Ангелы Ойкумены - Генри Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сдаюсь, – кивнул маэстро. – Я бился до конца, я повержен.
В спальне царил, говоря по-солдатски, бардак. Полный и окончательный, бардак скалился пастью раскрытого чемодана, шевелил бретельками нижнего белья, благоухал колбасой надкусанного бутерброда, высился грудой свитеров. Постель была не застелена, одеяло сползло на пол, и в смятых простынях, бесстыже обнажена до половины, лежала она.
Шпага.
– Подарок, – объяснила Джессика.
В голосе девушки трепетало смущение. Погром не смущал дочь профессора Штильнера ни в малейшей степени, бюстгальтер на спинке стула считался в порядке вещей, зато шпага в постели тревожила девичью скромность.
– Он подарил мне эту шпагу. Сказал: я хочу, чтобы она была у вас. Сказал: я подарил бы ее сеньору Пералю, но он не возьмет. Решит, что это намек, или того хуже, оскорбление. Я спорила, настаивала, но он… Вы правда ее не возьмете?
Медля с ответом, Диего прошел к кровати. Чем больше смущалась Джессика, тем хладнокровней делался маэстро. О, хладнокровием он сейчас мог поспорить с дремлющей Юдифью! Шпага потянулась к маэстро, с бесстыдством полковой девки легла в руки. Гибкий клинок без труда согнулся бы в кольцо – так оружейники Бравильянки, записные хвастуны, выставляли свой смертоносный товар на продажу. Длинный – три четверти канны, в мерах Ойкумены, пожалуй, один метр – он был на удивление легким. Глубокие долы, острые высокие ребра, пробитые множеством отверстий – на просвет шпага выглядела чуть ли не прозрачной. Защитные кольца и дуги эфеса сияли мастерским золочением. Впервые Диего Пераль, вечно стесненный в средствах, видел бриллиантовую огранку эфеса – мельчайшие бусины из стали, напаянные по рукояти, были отполированы до умопомрачительного блеска.
У крестовины разевал клюв охотничий сокол. Грозился сорваться в полет, просвистеть сквозь лабиринт изысканной гарды, цапнуть пальцы хозяина.
– Ортуно де Менчака…
– Что?
– Клеймо семьи Менчака. Их сокол, как правило, сидит с закрытым клювом. Только сеньор Ортуно нарушал традицию…
– Это дорогое оружие?
– Этой шпаге нет цены.
Диего вспомнил, что говорит с внучкой банкира, и уточнил:
– Сеньор Ортуно не работает для случайных клиентов. Вернее, не работал. Он умер больше четверти века тому назад. Дело даже не в имени мастера. Это шпага…
Да, согласилась память. Помнишь? Финал юбилейной постановки «Колесниц судьбы». Скоро ты познакомишься с Карни, и жизнь пойдет под откос: воистину колесницы судьбы. Актеры на авансцене, зал вскипает девятым валом. Овации, крики «Браво! Виват!..» Баритон Короля: «Досмотрим же спектакль до конца!» Из кресла встает маркиз де Кастельбро, шагает к барьеру, обтянутому пурпурной тканью, сдвигает ладони – раз, другой, третий. «Маэстро,» – произносит маркиз в мертвой тишине. На боку гранда Эскалоны – шпага. Бриллиантовая огранка эфеса, золочение гарды. Во тьме ножен, вцепившись когтями в сталь, дремлет охотничий сокол – клеймо великого нарушителя традиций Ортуно де Менчака.
– Это шпага покойного маркиза де Кастельбро. После смерти маркиза она перешла к его сыну, наследнику титула.
– А наследник подарил ее Антону Пшедерецкому?
Я в тупике, понял Диего. Рассказать Джессике о двух ипостасях одного человека? Чужая тайна, я не имею права. Проклятье, я не умею врать! Попадусь, проговорюсь…
– Наверное, – уклончиво ответил маэстро.
