Паразиты разума - Колин Уилсон

Пока, в течение первых месяцев, всё шло так хорошо, что трудно было не поддаться чересчур оптимистическому настрою. Когда мне было всего лишь двадцать, и я изучал археологию у сэра Чарльза Майера, я испытывал такой восторг и воодушевление, словно только начинал жить. Но это было ничто по сравнению с тем воодушевлением, котором я теперь был охвачен постоянно. Мне стало ясно, что в обыкновенном человеческом существовании кроется коренная ошибка, такая же нелепая, как наполнение ванны с выдернутой пробкой или вождение автомобиля с ногой на тормозах. То, что следовало бы собирать со всё большим и большим упорством, теряется с каждой минутой. И как только это становится понятным, проблема исчезает сама собой. Разум начинает заполняться жизненной энергией и чувством самообладания. Вместо того, чтобы сдаваться на милость настроения и чувств, мы управляем ими также легко, как управляем движением рук. Но вряд ли можно описать результат этого тому, кто этого не испытывал. Люди привыкли к тому, что "происходит" с ними: они простужаются, впадают в тоску, что-то находят и теряют, испытывают скуку... Но с тех пор, как я обратил своё внимание внутрь своего разума, со мной все эти вещи больше не происходили — теперь я их контролировал.

Я до сих пор помню знаменательнейшее событие тех ранних дней. Как-то в три часа пополудни я сидел в библиотеке ЕУК, изучая новую статью по лингвистической психологии, и думал о том, можно ли посвятить в наш секрет её автора. Некоторые ссылки на Хайдеггера[99], основателя этой школы, взволновали меня, потому что неожиданно я ясно увидел ошибку, вкравшуюся в основы его философии, а также те захватывающие перспективы, которые откроются при её исправлении. Я начал делать стенографические заметки, как вдруг мимо моего уха с противным писком пролетел комар. Секундой позже он пролетел вновь. Я всё ещё был поглощён Хайдеггером, но взглянул на него и пожелал, чтобы он улетел к окну. Лишь я подумал об этом, как ясно почувствовал, что мой разум столкнулся с этим комаром. Он неожиданно изменил направление и полетел через зал к закрытому окну. Мой разум крепко держал его и направил к выходному отверстию вентилятора и затем наружу.

Я был столь изумлён, что какое-то время только и мог, что сидеть с широко раскрытым ртом. Едва ли я был бы потрясён больше, если бы у меня вдруг выросли крылья, и я начал летать. Не обманывался ли я, думая, что мой ум направлял это создание? Я вспомнил, что в уборную часто залетали осы и пчёлы, потому как под её окном была клумба с пионами, и немедленно направился туда. Там никого не было, а на матовом стекле билась оса. Я прислонился к двери и сконцентрировался на насекомом. Ничего не произошло. Я был разочарован. У меня было чувство, что я что-то сделал неправильно, словно дёргал запертую дверь. Я вернулся в мыслях назад к Хайдеггеру, почувствовал прилив воодушевления и видений будущего, и тут же почувствовал, что мой ум перещёлкнулся на "передачу". Я был в контакте с осой, точно также, как если бы держал её в руке. Я захотел, чтобы она перелетела через комнату. Нет, "захотел, чтобы она перелетела", пожалуй, неверная фраза. Ведь вы не "хотите", чтобы ваша рука сжалась и разжалась, вы просто делаете это. Точно также и я направил осу через ванную к себе, затем, едва лишь она подлетела ко мне, заставил её повернуть и полететь назад к окну. Это было столь невероятно, что я готов был разразиться слезами или неистовым хохотом. Особенно меня рассмешило, что я каким-то образом чувствовал рассерженное недоумение насекомого, которого заставили делать всё это против его воли.

Влетела другая оса — а может, и та же самая. Я снова её схватил, но на этот раз почувствовал себя немного уставшим. Мой ум ещё не привык к таким вещам, поэтому его хватка соскальзывала. Я подошёл к окну и выглянул в форточку. В пионах в поисках нектара сновал огромный шмель, его-то я и захватил, велев улететь. Он сопротивлялся, я ясно чувствовал это, как можно, например, чувствовать натяжение поводка во время прогулки с собакой. Я напряг свои силы, и насекомое рассерженно слетело с цветка. Неожиданно я почувствовал, что внутренне устал, и потому отпустил его. Однако, я не сделал того, что, бывало, допускал в старые глупые дни — не позволил усталости повергнуть меня депрессию. Я просто освободил свой разум, неторопливо успокаивая его, и стал думать о чём-то другом. Спустя десять минут, в библиотеке, чувство ментального спазма исчезло.

Теперь меня интересовало, смогу ли я приложить эту ментальную силу к неживым предметам. Я заметил испачканный помадой окурок сигареты, который кто-то оставил в пепельнице за соседним столом, и попытался сдвинуть его. Да, он переместился, но это стоило мне гораздо больших усилий, чем со шмелём. И одновременно меня поджидал ещё один сюрприз: когда я коснулся окурка, то почувствовал внизу живота отчётливый прилив сексуального желания. Я отстранился от него, затем коснулся вновь и снова испытал то же чувство. Позднее я узнал, сигарета принадлежала секретарше одного из менеджеров, темноволосой женщине с полными губами, которая носила очень сильные очки в роговой оправе. Ей было около тридцати четырех, она была не замужем, довольно невротична, и о её привлекательности нельзя было сказать ни да, ни нет. Сначала я предположил, что вспышка желания пришла от меня самого — что было бы вполне нормальной мужской реакцией на сексуальный стимул в виде испачканной помадой сигареты. Но в следующий раз, когда она села рядом со мной в библиотеке, я осторожно коснулся её разума и тут же был практически сражён резким, звериным ударом сексуального желания, исходившего от неё. Это вовсе не означало, что секретарша в тот момент думала о сексе — она копалась в каких-то статистических данных, — или что она испытывала влечение к какому-то мужчине. Она, несомненно, просто жила с этой крайне напряжённой сексуальной озабоченностью и считала это совершенно нормальным.

Я узнал ещё кое-что, исследуя её. Когда мой разум вышел из контакта, она как-то задумчиво взглянула на меня. Я продолжал читать, притворившись, что не замечаю её. Через секунду она потеряла интерес ко мне и вернулась к своей статистике. Но её внимание показало, что она узнала о моём "ментальном зондировании". Напротив, мужчина, на котором я испробовал то же самое, ни о чём не догадался. Похоже, эти результаты свидетельствовали о том, что женщины, особенно сексуально неудовлетворённые, имели необычайную чувствительность к таким вещам.

Однако, всё это происходило несколько позже. Тогда же я только пытался сдвинуть окурок и обнаружил, что задача была не из лёгких, хотя мне это и удалось. Трудность объяснялась тем, что предмет был неживым. Живой объект легче заставить делать то, что вы хотите, потому что можно использовать его жизненную энергию, и к тому же в этом случае нет инерционности, которую нужно преодолевать.