Алмон - Галина Полынская

— Кажется, я действительно пришла не во время, — смущенно произнесла Терр-Розе.

— Не беспокойтесь, все хорошо. Олавия, скажи, чтобы нашей гостье принесли вина, а я, с вашего позволения, ненадолго отлучусь. — Аргон поднялся из-за стола и вышел из гостевой залы.

В ожидании, когда же его начнут упрашивать остаться, толстяк медленно собирал вещи. «Ну, наконец-то, — подумал он, увидев на пороге Аргона. — И чего так долго?» Сделав вид, что не замечает короля, Сократ излишне аккуратно сложил очередную рубашку и определил ее в стопку на кровати.

— Сократ, ты когда-нибудь бывал близок к помрачению рассудка? — Аргон встал в дверном проеме, сложив руки на груди.

— Нет, не бывал.

— А я скоро буду, — Аргон с полминуты наблюдал за показательными сборами Сократа, затем сказал: — Как насчет того, чтобы стать моим зятем?

— Не самый лучший способ удержать меня в этом доме, но я подумаю над твоим предложением.

— Я говорю совершенно серьезно. Только что Ластения устроила скандал твоей знакомой. Из ее крайне эмоционального монолога мы уяснили, что наша дочь в тебя влюблена. Еще она заявила, что ты тонкая и чувствительная натура. Ума не приложу, с чего она это взяла?

— Это что, у тебя шутки такие, что ли? — со штанами в руках толстяк развернулся к королю. — Довольно необычный юмор, Аргон.

— Увы, мне сейчас не до шуток.

— Но… Нет, ты что, серьезно?

Аргон кивнул.

— Но как же такое возможно? Что за глупости малышка вбила себе в голову? А насчет тонкой натуры ты напрасно сомневаешься, я толстый только на внешний вид, а внутри я знаешь какой тонкий… Нет, ты действительно серьезно?

— Да!

— Ладно, хорошо, я все понял. С девочкой надо поговорить, объяснить… Я проведу беседу, она все поймет, все осознает, и пусть этот вопрос тебя больше не волнует.

— Пусть меня больше не волнует то, что моя дочь в тебя влюбилась?

— А чем я плох, в конце концов? Чем я тебе не нравлюсь, а, папаша? Я могу тебя так называть?

— Сократ, мне действительно сейчас совершенно не до смеха, — очень тихо произнес король.

— Извини, прости, я немного перегнул. Думаешь, у Ластении это серьезно?

— Ты бы видел ее. Казалось, еще немного, и моя нежная ласковая дочь вцепится в волосы Терр-Розе. На Ластению это совершенно не похоже, такой ее могла сделать только любовь.

— Или помрачение рассудка, — мрачно пробормотал Сократ.

— Иногда, Сократ, это одно и то же, — выдохнул Аргон. — Ты знаешь, я выпил бы сейчас пару бокалов вина. Что-то я устал…

— Одну минутку, сейчас свистну слуге. А ты присаживайся, ноги вытягивай, расслабляйся… Я тебе сейчас еще плечи помассирую, это знаешь, как здорово помогает!

И толстяк поспешно выскочил из покоев.

Сияние огней Малахитовой Залы на миг ослепило Нэскея. Многочисленное общество уже давно собралось и дружно недоумевало — отчего же ничего не происходит? Обычно приходилось ожидать Патриция, но Владыка присутствовал в Зале, он в одиночестве сидел за центральным столом и с отсутствующим видом покачивал в руке любимый кубок с Драгоценностями Космоса.

Когда распахнулись двери и на пороге возник Нэскей, шум и гул моментально стихли. В тишине, под сотнями взглядов, юноша направился к Георгу. Его вид, поступь были величавы и спокойны. Патриций поднялся ему навстречу… Гости продолжали хранить молчание и тогда, когда юноша прикоснулся лбом к правой руке Повелителя — приветствие, принятое меж близкими родственниками мужского пола. Затем юноша встал по левую руку Патриция и замер красно-золотым изваянием. Предоставив публике возможность как следует оценить их сходство и довольный произведенным эффектом, Владыка произнес:

— Спасибо, что посетили мой дом. О причинах этого торжества я умолчал намеренно, хотел сделать вам сюрприз, надеюсь, он мне удался. Позвольте представить виновника торжества. Мой сын Нэскей, мой вновь обретенный сын.

Спустя пару секунд тишина взорвалась криками и громом оваций. Коротким жестом призвав к тишине, Патриций кратко поведал о похитителях из созвездия Огня и о том, как юноша сумел вернуться в родные стены после стольких лет разлуки. Во время этого монолога Нэскей хранил молчание, глядя поверх голов присутствующих. Когда Патриций закончил, он произнес:

— Я счастлив вернуться домой, — на удивление чисто, уверенно и свободно прозвучал его голос в гулком малахитовом пространстве. — Счастлив вновь ступить на родную землю Марса. Выше чести нет, чем быть принятым во Дворце, не существует большего счастья, нежели быть сыном великого Георга Патриция.

Затем отец и сын заняли места за центральным столом, и торжество началось.

Аргон с Сократом пили вино с прохладными ломтиками кисло-сладких фруктов, а слуги развешивали и раскладывали обратно на свои места вещи толстяка.

— Где она сейчас может быть? — Сократ поддел тонкой вилкой понравившийся фрукт.

— Обычно плакать Ластения ходит в Ароматный Сад.

— Такая крытая оранжерея со всякими диковинными растениями?

— Именно.

— Пойду, схожу, поговорю с ней.

— А я вернусь в зеленую гостевую, — Аргон отставил бокал и поднялся из кресла, — провожу нашу гостью в Деревянную Столовую, может, и Олавия захочет немного поесть.

— Лучше бы ты проводил нашу гостью к выходу, — буркнул толстяк.

— Сократ, прошу тебя, не начинай все сначала, я действительно немного устал и не хочу, чтобы…

— Понял, понял. Ладно, я пошел. Скажите мне, ваше королевство, что-нибудь хорошее и ободряющее на дорожку.

— Если ты не разрешишь эту ситуацию, я велю отрубить тебе голову.

— Спасибо, мой добрый друг, это именно то, что я хотел услышать.

Они вышли из сократовых покоев, Аргон свернул к зеленой гостевой, а толстяк заторопился к Ароматному Саду — огромной оранжерее под прозрачным куполом, имитирующей небольшой парк прямо в стенах дворца.

Распахнув прозрачные двери, Сократ ввалился в оранжерею и посмотрел по сторонам.

— Ластения!

Девушка сидела на белоснежной скамейке в чаще вечнозеленых широколистных растений, чьи толстые стебли вымахали в два человеческих роста, и олицетворяла собой безутешное горе. Сократ присел перед нею на корточки.

— Ластения, это правда?

Она ничего не ответила. В саду стояла влажная духота, солнце било прямо в прозрачный купол над головою.

— Ластения, это правда? — повторил он.

— Что? — всхлипнула она.

— Что ты меня любишь?

— Да!

Сократ замолчал, не зная с чего начинать эту беседу, ко всей беде вдобавок казалось, что солнце метит своими разящими лучами именно ему в макушку. Немного поразмыслив, Сократ изрек: