Тамерлан (начало пути) - Исраил Ибрагимов

Жамбы уходит. К Тимуру подходит Чеку Барлас.

— Тимур!

Такое впечатление, что Тимур, углубившись в свои думы, не слышит зова приятеля. Но это не так.

— Говори. Я слушаю тебя, мой друг, — словно очнувшись, произносит Тимур.

— Я, кажется, догадываюсь, что тебя беспокоит, Тимур.

— Скажи, что?

— Тебя свела с ума эта девочка.

— Ты хороший воин, Чеку, и у тебя длинный сладкий язык, но провидец из тебя плохой — смотри, что видишь перед собой?

Чеку Барлас в замешательстве:

— Как что? Степь… лес… земля…

— А если я тебе скажу, что это земля — Мавераннахр…

Чеку Барлас весь — внимание.

— Я думаю… об Абдаллахе…

— Достаточно ли силен эмир Абдалллах, сможет ли удержать в своих руках все это? Вот что беспокоит… А ты … Ладно… пора подумать об обеде…

86

Звездное небо. Стрекот цикад. На фоне горизонта — фигура бдительного стражника. Люди из отряда Тимура спят. Прямо на земле, подложив под голову седла, лежат рядом Тимур и Чеку Барлас. Тимура по–прежнему не отпускают думы, он молча смотрит в небо. Но что это? Где–то невдалеке послышались странные шумы, которые как будто бы нарастают. Тимур толкает в бок спящего приятеля:

— Слышишь?

Чеку Барлас, мгновенно сообразив, вскакивает на ноги:

— Шакалы!

Вскакивает на ноги и Тимур. Еще мгновенье — и все превращается в ад. На бивак со всех сторон врываются вооруженные люди Саллеха. Естественно, Тимур не только не остается в стороне — он в самой гуще сечи. Рубится он отчаянно и умело. Неподалеку от него демонстрирует свое искусство Чеку Барлас. Лязг металла, полет стрел, выкрики воинов, полные ужаса глаза женщин — словом, ад… Команда Тимура: «К телеге!» явно запоздала: стрелы вонзаются в телегу, в которой укрылись женщины — здесь происходит событие подлинно трагического накала: одна из стрел сквозь полотно матерчатой ширмы вонзается в грудь Жамбы — девушка, вскрикнув, падает на руки своей подруги… Во время сечи происходит любопытный эпизод: мальчик Хамид в страхе пытается спрятаться, но… и «свои», и ”чужие» почему–то его «в упор» не замечают, сражаются друг с другом едва ли не в шаге от него, либо пробегают мимо — большой «кусок» сечи мы увидим глазами именно мальчика Хамида, который видит это, забившись в конце концов под колеса телеги…

Но вот кровавая сеча подходит к развязке: нападавшие, оставив трупы, панически исчезают; отряд Тимура вернее, часть его, оставшаяся в живых, празднует победу…

Однако не всем в радость победа: Тимур с Чеку и с воинами–факельщиками подходит к крытой телеге, Чеку раздвигает занавески — перед Тимуром предстает страшная картина: Фатима в слезах держит в объятиях Жамбы… Тимур потрясен, в голове его мысленно «прокручиваются кадры» недавней их встречи: перед ним возникает образ живой девушки Жамбы — ее слова: «А разве твоя жена… Айджал не в состоянии родить сына?…»

К Тимуру тут же подводят упирающихся пленных…

— Кто это сделал!? — спрашивает Тимур.

— Поверьте, господин, это сделал не я! — падает на колени один из пленных.

— Не я! — в ужасе клянется второй… третий.

— Аллах свидетель, мы не знали! Мы не знали, что девушки в этой телеге! — говорит следующий. — Смилуйся, доблестный Тимур!

Однако Тимур неумолим:

— Кончайте!

К пленным устремляются воины Тимура и вскоре на пятачке у крытой телеги образуется кровавая жестокая «мясорубка»

87

Дворец эмира в Кеше. Эмира Абдаллаха и Тимура мы застаем в тронном зале в тот момент, когда эмир, роскошным платочком вытирая с глаз влагу, говорит Тимуру:

— Минуло полгода с тех пор, как мы остались без нашего отца. Но ни слова об этом мой сын! Поговорим о другом.

— Я готов служить своему эмиру — отцу. Прикажите, что должен я сделать для вас? Что и кто вас беспокоит?

— Вот вопрос, достойный сына и доблестного воина!.. Не скрою меня беспокоят… ваш дядя… Хаджи Барлас и его… дружок… этот пьяница Байан Сулдус. Вот почему здесь вы, мне нужны мои люди! — говорит Абдаллах и хотя рядом нет никого, кроме стражников, застывших вдали у дверей, он знаком просит собеседника наклонится к нему и когда тот исполняет просьбу, произносит на ухо полушепотом. — Не кажется ли вам, сын мой, что столицей Мавераннахра должен быть… Самарканд?

— А Кеш?

— О, нет! Нет! Пожалуйста не говорите мне о Кеше… Пожалуйста, ни звука! — Тимуру на миг — другой кажется, что это «ни звука» связано с размышлениями о возможности переноса столицы, но, оказывается, что внимание эмира отвлекло пение перепелки. — Слышите! Как поет! Какие переливы! Вам в Самарканде не приходилось видеть… бои перепелов?

— В Самарканде много истинных любителей перепелиного пения и… перепелиных боев, — говорит не без иронии Тимур.

— Я полагаю, вы правы: да Самарканд стал бы достойной столицей великого Мавераннахра. Но…

— Что «но», сын мой, договаривайте!

— Подоспело ли для этого время?

— Разве поторопить время не в наших силах? — говорит «глубокомысленно» Абдаллах. — Кеш и… Самарканд — разве выдержит сравнение общипанный наполовину дрозд с набирающим высоту лебедем?

— Но гнездо дрозда — гнездо и Хаджи Барласа. Захочет ли он, чтобы это гнездо было разорено?

Абдаллах долго молчит, а затем молвит и в его словах мы слышим едва ли не по–детски неприкрытые флюиды искренней тревоги:

— Я долго живу в Кеше, сын мой, но он для меня большая загадка. Сейчас тем более… И дело, конечно не в пении перепелок — скажу откровенно: здесь, для меня, каурнасца, нет гарантии… ну, этого… спокойствия…

88

Хаджи Барлас, Байан Сулдус с соратниками, среди которых мы видим и… Саллеха. Перед ними Тимур.

— У меня нет секретов от моих друзей — выкладывай, не опасаясь, дорогой племянник, с чем ты пожаловал ко мне, по велению кого?

— Я буду говорить от себя, но и… от имени всемилостивого эмира Абдаллаха.

— Все слышали, мой дорогой племянник Тимур сын Торгая говорить от имени… этого… эмира Абдаллаха — слышите — э–ми–ра!..

На лицах сторонников Хаджи Барласа и Байана Сулдуса появляются иронические улыбки.

— Что повелел сказать мне этот любитель птичек? — продолжает Жаджи Барлас и его слова вызывают взрыв веселья. — Этот знаток роз? Этот слюнтяй? Хотя я догадываюсь о чем. О переносе столицы в Самарканд?

— Да, об этом и о другом.

— Говори. Здесь свои.

— Эмир просит передать вам, дядя, и вам, достопочтенный Байан Сулдус, свое искреннее чувство любви; он желает, чтобы между ним и вами всегда царили мир и добрые деяния!