Ангелы Ойкумены - Генри Олди

Тридцать секунд, и в голосфере ударил пушечный залп.

Пороховой дым стелется по холмам. Воняет гарью, лошадиным навозом, мужским по́том. Запись не передает запахов, но для того, кто двенадцать лет тянул солдатскую лямку, эта вонь – старый приятель, извечный спутник войны. В седых облаках мелькают синие мундиры. Смочив банники в баклагах с разбавленным уксусом, артиллеристы спешат к орудиям.

– Батарея, шаржируй! По команде без картуза заряжай!

Вдали, на линии огня – стены монастыря Сан-Хозе. Они похожи на крепостные, с зубцами и бойницами, но за долгое время небрежения обветшали, выветрились. Обстрел причинил стенам значительный ущерб. В брешах клубятся тучи пыли, белесые как рыбье брюхо. Когда-то монастырь предназначался для усыпальницы королевской семьи, но Карлос I перенес место своего упокоения в Сонтийскую церковь Святого Выбора. Сейчас в Сан-Хозе умирают монахи, сменив обеты на древние мушкеты, партизаны-герильяс, набежавшие со всей округи, и вооруженная чернь. Ядра и осколки гранат не разбирают, кто святой, кто грешник.

– Бань пушку!

Звучит гитара: чакона ре мажор из «Колесниц судьбы». Откуда на поле битвы гитара, неизвестно. Музыка делается громче, но вскоре затихает, превращается в легкий фон.

– Огонь, – уведомляет бодрый, хорошо поставленный тенорок, – ведется с высот Монте-Бенардон. Они находятся южнее Императорского канала, проложенного в живописных местах параллельно реке Эрраби. Сейчас мы имеем удовольствие видеть, как генерал Лефевр пытается захватить монастырь Сан-Хозе…

Объектив-соглядатай бесстрашно ныряет в пушечный ствол. Двадцатичетырехфунтовая гаубица рявкает, объектив разлетается вдребезги, чтобы воскреснуть над монастырем, в смерче известки и каменной крошки. Край изображения портит кровяное пятно. Кто-то подкручивает настройки, и пятно исчезает.

– Взятие Сан-Хозе – залог тактического успеха. Это позволит генералу взять под контроль мост через Эрраби, завершить блокаду и начать штурм Бравильянки – главного города, можно сказать, столицы провинции. С вами Нгвембе Ронга из «Вихря времен»…

Нет холмов, нет пушек, нет дыма. Город на правом берегу реки: старинная стена высотой до четырех метров усилена земляными укреплениями. Ворота заперты, горожане с галерей сыплют проклятиями, делают неприличные жесты в сторону артиллерийских бригад. Окрестности города пестрят садами, где прячутся солдаты из числа защитников Бравильянки.

– Как мы уже сообщали, два дня назад в Бравильянке был по неосторожности взорван магазин с боеприпасами. Это нимало не остудило пыл осажденных. При малочисленности гарнизона, насчитывающего около девяти тысяч регулярных войск…

Скачут гусары. Куда, зачем – секрет. Зато красиво. Эпизод с гусарами взят из какого-то другого сражения. Река, оседланная дюжиной мостов, слишком широка для маловодной Эрраби. Но динамичная перебивка хороша, спору нет.

– …Бравильянку защищают также сорок тысяч добровольцев и милиционеров-ополченцев. Их ответ на предложение капитуляции: «Война на ножах!» Местная идиома означает, что бравильянцы поклялись стоять насмерть, до последней капли крови. Для любителей экстрим-туризма напоминаю, что персональный силовой кокон «Гримуар» надежно оградит вас…

Пушка крупным планом.

– …у нас в гостях Ка Сомчай, эксперт-реконструктор с Хиззаца. Он любезно согласился прокомментировать…

– Добрый день!

– Скажите, Ка, что это за цифры и буквы?

