Предварительные решения - Евгений Викторович Сурмин

караульных были чрезмерно жесткими. А капитан ведь им не простит: публично унизили, да на глазах непосредственного начальника. Не понимают? Или настолько уверены в своих силах?

– И что ГАБТУ здесь забыло? – перебил мысли лейтенанта странный боец в маске и камуфлированном комбинезоне, похоже, не собирающийся убирать ногу со спины капитана.

«Пожалуй, все-таки второе. Может, отвести этого пятнистого в сторону да и предупредить, какой капитан мерзавец? Бог даст, на этот раз подавится?»

Додумать свои мысли Дмитрий Воронов не успел, на сцене появились сразу несколько новых персонажей. Во-первых, из калитки стремительно вышли три человека: двое в такой же непонятной пятнистой форме, хоть и без масок, а третий, одетый по-уставному, судя по двум шпалам на петлицах и красным звездам на рукавах, политработник, точнее батальонный комиссар. Во-вторых, практически одновременно с этим сзади хлопнула дверца эмки, и лейтенант, скосив взгляд, увидел подполковника, соизволившего наконец-то явить себя людям.

– Это вопрос не ко мне, – быстро сориентировался лейтенант, – вот, товарищ военинженер первого ранга Апсин Иван Карлович. Специалист управления эксплуатации и ремонта автобронетанкового и тракторного парка ГАБТУ Красной армии, а мы так, сбоку припека. Ну, и товарищ капитан, – кивок в сторону лежащего на снегу толстяка, – Геладзе Отар Давидович, тоже служит в центральном аппарате.

– Чего он на снегу-то лежит? Простудиться хочет?

Говоривший, судя по всему, командир части, даже не посмотрел в сторону придавленного сапогом Геладзе, а вот «пятнистый в маске» отскочил от капитана как ужаленный.

– Да уберите вы стволы, в кого стрелять собрались? – чуть поморщился командир и шагнул к подполковнику. – Капитан Октябрьский, командир части.

Барс услышал и прекрасно понял оговорку лейтенанта, назвавшего Апсина не подполковником, а военинженером. Теперь стало понятно, почему он не вышел из автомобиля сразу: даже три шпалы не делают инженера командиром.

– Подполковник Апсин Иван Карлович, лейтенант уже сказал, мы из Главного автобронетанкового управления. Вот мои документы.

Главной чертой характера товарища Апсина, пожалуй, была осторожность. Родился Иван Карлович в семье обрусевшего немца. В 1914 году окончил престижный Рижский политехнический институт, выпускники которого получали особый статус и даже не подлежали призыву в армию.

Очень скоро инженер Апсин, приехавший покорять столицу, понял, что человеку его кровей, без поддержки родни или без высокопоставленного покровителя, отведена ниша низкооплачиваемой и грязной работы. Конечно, его уровень жизни нельзя было сравнивать с уровнем жизни даже высококвалифицированного рабочего, но путь наверх ему был практически закрыт. На этой почве Иван Карлович сблизился с эсерами, но из врожденной осторожности февральскую буржуазную революцию встретил в качестве сочувствующего. Его участие в делах партии ограничилось работой технического консультанта в газете «Дело народа».

Устав от царившей в стране свергнувшей царизм анархии, товарищ Апсин в начале октября 1917 года примкнул к партии большевиков, увидев в них шанс не только для России, но и для себя лично. При том инженерном голоде, что наблюдался в стране, Иван Карлович без труда устроился на хорошую должность в петроградском «Горводоканале». Где и проработал до 1923 года, обеспечивая петроградцев питьевой водой. А потом закончилась Гражданская война, уже можно было не опасаться отправки на фронт, и товарищ Апсин плавненько перешел на военную службу. В чинах из-за своей осторожности рос не быстро, зато в свое время не рискнул примкнуть ни к троцкистам, ни позднее к правому блоку Каменева – Зиновьева – Бухарина. К началу 1941 года рост Красной армии, можно сказать, естественным путем привел инженера Апсина на должность заместителя начальника одного из управлений ГАБТУ в звании подполковника.

Подполковник Апсин был хорошим инженером и администратором, да и в ведомственных интригах чувствовал себя как рыба в воде. Но увидев несколько минут назад невероятно быструю расправу над капитаном Геладзе, он просто впал в ступор.

Капитан был злопамятным и мстительным человеком. Имел множество непонятных знакомств и несколько племянников, непонятно где работающих, но которые не стеснялись постоянно приходить к нему на службу и подолгу что-то обсуждать на своем языке.

Иван Карлович доподлинно знал как минимум о двух случаях, когда Геладзе «съел» сотрудников управления. И самое главное, почему с молодым капитаном старались «дружить», ходили слухи, что он родственник товарища Сталина по материнской линии.

И сейчас подполковник, а по сути военспец 1-го ранга Апсин не собирался ни спорить, ни тем более высказывать какие-либо претензии. Все-таки он был и умнее, и значительно опытнее заносчивого грузина. Ругаться с людьми, один из которых без раздумий высадил пулеметную очередь по капитану РККА, это будет даже не глупость, а форменное безумие.

А вот когда они отсюда вырвутся и вернутся в Москву, тогда и покажет Иван Карлович этим солдафонам стоеросовым, как под стволами товарища подполковника держать. Да и Геладзе это так не оставит, этому в маске уж точно трибунал гарантирован. Хотя, чего уж себя обманывать, смотреть, как этот боров на земле лежит, в снег мордой уткнувшись, одно удовольствие, аж самому пнуть захотелось. Жаль, нельзя.

– И что вы тут делаете, товарищ подполковник? – Барс протянул документы, одновременно с легкой брезгливостью посмотрев на старающегося встать капитана.

– Инспекционная поездка. К нам поступили сведения, что тут бронетехнику ремонтируют.

– Ясно. Ну, так-то мы не против, согласовывайте с нашим командованием и приезжайте. А то у нас тут склады вещевого довольствия. Сами понимаете, материальные ценности требуют строгого учета и контроля.

– Понимаю.

«Понимаю, что ты меня послал и отговорку придумал, даже не заботясь о том, чтобы она звучала правдоподобно».

– Конечно, понимаю.

Взгляд капитана Геладзе, вставшего наконец-то на ноги, сфокусировался на своем подполковнике, спокойно разговаривающем с командиром чужаков. Тонкая плотина страха, удерживающая Геладзе от необдуманных поступков, рухнула, и только что пережитое унижение, помноженное на привычку к вседозволенности, затопило его сознание, смывая остатки здравого смысла.

– Суки! Бараны безмозглые! Ты знаешь, кого ты тронул, ишак тебя нюхал! Всех в лагерях сгною! Все, суки, сдохнете!

Барс чуть повел рукой, останавливая Казака, и с недоумением посмотрел на подполковника, как бы спрашивая: он действительно слышит то, что слышит?

В ответ Апсин только скривился, злясь про себя на тупость сослуживца и не представляя, как он должен реагировать, если капитана сейчас начнут бить.

– Что молчишь, язык в жопу засунул, набичвари![42] – от злости Геладзе частично перешел на родной язык. – Сдохнешь в лагере, а я на твоей обоссанной могиле, – толстяк заколыхал бедрами, – шени дэда мутели шевеци![43]

Последнюю фразу Апсин не понял, зато, можно сказать, седалищным нервом ощутил опасность. Губы стоящего перед ним командира, казалось, сами собой раздвинулись, отчего на лице появилось какое-то гротескное подобие улыбки, а сам он переступил с