Дитя Ковчега - Лиз Дженсен

Побочным результатом этого безумия, предсказывал Бугров, будет то, что миллионы легковерных американцев вдруг кинутся выяснять свои корни, пока эти корни окончательно не засохли. И тут вступают близнецы.

– Вы можете создать службу, – советует доктор Бугров. – Как только у вас будет диплом. И предлагать проследить их семейные древа. Издавать брошюрой. Первые три поколения – по три сотни евро за каждое, а дальше – по четыре сотни. Все, что им не понравится – истории сумасшествия, криминал, перемены пола, – предлагать скорректировать за дополнительную плату.

Близняшкам приглянулась идея еженедельного «гранта» от доктора Бугрова, который и впрямь имел связи – как-то по касательной – с гуманитарным факультетом Ханчбергского университета. Доктору исполнилось пятьдесят, и он всегда курил трубку с табаком «Три монахини» после секса. Как и многих мужчин, плененных Розобланшами, его возбуждало, когда две девушки синхронно угождают его сексуальным прихотям. И интриговало, что, когда кончает одна, кончает и вторая – как будто по доверенности. Это телепатия, объясняли близняшки. У них, все взаимосвязано. К тому же, у них сильное природное влечение. «Мы животные», – сексуально мурчали они. А затем все портили, хихикая. Но доктор Бугров не жаловался. Как и многие другие до него, он откидывался на спину, закрывал глаза и, чувствуя, как по нему елозят их руки – правая Роз, левая Бланш, – представлял, что все это делает одна женщина, женщина-осьминог, которая может одновременно целовать в губы и отсасывать. Иногда он даже не хотел ничем заниматься – просто лежать, гладить их четыре скучающие груди и вспоминать учебную политику, встречи факультетов, на которых присутствовал, и остроумные контраргументы, которые, по его утверждениям, выдвигал деканам того или иного вуза Великобритании и Америки. Контраргументы были настолько замысловаты, что даже Роз и Бланш понимали – это лишь фразы, которые он хотел бы сказать и выдумал годы спустя, зализывая старые раны упущенных возможностей.

Потом они вымывали запах «Трех Монахинь» из волос и тратили грант на обычные вещи: кремы-депиляторы, воск или электролиз.

Да уж. Они хорошо знали, что такое нежелательная наследственность. Спасибо большое. Посмотрите только на волосатость, с которой они борются каждый день, и проблему с пальцами ног. Слава богу, теперь есть эти кроссовки с резиновыми подметками – последний писк моды для животных. Раньше обувь тоже была сплошная головная боль.

– Еще «Либерфраумильх», мои дорогие? – предлагает доктор Бугров. Он произносит это слово искусно, выделяя «х» на конце.

– Мы не против, – отвечает Роз.

– Вернее, мы «за», – подтверждает Бланш.

Им по двадцать лет, и весь мир – у их слегка изуродованных ног, и они это знают. И этого у них никому не отнять.

– И соевых шариков, – добавляет Роз.

– Вот розовая, – произнес хирург-акушер, когда родились девочки, поднимая вопящее дитя за лодыжку левой рукой. И тут, по семейной легенде, Эбби пробормотала на французском:

– Роз.

– А вот, – объявил хирург, профессионально сжимая второго ребенка в правой, – белая.

– Бланш, – прохрипела Эбби и потеряла сознание, решив, что девочка мертва, – та была очень бледной и не издавала ни звука. И с того самого дня Роз всегда заговаривала первой.

Бланш не осталась белой, а Роз – розовой: оттенки сливались, пока не стали в равной степени цвета персика и сливок под ворсом жестких волос по всему телу – их крест на всю жизнь, требующий воска раз в неделю и интенсивного электролиза.

Бланш и Роз, возлюбленные дочери-близнецы Эбби и Нормана Ядров, жители Тандер-Спита, Великобритании и мира. Семейное положение: не замужем, но в поиске! Бланш и Роз, которые из лазавших по скалам пацанок превратились в цветущих девиц, привлекательных своей дикой, неклассической красотой и заячьими зубами; которые после окончания школы и полового созревания выучились в колледже на секретарш и теперь работают по субботам на соседних кассах в гипермаркете в Джадлоу; которые не снимают носков во время секса, чтобы никто не увидел их неподобающие ступни; которые абсолютно одинаковы – не считая того, что Роз всегда говорит первой и правша, а Бланш всегда говорит второй и левша; и которые сейчас сидят в «Поросенке и Свистке» и наблюдают, как пожилой доктор Бугров заказывает им еще «Либерфраумильх» и соевых шариков в баре.

– О, и арахиса без калорий, пожалуйста! – кричит вслед Роз.