– Каждая пушка имеет свое имя. Оно выбито в ленте на дульной части орудия. На казенной части мы видим герб Бонаквисты: золотой орел с пучком молний. На левой цапфе – вес орудия, на торельном поясе – дата, место изготовления…

– Спасибо, Ка!

– …и фамилия мастера-пушкаря. На правой цапфе…

– Мы прощаемся с Ка Сомчаем! Благодарим эксперта за увлекательный комментарий! Теперь мы перебираемся в Эскалону, захваченную корпусом маршала Прютона. Как уже сообщалось в предыдущих выпусках «Вихря времен», гражданская администрация Эскалоны распущена. Оружие приказано сдать, общественные собрания под запретом. В городе – голод, прютоновские фуражиры отбирают у эскалонцев последнее…

– Голод, – повторил Диего. – В Эскалоне голод…

Джессика тронула его за рукав:

– Но ведь вы же здесь!

– Я здесь. Но мой отец в Эскалоне, – маэстро выключил уником. Пальцы дрожали, он дважды промахивался мимо нужного сенсора. – И дон Фернан…

– Кто?

– Извините. Я имел в виду, сеньор Пшедерецкий. Хотя нет, он не в Эскалоне. Он спешит в Бравильянку, там он нужнее. Там его маркизат…

– Пшедерецкий? – Джессика задохнулась от изумления. – Что ему делать в вашей Бравильянке? Он что, рехнулся? Он экстрим-турист?! Нет, тут какая-то ошибка…

– Ошибка, – согласился Диего. – Тут с самого начала ошибка за ошибкой.

– У меня к вам серьезный разговор, сеньор Пераль.

Диего с трудом подавил желание оглянуться. Он точно знал, что позади никого нет: хоть за правым плечом, хоть за левым. И все равно по спине бежал мерзкий холодок.

– У нас двоих, – поправился гематр. – У нас с профессором Штильнером к вам разговор.

Конечно же, полковник оговорился намеренно. Гадай теперь: зачем Яффе сделал акцент на участии профессора? Спросить напрямик? Нет, не ответит.

– Оденьтесь потеплее. Сани ждут за воротами.

Яффе мог взять напрокат аэромоб, но продолжал разъезжать на мотосанях. Мог привезти профессора в усадьбу Пшедерецкого. Мог что-нибудь сказать коллантариям, изнывающим от бездействия. Он много чего мог бы, но не делал.

Диего послал к черту все гематрийские загадки и, покорней овцы, убрел одеваться. Прохор только его и ждал. К радости управляющего, гость – гип-гип-ура! – согласился сменить шляпу на смушковую папаху: добраться до профессора с отмороженными ушами Пералю не улыбалось. На крыльцо высыпали коллантарии, следом – близнецы со своим зверьем. Казалось, маэстро собрался лететь на другой край Ойкумены. В ответ на вопросительные взгляды Диего развел руками: что, зачем – бог весть. Он боялся, что Джессика с коброй увяжется с ними, но, хвала Господу, этого не произошло. Девушка лишь нахмурилась, словно взвешивая «за» и «против», и вернулась в дом. Похоже, отлет дона Фернана, которого Джессика не опознала в Пшедерецком, занимал все ее мысли.

– Вернемся к вечеру, – счел нужным объявить Яффе.

Точного времени гематр, против обыкновения, не назвал.

…снег, снег, снег. Он скрипел под сапогами, пока Диего шел к саням. Взвихрился облаком серебряной канители, когда сани с места прыгнули вперед. Подобной лихости маэстро не ожидал и едва удержался в седле, обхватив Яффе – позор! – обеими руками. Хихикая, снег кинулся вдогонку: визг под полозьями, метель по бокам саней. От метели глаза уставали быстрей, чем от чтения в сумерках. Как они тут живут, в вечной зиме? Пьют, небось, сутки напролет: для сугреву, разъяснял Прохор, а пуще – с тоски.