Паразиты разума - Колин Уилсон

Я извиняюсь перед читателями, не очень жалующими философию, за эти разъяснения, но они крайне важны. Целью Паразитов было не дать человеку достигнуть своих максимальных сил, и они делали это с помощью "глушения" наших эмоций и замутнения чувств. В результате мы практически ничего не могли узнавать и блуждали в ментальном тумане. Это было одной из первых вещей, которую понял Вейсман, исследуя в "Исторических размышлениях" течение последних двух веков, чтобы точно выяснить, как Паразиты проводили свои атаки на человечество. Возьмём поэтов-романтиков начала девятнадцатого столетия, таких как Вордсворта, Байрона, Шелли, Гёте. Они совершенно отличаются от поэтов предыдущего века — Драйдена, Попа[96] и остальных. Их умы были словно мощные бинокли, точно сфокусированные на жизнь человека. Когда однажды ранним утром Вордсворт посмотрел на Темзу с Вестминстерского моста, его ум внезапно взревел как динамо-машина и наложил один на другой огромное число опытов — в какой-то миг, вместо обычного взгляда снизу, он увидел человеческую жизнь сверху, подобно воспарившему орлу[97]. И когда бы человек ни видел жизнь именно таким образом — будь то поэт, ученый или политик, — результатом всегда является появление огромной силы и мужества, проблеска смысла жизни и назначения человеческой эволюции.

И вот, именно на этом этапе истории, как раз тогда, когда человеческий разум совершил этот гигантский эволюционный скачок — а эволюция всегда движется скачками, как электрон переходит с одной орбиты на другую, — Паразиты разума ударили во всей своей силе. Их акция была коварной, с прицелом в далекое будущее: они начали манипулировать ключевыми умами нашей планеты. Толстой в "Войне и мире" намекал именно на это, когда заявил, что личности играют в истории маленькую роль, и что история развивается механически — потому что все главные герои той наполеоновской войны двигались механически, словно простые шахматные фигуры в руках Паразитов. Они потворствуют учёным в их догматизме и материализме. Каким образом? Учёным внушается чувство глубокой психологической опасности, что заставляет их страстно хвататься за идею науки как "чисто объективного" знания — точно так же, как Паразиты пытались склонить ум Вейсмана к решению математических и шахматных задач. Коварный удар был также нанесён и по художникам и писателям. Вероятно, Паразиты с ужасом взирали на гигантов, подобных Бетховену, Гёте, Шелли, осознавая, что несколько десятков таких людей твёрдо приведут человечество к следующей стадии его эволюции. Поэтому Шуман и Гёльдерлин были поражены безумием, Гофман склонен к пьянству, а Колридж и де Квинси[98] превращены в наркоманов. Гении жестоко изводились, словно мухи. Нет ничего удивительного в том, что великие художники девятнадцатого века чувствовали, что весь мир был против них. Нет ничего удивительного, что с храброй попыткой Ницше воспеть гимн оптимизму разделались столь поспешно — молниеносным ударом безумия. Я не буду останавливаться на этом подробно — книги лорда Лестера по данной теме излагают всё исчерпывающе.

Как я уже говорил, стоило нам лишь узнать о существовании Паразитов, и мы избежали их коварно расставленного капкана. И это был не иначе как исторический капкан — ведь история сама по себе была их главным оружием. Именно Паразиты "определяли" историю. И за два века история человечества превратилась в притчу о слабости людей, малодушии их характера, беспомощности при столкновении с Неизбежностью. В момент, когда мы узнали, что история "определена", она перестала обманывать нас. Мы оглянулись назад, на Моцарта и Бетховена, Гёте и Шелли, и подумали: да, если бы не Паразиты, цена великого человека была бы очень мала. Мы поняли, что бессмысленно говорить о человеческой слабости: люди имеют огромную силу, если только она не высасывается каждую ночь этими вампирами душ.

Уже только этого знания было вполне достаточно, чтобы наполнить нас невероятным оптимизмом, и на этой ранней стадии ему также способствовало то, что мы практически ещё не знали Паразитов. Выяснив, что они придают большое значение секретности, неосведомлённости человечества об их существовании, мы пришли к заключению — за которое впоследствии дорого заплатили, — что они не обладают реальной силой для причинения какого-либо вреда. Нас, однако, беспокоила загадочность самоубийства Карела, но его вдова предложила мне вполне правдоподобную версию. Карел клал в чай сахарин, а пузырёк с таблетками цианида походил на пузырёк с сахарином. Что, если предположить, что он слишком увлёкся работой и по рассеянности вместо сахарина насыпал цианид? Конечно, запах мог бы его выдать, но снова предположим, что Паразиты каким-то образом притупили его чувство обоняния, так сказать, "заглушили" его. Возможно, Карел сидел за столом, ничего не подозревая, полностью сосредоточившись на своей работе, и, скорее всего, был весьма утомлён. Он автоматически потянулся за сахарином, и один из Паразитов мягко направил его руку на несколько дюймов левее...

Я и Райх были склонны принять эту версию, которая вполне объясняла присутствие цианида в чае. Она также соответствовала нашей точке зрения, что Паразиты разума по своей сути не более опасны, чем любые другие биологические паразиты — древесный червь или ядовитый плющ, например, — то есть, если вы знаете о их существовании и примите против них соответствующие меры, они не смогут причинить вам вреда. Мы говорили себе, что не допустим ошибки Карела Вейсмана. У них было немного способов обмануть нас, как они сделали это с Карелом. Например, они могли заставить нас допустить какую-нибудь ошибку за рулём автомобиля. Вождение большей частью дело внутреннего чутья, которое легко можно обмануть, если вы ведёте машину со скоростью девяносто миль в час и полностью сосредоточены на дороге. Поэтому мы решили не садиться за руль ни при каких обстоятельствах, и даже не ездить, когда машину ведёт кто-то другой, так как шофёр может быть ещё более уязвим, чем мы сами. Полёты на вертолётах совсем другое дело: автоматический контроль радаром сделал катастрофы практически невозможными. А однажды, когда мы услышали, что какой-то солдат был убит обезумевшим местным жителем, мы поняли, что это ещё один способ устранить нас, и его нужно принять во внимание. По этой причине мы стали носить оружие и старались избегать людских толп.

Пока, в течение первых месяцев, всё шло так хорошо, что трудно было не поддаться чересчур оптимистическому настрою. Когда мне было всего лишь двадцать, и я изучал археологию у сэра Чарльза Майера, я испытывал такой восторг и воодушевление, словно только начинал жить. Но это было ничто по сравнению с тем воодушевлением, котором я теперь был охвачен постоянно. Мне стало ясно, что в обыкновенном человеческом существовании кроется коренная ошибка, такая же нелепая, как наполнение ванны с выдернутой пробкой или вождение автомобиля с ногой на тормозах. То, что следовало бы собирать со всё большим и большим упорством, теряется с каждой минутой. И как только это становится понятным, проблема исчезает сама собой. Разум начинает заполняться жизненной энергией и чувством самообладания. Вместо того, чтобы сдаваться на милость настроения и чувств, мы управляем ими также легко, как управляем движением рук. Но вряд ли можно описать результат этого тому, кто этого не испытывал. Люди привыкли к тому, что "происходит" с ними: они простужаются, впадают в тоску, что-то находят и теряют, испытывают скуку... Но с тех пор, как я обратил своё внимание внутрь своего разума, со мной все эти вещи больше не происходили — теперь я их контролировал.