, пролежав несколько дней в жару после трудного пути. Остальные поднимали руки медленно, невысоко, нехотя.

— Единогласно! — сказал Овсеенко и закрыл собрание. Охота копать усадебную картошку немедленно пропала. Мультынючиха, схватив корзинку, собралась домой.

— Ты что же, уходишь? — крикнула ей вслед Параска.

— Ребятишкам надо поесть сварить.

— Опять? Как бы они у тебя не объелись! Только что ведь их обедом покормила!

— А тебе что? Из твоего, что ли, кормлю?

Вслед за ней потихоньку собрались и остальные. Женщины одна за другой расходились по домам.

Параска копала яростно, только земля взлетала из-под мотыги.

— Видала, каковы?

— Чего ты от них хочешь? — мягко ответила Ольга. — Научатся еще.

— Я бы их научила кулаком по башке…

Осталось всего несколько человек на большом поле: Параска, Ольга, Петрова сестра Олена, сестры Кальчук. Они бросали картошку в корзины, складывали ее в кучи.

— Одни мы и за год не кончим.

— Надо мужиков позвать.

— Надо бы. Овсеенко сказал свое — и рад. А работа ни с места.

На другой день вышли на копку картошки батраки, пришли Совюки, Семен, Петр. Копали вместе. Вечером в город пошли груженные картошкой подводы. На другой день оказалось, что с поля кто-то украл несколько корзинок, а Рафанюк ссыпал больше центнера со своей подводы в собственный погреб. Овсеенко только за голову хватался.

— Ну и люди! Что только с ними делать! Чего им еще надо?

Крестьяне пожимали плечами в ответ на его жалобы. Овсеенко уже переставала нравиться роль единоначальника, выдвигающего предложения, которые всегда принимаются; он понял теперь, что одному ему не справиться. Нужно было выбрать сельский комитет и опереться на него. До сих пор он медлил с этим, ему казалось, что сам он все сделает лучше. Но теперь он начал терять голову от крестьянских раздоров, обид, претензий, в которых ничего не мог понять. Он решил провести выборы временного сельского комитета, тем более что, как ему казалось, сам он уже более или менее разобрался в людях. Он снова созвал собрание. Пронесся слух, что будут проверять порядок раздела земли и инвентаря, поэтому явились все.

В комнате было душно и темновато. Все скамьи, табуретки были заняты, люди толпились у стен. Пахло овчиной и прелью от мокрых лаптей. Овсеенко сидел за столом в пальто. Кепку он сбил щелчком на затылок. Все внимательно и молчаливо смотрели на него.

— Значит, так. Нужно выбрать в сельсовет людей ответственных, таких людей, чтобы защищали интересы деревни и служили советской власти как следует.

Толпа шевельнулась и снова застыла. Овсеенко говорил довольно долго и цветисто. Как всегда, они очень немного из всего этого поняли. Наконец, он умолк и стал рыться в лежащих перед ним бумагах.

— Есть предложение…

— Иванчука Петра, — вмешался Данила.

— Да, да, Петра, ясно, Петра! — раздались голоса.

Овсеенко поднял голову от бумаг и окинул собрание удивленным взглядом.

— Кого?

— Петра хотим, Иванчука.

Овсеенко еще круче заломил кепку на затылок, встал, опираясь рукой о стол.

— Мы должны выбрать людей в сельсовет. Честных, достойных людей, надежных людей. А кто такой Петр Иванчук?

Они глядели на него, разинув рты. Петр выступил на шаг и остановился в тесном полукруге крестьян. Он подался вперед, как перед прыжком, сжал кулаки и смотрел прямо в глаза Овсеенко. Молодое лицо Овсеенко выделялось из полумрака, прямо на него падал свет лампы.

— Он в тюрьме сидел, осужден на десять лет, — резко сказал Павел.

— Всегда за деревню стоял! — тонким голосом крикнула какая-то баба.

— С малых лет его знаем…

Овсеенко грустно покачал головой:

— Вот как это легко говорится… В тюрьме сидел, десять лет… А сколько отсидел?

— До самой войны! — твердо сказал Семен и привстал со скамьи.

