Дитя Ковчега - Лиз Дженсен

Это верно. Из всех животных, которых Скрэби отобрал из останков зверинца на «Ковчеге», мартышка-джентльмен – единственное без каких-либо следов физического насилия. Это странно. Будто он умер от чего-то совершенно иного.

Фиалка опускает взгляд и видит на столе пару голубых глаз.

– Бегемотица по-прежнему хочет им всем голубые глаза?

– Да, именно, разрази ее гром.

– А?… – Фиалка краснеет; вопрос весьма интимный.

– Да. И это тоже. Никаких гениталий. И сверху панталоны, чтобы охладить любопытство. Проклятая женщина.

Каждый раз, думая о монархе, Скрэби приходит в бешенство. Он вертит стеклянные глаза, пытаясь успокоиться, а затем еще раз обозревает свое младшее дитя. Невероятно толстая. Уже почти юная женщина, и при этом – самый несчастный «синий чулок», какой только можно встретить! Неужели Скрэби обречен терпеть ее всю жизнь?

– Собака, – провозглашает он с внезапным вдохновением, – вот что вам нужно.

Позже вечером, все еще размышляя о проблеме несчастных «синих чулок», Скрэби вышел из дома и вернулся с щенком корги, спасенным из лаборатории вивисектора силой таксидермистского обаяния.

– Вот, – говорит доктор, пихая дочке деревянный ящик с сопящим зверьком.

– Спасибо, отец, – послушно отвечает та, вытирая руки об окровавленный передник, и заглядывает в ящик. Домашние животные ее не интересуют. Маленький щенок смотрит на нее огромными карими припухшими глазами. – Привет, песик, – с сомнением произносит она, наметанным взглядом прикидывая его вес.

– И как вы его назовете? – интересуется Скрэби. В голосе слышится недовольство. Насколько он помнит, это – единственный подарок, который он сделал дочери. Могла бы хотя бы попытаться изобразить благодарность.

– Жир, – невнятно отвечает она. На самом деле сейчас ее беспокоит рецепт мяса овчарки, в которой почечный жир – основной ингредиент.

Скрэби раздраженно вздыхает и возвращается в мастерскую сражаться с обезьяной-вешалкой.

Только что нареченный Жир скулит в ящике.

– Нужно будет нам тебя откормить, верно? – шепчет Фиалка, вытаскивая существо. Его даже меньше, чем ей казалось; весит никак не больше двух фунтов. Фиалка и Кабийо изобрели сказочное собачье меню. Пес (если ты не пробовал его, благородный читатель) по вкусу такой же, как лиса, которая, в свою очередь, не сильно отличается от крысы – разве что с привкусом оленины.

И ничего общего с мартышкой-джентльменом, как семья Скрэби отметила вечером, когда они впервые отведали размороженного вымершего примата. Вкус яркий и слегка мускусный – но совершенно не неприятный. Мясо, пришли к выводу они, нежное, почти как телятина. Из частей туши, которые Кабийо с Фиалкой достали из ледника и порубили, бедро и огузок определенно лучшие куски, а за ними сразу идут ребрышки.

– Превосходно! – восклицает доктор Скрэби.

– Восхитительно. Давно не получала такого удовольствия от мяса, – соглашается Опиумная Императрица.

А под столом скулит щенок Жир.

– Наверное, проголодался, – бормочет Фиалка, изымает остатки тушеного мяса примата из матушкиной тарелки и бросает их на пол. Но, вместо того чтобы их схватить, как любая порядочная собака, неблагодарный Жир с подозрением рычит на мясо.

– Ну ладно, – говорит Фиалка. – Как хочешь, дурачок.

Но собачьи инстинкты Жира оказались проницательнее.

На следующий день дом Скрэби сразило желудочное расстройство. Доктор и Фиалка загибались от острой диареи, а Кабийо слег в постель. На chaise-longue в гостиной ментальные частицы Императрицы рассеялись, и вместо них повисла тень смерти.

– Я вижу город под названием Тандер-Спит, – слабо выдохнула Императрица; ее веки задрожали. – Я вижу склянку на полке. Вижу тыкву, скальную ямку, балерину и… – Императрица так и не договорила.

Она официально перешла на Ту Сторону.

Cuisine Zoologique заполучила первую жертву.

Глава 13

Почившая сегодня вернется завтра

– Пищевое отравление? – в ужасе переспрашивает Эбби Ядр, когда викторианский призрак закончила рассказ об обстоятельствах своей смерти. Как учительница домоводства, Эбби неплохо осведомлена об опасностях негигиенично приготовленной пищи. – По все видимости, сальмонелла. Или кишечная палочка. Да, в ваше время ведь не было холодильников и пластиковой упаковки. Тогда еще не достигли такого прогресса, как сейчас, миссис Скрэби.