– Скучный старый хрыч, – бормочет Бланш, когда Бугров возвращается с наполненными до краев бокалами молока старых дев, похрустывая шестью пакетиками орешков, и плюхается между девушек. Он купается в удовольствии. А кто бы не купался, с красоткой справа и еще одной красоткой слева, утром сексуальных наслаждений позади и еще не одним впереди, если только он дойдет до банкомата?

– Вот, посмотри, объявили награду, – говорит Роз. Она выбрала дорожку на диске музыкального автомата за их столиком и теперь просматривает страницы интернет-новостей. – Пять миллионов евро за первую британскую беременность!

– Что?! – восклицает Бланш, сгребая мышь. – Вот теперь все снова зашевелятся, – предрекает она, изучая сводки.

– Но как докажешь, что ребенок британский, а не иностранный? – спрашивает Роз.

Бланш читает дальше.

– Он должен родиться в Великобритании. Вот, глянь детали, – советует она, передавая мышь. – В этой стране больше никто не рождается. Посмотри на Харкуртовскую филиппинку. Он заплатил состояние, чтобы ее привезти, а она ни хуя не произвела на свет.

– Эта нация – проклятая вересковая пустошь, – бормочет доктор Бугров, вытаскивая очки для чтения и всматриваясь в экран с новостями. – Ваша культура вымерла, и теперь вы умираете тоже. Деньгами это не исправить.

Роз мечет в него колкий взгляд:

– Тем не менее, кое-что ими исправить можно, верно, доктор Бугров?

Тишина – доктор Бугров притворяется более глухим, чем на самом деле, и судорожно пытается открыть арахис.

– Нам нужен новый парень, – шепчет Бланш, улавливая мысли сестры. Доктор Бугров поднимает взгляд, даже не пытаясь скрыть боль.

– Молодая кровь, – резко соглашается Роз – достаточно громко, чтобы он услышал.

Может, пора обналичить эти Купоны Лояльности?

Близняшки переглядываются.

Да. Новый мужчина.

Но где, черт возьми, им искать такое?

Глава 11

Наводнение

– А теперь, Тобиас: что умеет кальмар?

– Выстреливать чернилами по траектории в пятнадцать футов, отец.

– Опиши равнобедренный треугольник.

– Две стороны одинаковой длины, одна – нет.

Декабрьский вечер, и я занимаюсь дома за кухонным столом с отцом. Мое обучение перестало быть упорядоченным с десяти лет, когда местная школа выпустила детей и умыла руки. Остальные ребята пошли работать на рыболовецкие лодки, к отцам на ферму или, как в случае Томми, в кузницу, но я остался дома, на милость благих, правда, дробовых педагогических методов отца. Мы решали математические головоломки, отец заставлял меня запоминать карты мира и отрывки из Библии, и я ежедневно читал «Мировую историю» Хэнкера, которая заканчивалась на 1666-м, Великим Пожаром в Лондоне.

– Тайну «Марии Целесты»[60] раскрыли?

– Нет, отец. – Я выглядываю в окно: небо внезапно чернеет.

– Повнимательнее, Тобиас. Назови мне части цветка.

– Лепестки-плоды-тычинки-цветень-стебель.

– Что сказал Донн?[61]

– «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе».

– Хороший мальчик, – говорит отец: он тоже теперь обеспокоенно глядит на желтую завесу над морем. – Этот цвет сулит зло, – объявляет он. – А теперь почисти перо и отставь чернильницу. Класс свободен.

Через час река Флид зловеще забулькала, коровы забеспокоились, а фермер Харкурт обнаружил, что молоко в выменах свернулось в творог. Козы, в панике блея и грезя об убежище, точно потерявшие разум компасы крутились на привязях. Овцы сбивались в кучи и разбредались по земле, словно упавшие облака. Женщины собирали животину с мыса в стада и уводили в поля Джадлоу, принадлежавшие родственникам Пух-Торфов и Вотакенов.

– Закрой все окна, – распорядился отец. – А затем ступай и расстели попону на могиле матушки.

Я выполнил эту и другие свои обязанности; ближе к вечеру на горизонте застыла грозная серо-стальная туча тумана; ветер сделался сильным и промозглым, а серебристые чайки предались отчаянию, самоуничтожению и детоубийству – они отрывали собственные гнезда со скал и с силой вышвыривали яйца, кои разбивались внизу о серые скалы и размазывались желтыми потеками. После этой панической вспышки насилия у чаек стало ясно – в этот год гнев Господень и впрямь будет велик. Небо оставалось черным. Когда по часам наступила ночь – хотя звезды так и не появились, только тонкий ободок луны висел в темноте, – жители деревни погрузились с пожитками в лодки и отплыли в Джадлоу.