Тюремный доктор. Истории о любви, вере и сострадании - Аманда Браун

его посадили в обычную камеру, но позднее тем же вечером перевели в медицинский блок для наблюдения из-за травмы головы.

– Док, вы в порядке?

Рядом со мной стоял Терри. Обеспокоенный, он дотронулся до моей руки. Несколько секунд кровь с такой силой пульсировала у меня в ушах, что я едва слышала его голос.

– Док? Док? С вами все хорошо?

Я потрясла головой, чтобы сосредоточиться. Внезапно мне стало очень неловко. Обычно я никого не звала на помощь.

– Прощу прощения, что вас побеспокоила! – сказала я, пытаясь держаться как ни в чем не бывало.

– Бояться – совершенно нормально, – заметил на это Терри, – вы правильно сделали, он мог наброситься на вас.

Это была правда, и я действительно испугалась. Но действовать пришлось и из соображений безопасности для заключенного.

– Он так бился головой, я боялась, что он проломит себе череп.

От облегчения я вдруг начала дрожать. За какие-то мгновения столько людей прибежало на помощь, подтвердив, что мы работаем вместе, чтобы обеспечивать безопасность друг друга. Хоть я и считала себя человеком храбрым, впервые за время работы в тюрьме испытала настоящий страх. Страх за свою жизнь.

Пальцы дрожали, когда я заканчивала вносить в компьютер информацию по Каю. Хадж заглянула проверить, все ли со мной в порядке.

Дежурство продолжалось. Мне предстояло осмотреть еще много пациентов. Работе было все равно, боюсь я или нет – ее в любом случае следовало сделать.

Глава пятнадцатая

Если спросить Дэвида, он наверняка скажет, что речь моя стала грубее. Нетрудно нахвататься ругательств, когда на работе только их и слышишь. К счастью, он – человек понимающий, так что предпочел никак не комментировать поток брани, который я обрушила на дамочку в Астон-Мартине, нетерпеливо сигналившую сзади, чтобы я скорей выезжала на магистраль.

– Сделай глубокий вдох, – вместо этого посоветовал Дэвид со своим мягким йоркширским выговором.

Меня начали раздражать обитатели нашего респектабельного квартала и, как ни странно, перестали раздражать заключенные, с которыми приходилось работать. Что-то во мне переключилось. Тюремные пациенты стали моей реальностью. Их жизнь, их борьба, их необыкновенные истории были куда интересней бесед, к которым я привыкла на соседских вечеринках с коктейлями.

Речь и мое настроение нисколько не изменились и на следующий день, когда вечером пришлось работать в Центре первой ночевки. К этому моменту я потеряла счет дежурствам, в которые принимала заключенных в Скрабс. Я работаю тут уже столько, что могу управляться с компьютерной системой с закрытыми глазами, – подумала я, уставившись в замерший экран.

– Да мать твою так! – прошипела я на компьютер.

Потом виновато поглядела на заключенного, сидевшего напротив, и извинилась:

– Простите!

– За что? – спросил он. Это был бездомный всего с парой сохранившихся зубов. –  Мне-то что за дело, если вы ругаетесь!

Мы с ним уже встречались раньше, и он всегда казался человеком спокойным и вежливым. Можно сказать, мы даже стали друзьями. Однако я все равно удивилась, когда он сказал:

– Как приятно снова встретиться, доктор Браун! Все равно что увидеть ангела в этой чертовой дыре.

Я, не сдержавшись, хихикнула, и он улыбнулся мне в ответ. Думаю, это был один из лучших комплиментов, что мне когда-либо делали.

– Спасибо, приятель! – ответила я.

Я все еще улыбалась, когда следующий заключенный вошел в кабинет. Однако улыбка мгновенно исчезла при виде того, с кем мне предстояло иметь дело. Мужчина смотрел на меня с каменным лицом. Он глубоко затолкал руки в карманы джинсов и скривил рот. Я насторожилась. После Кая я внимательно отслеживала у заключенных все признаки потенциальной угрозы или агрессии.

Я изобразила улыбку в попытке сгладить напряжение.

– Пожалуйста, садитесь, – указала на стул напротив.

У него была бритая голова, шея покрыта татуировками. Рукава он закатал до локтей, демонстрируя еще тату. Возраст немного за тридцать. Белый. Среднего роста и телосложения. Я ощутила, как внутри нарастает тревога, и постаралась расслабиться. Он плюхнулся на стул. Скрестив руки, уставился на меня с таким видом, будто вот-вот съест.

Из записей, сделанных медсестрой, я узнала, что его зовут Иен, и единственное лекарство, которое ему требуется – ингалятор от астмы.

Я начала печатать, назначила ему ингалятор и задала все рутинные вопросы. Мне давно стало ясно, что многие заключенные, выглядящие озлобленными, просто маскируют свою боль. Обычно я старалась их понять, а не ударяться в панику, чем-нибудь им помочь, а не просто выписать рецепт.

Я спросила Иена насчет семьи и родственников. Есть ли у него кто-нибудь?

– Есть девушка. И ребенок, – равнодушно ответил он.

– А сколько вашему ребенку?

– Три года. Ее зовут Мия.

Он немного расслабился и перестал хмурить брови.

– Вы, наверное, по ним скучаете?

– Да, нам всем приходится нелегко, когда меня сажают.

– Они собираются вас навестить? Какой у вас срок?

– Пять месяцев.

При мысли о дочери и о подруге тень улыбки промелькнула у него на лице.

– Надеюсь, по крайней мере, они обещали.

Я обрадовалась, что он уже не так напряжен и начинает открываться. Заглянула в его карту.

– Вы всегда жили в Эктоне?

– Не, я вырос в Сандерленде. В приюте.

– Обидно. А родителей своих знаете?

Иен, до того сидевший со скрещенными руками, поднял их и сильно потер кулаками глаза.

– Мать объявилась только недавно. В первый раз за всю жизнь.

Я почувствовала острый прилив счастья за человека, которого практически не знала.

– Вы с ней собираетесь увидеться?

Кроссовкой он постучал по ножке моего стола.

– Не, мне все равно. Не собираюсь с ней встречаться.

Он повозился на стуле. Иену явно становилось неловко, а мне – все больше его жаль.

– Почему же так?

В кабинете повисло молчание. Он смотрел в пол, о чем-то размышляя. Наконец, поднял на меня глаза, и я увидела, что они полны печали.

– Потому что я боюсь, что она снова меня бросит.

Был поздний вечер, я очень устала. Но история Иена тронула меня за живое. Внезапно чувство потери, грусть и беспомощность овладели мной, показалось, что я вот-вот сломаюсь. Я представила себе, до чего ужасно было бы никогда больше не увидеть сыновей. Сердце мое болело и за мать Иена. Бог знает, что заставило ее столько лет назад отказаться от сына. Мне захотелось помочь и ей тоже, не только Иену.

Я подумала о Джареде из тюрьмы Хантеркомб. Как он рос в приюте и как мечтал увидеться с матерью.

У Иена была отличная возможность залечить часть ран, причиненных ему в прошлом. Я не отличалась излишней наивностью, чтобы думать, что после встречи с матерью жизнь его