— Вот… Не знаете вы, товарищи, методов врага… Мало ли провокаторов для виду в тюрьме сидело? Мало ли таких, которые вышли из тюрьмы провокаторами?.. Иванчук был в партии?..

— Был, — ответил Петр.

— Ну, вот… А партию распустили. Потому что враждебные элементы в руководство пробрались, провокаторы в партии были…

— Но, кроме провокаторов, были ведь и честные, преданные люди, — прерывающимся от волнения голосом начал Петр.

Овсеенко сочувственно улыбнулся.

— Конечно, были и те и другие. И потому большевистская бдительность обязывает нас не забывать об этом. Иванчук может работать, мы никого не отстраняем от работы. Пусть работает, пусть проявит себя, может, когда-нибудь сможет и в сельсовет войти. Но сейчас… Мы берем на себя большую ответственность, товарищи, не забывайте об этом! Советская власть оказала нам доверие, и мы не можем обмануть это доверие!

Крестьяне перешептывались. Петр стоял бледный. Худощавое лицо его осунулось, скулы резко выступили, серые глаза пылали, как в горячке.

— Что вы там знаете! Хотим Петра, и все! — выкрикнула от окна Параска.

Паручиха ехидно захихикала:

— Ну известно, Параске Петра хочется…

— Помолчите-ка! — злобно прикрикнул на нее Семен.

Она пожала плечами.

— А вы на меня не орите! Всякий имеет право говорить, это дело общественное.

— Общественное, а не бабье!

— Видали такого! Баба, так и голоса не имеет? Прошли эти времена, прошли! — громко сказала Паручиха.

Толпа зашумела. Петр с силой сжал кулаки:

— Товарищи, оставьте. Если так, то правильно. Если ко мне нет доверия…

— У кого это? — зашумела толпа.

— Товарищ Овсеенко говорит здесь не от своего имени. Он говорит как представитель советской власти. И мы должны считаться с тем, что он говорит. Я решительно прошу вопроса обо мне больше не поднимать.

Мелкие капельки пота выступили на лбу Петра. Голос повысился, перейдя почти в крик. Овсеенко снова взял в руки лежащий перед ним список, как вдруг Семен громко сказал:

— Старосту хотим.

Овсеенко нервно хрустнул пальцами.

— Я ничего не понимаю, товарищи. Где мы собственно находимся? Ничего не понимаю. Вдруг вы хотите старосту! Известно, какую роль играли старосты в панской Польше. Известно, что они были орудием в руках государственной администрации. Известно, как их выбирали…

— Мы своего сами выбирали!

— Он всегда с деревней шел!

— Мало он натерпелся от полиции?

Овсеенко беспомощно озирался вокруг.

— Товарищи, да товарищи же! Нельзя так! Староста, известно…

— Ничего не известно! — загудел Семен. — В Порудах польские офицеры старосту убили, когда им пришлось бежать!

— Мы все знаем старосту!

— Эх, что тут говорить! — сказал кто-то из толпы, и все оглянулись, услышав, каким тоном это было сказано. Но не заметили кто. Наконец, все утихло. Овсеенко отер ладонью пот со лба и как ни в чем не бывало снова ухватился за спасительную бумагу.

— Товарищи, есть предложение…

Крестьяне слушали прочитываемые по бумажке фамилии в угрюмом молчании. Одна фамилия, другая.

— Парук Анастасия, вдова, беднячка…

Паручиха торжествующе оглядела собравшихся. Никто не обратил на нее внимания. Овсеенко продолжал читать, но каждую произнесенную им фамилию встречало равнодушное молчание. Вдруг Хмелянчук подошел к столу, наклонился к председателю и стал ему что-то нашептывать на ухо. Овсеенко было замахал руками, но Хмелянчук, видимо, настаивал. Наконец, тот кивнул головой, видимо соглашаясь, вынул из кармана карандаш и вычеркнул какую-то фамилию из списка.

— Кто за предложенный список?

Ближайшие руки поднялись вверх. Дальше ничего не было видно, народ стеной окружил стол, остальные лица тонули в полумраке.

— Кто против? Кто воздержался? — быстро, автоматически спрашивал председатель и легко вздохнул, когда ему ответили молчанием.

— Список принят единогласно! — облегченно и радостно заявил он. — Завтра в это же время все избранные должны явиться на заседание сельсовета.