Тюремный доктор. Истории о любви, вере и сострадании - Аманда Браун

вылились в навязчивое желание убирать в камере, отнимавшее у него последние силы.

Внезапно он подскочил с кровати, отмотал длинный кусок туалетной бумаги, намочил ее и стал оттирать пятно на стене, да так, что бумага за пару секунд распалась у него в руках. Дыхание его опять начало ускоряться, и я испугалась, что начнется новая паническая атака. Я тронула его за плечо.

– Пожалуйста, сядьте, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал мягко.

– У вас есть влажные салфетки? – запыхавшись, спросил он.

Я всегда носила с собой пачку, потому что сама трепетно относилась к гигиене. Однако охрана вряд ли бы обрадовалась, увидев, что я передала их заключенному.

Азар смотрел на меня умоляющими глазами, и я решила, что уж такую малость могу для него сделать. Я порылась в сумке и передала ему последние оставшиеся в пачке салфетки.

Как только они оказались у него в руках, он заметно расслабился.

– Спасибо! Спасибо! – дрожа, повторял он, исполненный благодарности.

Честно говоря, я прекрасно его понимала, поскольку тоже постоянно мыла руки, отчасти из-за особенностей работы. Ненавидела раз за разом прикасаться к грязной связке ключей. По утрам, придя на работу, я первым делом кипятила чайник, бросала ключи в раковину и заливала кипятком.

Азар осторожно положил влажные салфетки на край раковины, явно собираясь приняться за уборку сразу после моего ухода. С моей стороны это был совсем крошечный жест, но, возможно, он немного его утешил. Я мало чем могла облегчить заключенным жизнь, однако иногда даже такие мелочи имели большое значение. Много раз приходилось слышать от арестантов, что им становилось легче просто от мысли, что кому-то на них не наплевать.

Я побыла у Азара еще немного, чтобы убедиться, что паника не возобновляется, старалась беседовать на отвлеченные темы, избегая всего, что могло снова ее спровоцировать. Однако он не преминул заметить, что завтра ожидает приезда адвоката. Хотя мы встречались с Азаром уже не раз, я до сих пор толком не знала, в чем его обвиняют. Дело оказалось очень запутанным, и я, признаться, не особо хотела разбираться в нем.

– А послезавтра меня должна проведать моя невеста, – сказал он, и лицо его осветилось.

– Это же чудесно! – воскликнула я.

Я предпочитала беседовать о позитивных вещах, помогавших заключенным проживать день за днем. Посещение родных, рисунок ребенка, который можно повесить над кроватью, письмо от лучшего друга или спутника жизни – вот что имело первостепенное значение в таких местах, как Скрабс.

Я поглядела на часы: надо было поторапливаться, чтобы успеть осмотреть пациента в крыле А до обеда, так что я попрощалась с Азаром, пообещав, что направлю его к психологу, чтобы тот помог справиться с неврозом, и что вскоре мы снова увидимся. Я бы хотела проводить больше времени со своими пациентами, но вечно приходилось спешить.

– Постарайтесь сохранять спокойствие, – сказала я напоследок, – и если снова почувствуете панику, делайте дыхательные упражнения.

Сверх этого я мало чем могла ему помочь, но надеялась, что простым проявлением понимания и сочувствия немного облегчу ему здешнюю жизнь.

* * *

Ускорив шаг, я отправилась в крыло А, надеясь, что меня не вызовут куда-нибудь еще, прежде чем доберусь до места, но ко мне уже бежали три медсестры.

– Красный код, крыло D, – закричала одна из них.

Я развернулась и присоединилась к ним. Знакомая паника. Прилив адреналина. Страх перед тем, что ждет впереди. Гонка по коридорам, замки в бесконечных бронированных дверях, мрачные предчувствия.

Сестра, бежавшая первой, расчищала нам путь среди заключенных, гулявших по холлу в свой свободный час. Теперь я узнавала многих из них, а некоторых знала по имени. Естественно, им было известно мое, ведь его было очень просто запомнить.

– Привет, док!

– Как дела, док?

Один за другим они приветствовали меня, отступая в сторону, чтобы мы прошли.

– Приятные духи, док! – воскликнул один из заключенных, втянув носом воздух.

Я оглянулась через плечо.

– Спасибо, это «Эскейп», от Кельвина Кляйна.

Группа, толпившаяся у бильярдного стола, захихикала.

– Нам бы такие! – выкрикнул кто-то из них.

В Скрабс эта шутка ходила уже не первый день, ведь «Эскейп» означает бегство. Многим заключенным название духов казалось донельзя забавным.

Сестра, раньше нас явившаяся на вызов, стояла к нам спиной, загораживая заключенного, сидевшего на медицинской кушетке. В душном кабинете витал тошнотворный запах. Я сглотнула, пытаясь подавить рвотный позыв. Сестра отступила вправо, и моему взору открылось шокирующее зрелище. Обнаженное тело мужчины покрывали глубокие ожоги, грудь и обе руки были в ярко-красных язвах, из которых сочилась водянистая жидкость, что обычно можно наблюдать при ожогах второй степени.

Ему было за сорок, он сидел без движения, пока сестра накладывала влажные повязки. Пациент ничего не говорил и смотрел в одну точку с застывшим выражением лица, явно находясь в шоке – бледный и истекающий потом от боли.

Я отвела одну из сестер в сторону.

– Мы знаем его имя?

Она покачала головой.

– Известно, что с ним случилось?

Сестра одарила меня выразительным взглядом: я уже видела такой несколько раз, так намекали на то, что заключенный совершил преступление на сексуальной почве.

– На него напали в душевой. Облили кипятком с сахаром.

– Господи боже! – прошептала я себе под нос.

Кипяток с сахаром по своему воздействию на кожу почти идентичен кислоте. Заключенные использовали его, потому что он причинял куда больше страданий и ожогов, чем просто кипящая вода. Сахар прилипает к коже, продлевая время контакта кипятка с ней. За все годы работы в тюрьме я так и не смогла свыкнуться с невероятной жестокостью, свидетельницей которой порой становилась.

Ему повезло, что кипяток не попал на гениталии, в которые, вне всякого сомнения, целились нападавшие. Ожоги на руках свидетельствовали о том, что он пытался защищаться.

Моя задача состояла в том, чтобы назначить ему сильные обезболивающие, которые сестры немедленно введут. Без назначения им не разрешалось использовать ничего сильнее парацетамола и ибупрофена.

– Спасибо, док, дальше мы сами справимся, – успокоила меня сестра, когда я выписала лекарство.

– Скорая уже едет.

Я отправилась в долгий обратный путь к медицинскому блоку. Внезапно подумалось, что, скорее всего, я больше никогда его не увижу. Мужчину наверняка переведут в другую тюрьму, ради его же безопасности. Я лишь надеялась, что на новом месте заключенные не узнают, за что он сидит.

Глава четырнадцатая

Сердце отчаянно колотилось – охранники обыскивали мою сумку. Хоть я и знала, что волноваться не о чем, внезапные проверки в Скрабс до странности пугали. Всех сотрудников в такой день сразу по