– Продал, – с уверенностью заявила Джессика. К счастью Диего, она сломя голову кинулась выстраивать разумную версию, свято веря своему жизненному опыту. – Вероятность шестьдесят семь и три десятых процента. Наследники бедней церковной мыши. Я знаю, мне дедушка говорил. Про мышь я ему подсказала, я в книжке читала. У вас как мыши, в Эскалоне? По церквям?
– Бедные.
– Вот-вот! Дедушке понравилось, он любит, когда художественно… Наследнички! Титулов куча, гонору хоть отбавляй, а в кармане ветер свищет…
Диего кивнул. Шея заржавела, но он справился.
– Значит, шпага де Кастельбро? Ну да, конечно, вы ее не взяли бы… Фамильные счеты? Маркиз и ваш отец? Я в курсе, что «Колесницы судьбы» автобиографичны. Как я вам завидую! Дуэли, ссоры, вражда семей…
Палки, мысленно добавил Диего. Запретная любовь. Облава. Побег на рывок. Могила на Хиззаце. Призрак в космосе. Не надо, девочка, не завидуй.
– Даже у Пшедерецкого? Не взяли бы, да?
– Нет.
Взял бы, молча добавил маэстро. Теперь взял бы.
– Хотите, – Джессика присела на край кровати, глядя на него снизу вверх, – я отдам шпагу вам? Вот прямо сейчас возьму и отдам?
– Нет.
– А если я скажу, что мне нисколечко не жалко?
– Нет, не возьму.
– Тогда объясните: зачем он подарил ее мне?
– Не знаю.
Знаю, дитя, вздохнул Диего. Твой прилет в роли спасительницы – он потряс дона Фернана много больше, чем Пшедерецкого. Ты не различаешь их, гранда Эскалоны и чемпиона Ойкумены, но ты произвела впечатление на обоих. Уверен, дон Фернан никогда не дрался этой шпагой. В лучшем случае, обнажал клинок, запершись в покоях, любовался полированной сталью и думал, как он ненавидит своего отца. В тебе, дитя, он увидел подобие себя самого, единого в двух лицах. Страсти варвара и логика гематрийки – вы похожи, но тебе ни к чему знать об этом. Твои противоположности уживаются в общежитии рассудка, они даже сотрудничают, помогают друг другу, а значит, это дарит надежду дону Фернану и Антону Пшедерецкому на разрешение их персонального конфликта. Ты – надежда, Джессика Штильнер, и шпага теперь твоя, потому что он захочет вернуться к тебе и шпаге.
– Он улетел? – напрямик спросил Диего.
– Да. Он был какой-то странный. Мне казалось, что я не узнаю́ его. Называл меня сеньоритой, заявил, что восхищается моей самоотверженностью… Вам известно, что он ненавидит своего отца? То есть раньше ненавидел. Зачем он признался в этом? Ему надо к психиатру…
Диего пожал плечами.
– Сказал, что все меняется, – Джессика чуть не плакала. – А я сказала, что была влюблена в него. По-детски, в четырнадцать лет. Он стоял на верхней ступеньке пьедестала почета, весь в белом, с кубком в руках. Я сидела в персональной ложе, рядом с дедом, и рыдала от любви. Дура, правда? Хотела познакомиться, но стеснялась. А он сказал, что я не дура. Что надо было познакомиться. И попросил об одолжении: вот…
– Что это?
– Кристалл с записью. Это вам от него.
– Как читать запись?
– Вставьте в уником. Нет, не сюда. Давайте, я все сделаю…
Тридцать секунд, и в голосфере ударил пушечный залп.
VПороховой дым стелется по холмам. Воняет гарью, лошадиным навозом, мужским по́том. Запись не передает запахов, но для того, кто двенадцать лет тянул солдатскую лямку, эта вонь – старый приятель, извечный спутник войны. В седых облаках мелькают синие мундиры. Смочив банники в баклагах с разбавленным уксусом, артиллеристы спешат к орудиям.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});