Эм + Эш. Книга 1 (СИ) - Шолохова Елена

— Шаламов, ты пришёл? — донёсся до меня как сквозь туман голос Мочаловой. — Будете выступать последними.

А затем он ушёл. Просто развернулся и хлопнул дверью. Я потихоньку стала приходить в себя, но спине как будто стало холодно и неуютно.

Пока шли домой, Светка неутомимо щебетала про грядущий осенний бал. Я слушала её вполуха, не в силах сосредоточиться ни на чём. Тот коротенький эпизод в кабинете Мочаловой (хотя не думаю, что эпизод — подходящее слово, чтобы описать то, что творилось со мной, но другое на ум пока не приходит) занимал все мои мысли. Сердце до сих пор замирало, стоило вспомнить… Что за человек, этот Шаламов? Почему он так странно себя со мной ведёт? Что значили эти его поглаживания? Моя воля — я бы нафантазировала, конечно, ого-го сколько всего, но учитывая то, как зло он подколол меня в понедельник, как высмеял меня, мечтать и обманываться больше не тянуло. Да и какие мечты, если у него отношения с Шестаковой? О ней мне вообще думать было неприятно. Понимаю теперь Светкину антипатию. Но всё же, почему, зачем он трогал меня?

Первые два урока в пятницу прошли как обычно. Историчка читала вслух очередной параграф из учебника, прерываясь только на замечания классу. Справедливости ради отмечу, что читает она с выражением, прямо как чтец на радио. Затем Клара Фёдоровна — математичка — разбирала с нами теоремы о параллельных плоскостях.

Клара Фёдоровна дружит с моей мамой, не тесно, но достаточно, чтобы я относилась к ней лояльно и не обращала внимания, на то, что как учитель она далека от совершенства. Чудовищно косноязыкая, Клара Фёдоровна не разъясняет тему, а запутывает. Поэтому я весь материал усваиваю исключительно из учебника самостоятельно. И всё же её косноязычие мне больше по душе, чем Тамара Николаевна с её выразительным чтением вслух. Остальные тоже относятся к Кларе Фёдоровне нейтрально. Без особого уважения, но и не издеваются. И дисциплина в классе на алгебре и геометрии — так себе, расхлябанная, но не вопиющая. У той же исторички во время урока по классу запросто ходят и громко переговариваются. Ну не я, конечно, — на мне ярмо отличницы и директорской дочки, приходится соответствовать. Ну и потом историчка такая ябеда — чуть что побежит папе жаловаться.

После второго урока, на первой большой перемене Светка позвала спуститься в рекреацию — там всегда проходят увеселительные мероприятия. Куклина и Капитонова увязались за нами. Алька с Викой Вилковой тоже пошли посмотреть, но держались от нас в стороне. Последние дни они часто ходят парой. Не скажу, что мне это приятно, но разве я имею право на какие-то претензии, когда сама всё время со Светкой?

У второй смены бал отгремел ещё вчера. Оформление немного потрепали, но не критично. Стены, как водится, были украшены воздушными шариками и множеством красных, жёлтых, оранжевых листьев, вырезанных из бумаги. Эти же листочки, нанизанные на нитки свисали с занавесок. На подоконниках расставили пластмассовые ведёрки с охапками листьев, но уже настоящих. У дальней стены справа стояло пианино, а слева были сдвинуты в ряд три парты, на них громоздилась аппаратура. Возле столов, по бокам, высились колонки габаритами с небольшой такой шкаф.

Музыкой заведовал у нас Стас Бурлаков из 11 «Б». Сам тоже как небольшой шкаф, невысокий, но крепкий. Его старший брат открыл свой киоск, где торговал кассетами. Поэтому Стаса часто просили записать какую-нибудь песню или просто дать послушать. Но тот просто так не соглашался — только за плату, ну или за что-нибудь взамен. Но даже и так кочевряжился — нравилось ему, чтобы его хорошенько поуговаривали. И желающие находились, потому что брал он всё равно меньше, чем стоили кассеты. Иногда, впрочем, делал исключения. Светке Черниковой, например, досталась кассета с Ветлицкой совершенно бесплатно. Правда, перед тем она целую неделю строила ему глазки, призывно улыбалась и отвешивала комплименты. А получив свою Ветлицкую, тотчас потеряла к Стасу интерес. Тот обиделся, между прочим, и стал, по-моему, ещё несноснее и прижимистей. Ну а перед каждым школьным балом возле него обязательно крутились меломаны-просители. Заказывали, чтобы включил ту или иную песню. Он, по своему обыкновению, воротил нос, а надувал щеки и в лучшем случае цедил что-то вроде: «Не знаю, посмотрим». Так что перед дискотеками он чувствовал себя королём. Но не сегодня…