Призрак вздыхает. Эта глупая женщина Эбби Ядр, в чьем доме она имела несчастье оказаться – благодаря так называемому «переоборудованию чердака», – похоже, убеждена, что мир за сто пятьдесят лет со дня смерти миссис Скрэби стал лучше – хотя достаточно мельком взглянуть на год 2010-й, чтобы понять, насколько мир от этого далек. Да уж, вся британская нация вымирает, по словам электронных духов из хрустального ящика в гостиной. А буквально на прошлой неделе духи новостей сообщили, что религиозные фанатики уничтожили некий Банк Яйцеклеток – обратив кризис в катастрофу. И это называется прогресс?

– На самом деле, это не мясо оказалось ядовитым, – объясняет она Эбби, расправляя юбки и потягивая средство для желудка «Пептобисмол» – единственную физическую поблажку в эти забытые богом времена. – Все дело в праксине, который вкололи животному перед смертью. Мой муж провел анализ оставшегося мяса. Жир правильно к нему не прикоснулся.

– Жир?

– Собака моей дочери.

– Чучело корги на чердаке? Это?

– Верно подмечено, миссис Ядр, – шепчет Императрица.

– О, зовите меня Эбби.

– Нет, не стоит, если не возражаете. А теперь прошу меня извинить; кажется, по вашему хрустальному ящику показывают «Молодые и дерзкие».[64] – И она уплывает в гостиную. Через пару секунд грохочет мелодия начальных титров ее любимого сериала.

Эбби вздрагивает:

– Лучше бы она делала звук потише, – бормочет она.

Когда месяц назад Эбби впервые засекла на чердаке викторианский шкаф, она решила, что в нем устаревшее снаряжение ее покойных родителей Айрис и Германа Болоттсов, которые трагически погибли под лавиной в Швейцарии десять лет назад. Огромная meuble[65] времен Второй Империи возвышалась над Эбби – два метра в высоту и почти столько же в ширину. Шкаф из потемневшего полированного ореха был с любовью украшен херувимчиками с толстенькими ляжками и щечками; херувимчики в руках сжимали фрукты, трубы и перевязанные лентами свитки. Эбби не особо хотелось бередить воспоминания о дорогих родителях, но хозяйственное желание перебрать чердак пересилило сомнения, и она откупорила широкую дверцу шкафа, скрипящего и стонущего от времени и источавшего из древних недр горький запах пыли личинок древоточца. Вообразите удивление хозяйки, когда вместо ожидаемых мучительных вещей, то есть переносного туалета, алюминиевых котелков и мисок, складных кроватей и походной газовой плиты, взору ее предстали коллекция чучел млекопитающих разного размера, от маленьких (морская свинка) до больших (целый страус), старинная поваренная книга, старая картина Ноева ковчега, окаменелость, древний трактат об эволюции и любопытная фляга в форме распятия, слабо отдававшая ромом.

– Норман! – завопила Эбби. Ее муж, тяжело дыша, взлетел по лестнице и развернулся по направлению ее обвиняющего пальца. – Посмотри на этот хлам!

– Чтоб тебя, – выразился Норман, грузно плюхнувшись на старую корзину для белья. Сейчас ему, чтобы упасть, хватило бы соломинки из пословицы. – Что думаешь, дорогая? – спросил он у Эбби. – Стоит звонить по горячей антикварной линии?

Но призрака они приметили не сразу. Привидению – облаченному в мириад юбок – потребовался день, чтобы материализоваться, и еще один, чтобы окончательно заявить о себе.

– Я миссис Шарлотта Скрэби, – продекламировала она, вплывая в комнату во время воскресного чая. – Впрочем, моя семья знала меня как Опиумную Императрицу из-за моего злосчастного увлечения одним опиатом. Поблизости имеется аптечная лавка? Я чувствую потребность в некоем розовом лекарстве.

И с этим в качестве представления она позволила своему астральному телу достаточно уплотниться, чтобы смести четыре ячменных оладушка Эбби. Затем внимание ее обратилось на отвратительный вкус хозяев в одежде, который она раскритиковала в весьма недвусмысленных выражениях.

– Что это? – попеняла Императрица, хватаясь за резиновый пояс Эбби. – А это что? – застонала она, указывая на огромные лягушачьи тапки Нормана. – В мои дни мы предпочитали китовый ус.

На следующее утро она окончательно загустела, устроилась на канапе в гостиной и по-быстрому сменила опиумную зависимость на пристрастие к «Пептобисмолу» и телевизору.

Как и все непрошеные гости, она причиняла некоторое беспокойство, но избавиться от нее не представлялось возможным.

– Она – из этих, явлений après – fin – de– siècle,[66] – объявил Норман, прочтя статью в «Санди Экспресс». – «Осязаемый след Zeitgeist»,[67] если по-ученому. Как полагают, их становится все больше и больше с начала Кризиса Вымирания. Люди смотрят назад, а не вперед. Все слегка поехали на истории.