Прямо на столе, за которым сидел Стас, фривольно расселся Шаламов и перебирал кассеты. Бурлаков смотрел на то, как он бесцеремонно роется в его сокровищах, с заметным напряжением. Видно было, что такая ситуация ему в корне не нравилась, но выступить против он не осмеливался. Тем более рядом стояли парни из 11 «В», нависая над ним внушительной стеной.

Мне захотелось немедленно уйти — я ещё со вчерашнего дня до конца не успокоилась, а увидев Шаламова, тотчас разволновалась снова. Но девчонки, как сговорились, рванули как будто к пианино, но ясно же, что поближе к нему. С ума сошли! Сгорая от смущения, я всё же пошла за ними следом — ни с того ни с сего развернуться и уйти или остановиться и стоять столбом одной посреди зала было бы совсем нелепо. Светка деловито откинула крышку и пробежалась пальцами по клавишам.

— Э! — подал голос Бурлаков. — Пианино не трогать!

— Мне на нём сегодня играть. Я должна проверить, как оно настроено, — с вызовом ответила Светка — я даже позавидовала её самообладанию. Она ведь тоже влюблена в Шаламова. Стоп! Почему это «тоже»? Я ни в кого не влюблена, просто я… просто я его стесняюсь, вот и всё.

— Как надо, так и настроено, — завёлся Стас — до сих пор не простил Светкины манипуляции. — Нина Карповна велела, чтоб никто ничего не трогал, а то мне потом отвечать. Ясно?

— Да ты чего развякался, пузырь? — вмешался Шаламов. Он так и сидел на столешнице, болтая ногой. — Пусть девчонки проверяют пианино, ничего с ним не сделается.

Бурлаков надулся ещё больше, но смолчал. Впрочем, в словах Шаламова ни капли угрозы не прозвучало. Такой себе, почти дружеский тон, хоть и небрежный. И вообще, говорил он Стасу, а повернулся к нам. И смотрел насмешливо, еле сдерживая улыбку. Мне показалось, что раскусил он нас как миленьких и догадался, что пианино — только предлог, чтоб подобраться к нему поближе. Ведь он явно знает, что не только Светка, но и Куклина, и Капитонова по нему вздыхают. Впрочем, с его самовлюблённостью он бы так считал, даже если бы это было неправдой. И те, как специально, стали демонстративно-оживлённо беседовать и неестественно смеяться. Даже я видела, как комично и напоказ это выглядело, а что уж говорить о нём. Он криво усмехнулся, и мне вдруг стало стыдно. Ну чего они как дуры себя ведут? Хотя и я не лучше — стою и краснею. Облокотившись на пианино, я повернулась к Светке.

— Сыграй что-нибудь, но не Юнону. Что-нибудь лёгкое.

Хоть так прервать это глупое натужное хихиканье.

— А ты споёшь?

Я покачала головой. Светка недовольно цокнула языком, но тем не менее заиграла «Зурбаган». Здорово у неё получалось, только не дошла она и до припева, как в рекреацию приплыла Шестакова. Светка сразу же играть перестала. Отвернулась, желваки у неё так и заходили. Я тоже отвела взгляд к окну — неприятно мне было смотреть на неё.

Шестакова взглянула на Светку, на меня, на всех нас и скривилась.

— Что, Эш, девочки тебя музычкой развлекают?

Черникова аж в лице переменилась. Странное дело — она совершенно не теряется при Шаламове, ну, может, в душе у неё что-то и происходит, но внешне этого никак не заметно. Зато как увидит Шестакову, так прямо вся мертвеет. Я её тоже не люблю, но отношусь спокойно. По большому счёту, мне она что есть, что нет. Но вот Шаламов неведомым образом вечно выбивает у меня почву из-под ног. Ему для этого даже делать ничего не надо, просто рядом присутствовать.

Шаламов спрыгнул со стола, взял Шестакову под руку и повёл на выход, но через несколько шагов обернулся и крикнул Стасу:

— Шняга у тебя всякая, даже выбрать не из чего. Я тебе свою кассету принесу. Вот там музон!