Упрямая гувернантка - Энн Мэтер

— Я стараюсь проявлять терпение, фройляйн, — Голос барона посуровел. — Но нахожу это невероятно трудным. Мне следует повторить, что ваши обязанности ограничены?

— Но что плохого в том, что Софи станет привлекательнее? Она слишком углублена в себя, возможно, интерес к красивой одежде даст другое направление ее воображению…

— А откуда появится эта одежда для Софи? — резко осведомился барон. — Должен напомнить, что в замке Райхштейн польза ценится больше, чем искусственная красивость!

Виктория со вздохом покачала с головой.

— Вещи могут быть одновременно и красивыми и полезными! — воскликнула она. — Я привезла ткань и могу сшить для нее пару платьев и блузок. Все, что угодно, лишь бы отличалось от этих бесконечных шерстяных платьев!

— Вы уверены, что умеете шить? — Барон явно шутил.

— Конечно, — подняла голову Виктория. — Итак, герр барон? У меня есть ваше разрешение?

Барон тяжело вздохнул и выпрямился. Он долго разглядывал ее вызывающее лицо, затем сделал недовольный жест.

— Ладно. Если вам так нравится. — Он опустил плечи. — Естественно, использованный материал будет оплачен.

Виктория сцепила пальцы.

— Не стоит, гepp барон.

— Нет, я настаиваю. Очевидно, вы купили его для собственного употребления. Может, мы и бедны, но еще не готовы принять благотворительность. — Тон барона был холоден.

— Хорошо, если вы настаиваете, — неловко ответила она.

— Скажите мне. — Он приблизился к ней почти вплотную, не сводя с нее своих ярко-голубых глаз. — В Англии остался мужчина? Мужчина, от которого вы хотели сбежать? Скажите — почему?

Лицо Виктории вспыхнуло.

— А вы сами сейчас не суете нос в чужие дела, герр барон? — парировала она немного дрожащим голосом.

— Возможно, — хрипло согласился барон. — Но такая красивая молодая женщина станет искать уединения в Альпах зимой, только если хочет укрыться от кого-то, и естественно предположить, что это представитель моего пола.

Виктория упорно разглядывала одну из перламутровых пуговиц на плотной сатиновой рубашке барона, избегая встречаться с ним глазами. «Он специально давит, — подумала она, — чтобы с помощью своего несомненного обаяния превратить меня в дрожащий комок нервов. Нельзя прожить почти сорок лет, не зная о своей физической привлекательности!» Странная мысль посетила Викторию. Барон женат, как и Мередит, и, более того, имеет дочь; и все-таки, узнав об этом, бросила бы она его с такой легкостью, как Мередита? Почему-то она сомневалась. Сейчас Виктория с самого начала знала о его обстоятельствах, и все же, если барону, вздумается наклонить голову и прижаться своими чувственными губами к ее губам, сопротивление будет не слишком ожесточенным…

Внезапно во дворе раздался, пронзительный скрежет машины с цепями на колесах, и барон отпрянул с загадочным выражением лица.

— Кажется, у нас гость, фройляйн, — сказал он, носком замшевого ботинка заталкивая полено подальше в огонь. — Не сомневаюсь, это доктор Циммерман. Не уходите, познакомьтесь с ним.

Виктория уже была готова сказать, что знакома с доктором, но не успела. Барон вышел, оставив Викторию в странной тревоге. Не очень-то приятно осознать, до чего сильно тебя волнует мужчина! Когда доктор и барон вернулись, оживленно беседуя, Виктория почувствовала себя лишней. Как и Мария, доктор не ожидал застать в покоях барона гувернантку, однако, кроме слегка расширенных глаз, ничем не выдал своих чувств. Вместо этого он приветливо улыбнулся Виктории и произнес:

— Моя дорогая фройляйн Монро! Как приятно снова вас увидеть! В мой прошлый приезд вы так быстро исчезли, что мне почти показалось, будто я вас выдумал.

Барон бросил на Викторию задумчивый взгляд, затем вновь посмотрел на Конрада Циммермана.

— Вы знакомы с мисс Монро? — бесстрастно спросил он.

— Ну конечно, мой дорогой Хорст. Мы познакомились в мой последний визит в замок. Скажу больше, я встретил радушный прием у мисс Монро.

— На самом деле, — начала Виктория, чувствуя себя довольно неловко, — я просто оказалась в зале, когда вы вошли…

— И у вас был очень радушный вид, — дразняще проворковал Конрад. — А, Хорст?

Барон безразлично поднял темные брови.

— Я не осведомлен об этом, — небрежно ответил он.

Конрад понимающе усмехнулся.

— Мы обсуждали возможность обучения молодой леди катанию на лыжах, — сказал он, ободряюще глядя на Викторию, — правильно?

У Виктории появилось чувство, что ее хозяин с трудом сдерживается. Конрад Циммерман обращался с ней, как с гостьей, а не служащей.

— Мне, и правда, пора, — сказала она, извиняясь перед Конрадом. — Успешной игры! — Она направилась к выходу.

— О нет, — протестующе воскликнул Конрад. — Не уходите! Может, назначим время?

Барон стоял спиной к огню, глубоко спрятав руки в карманы брюк, и, прищурясь, смотрел на них. Викторию поразило, что Конрад Циммерман безразличен к атмосфере, которую она ощущала почти физически.

— Думаю, пока не следует, — ответила она. — У меня… э… мало свободного времени.

— Эй, Хорст, ты разве Menschenschindler? — сострил Конрад.

Барон бросил на него тяжелый взгляд из-под густых ресниц.

— Рабовладелец? — хмуро повторил он. — Несомненно, фройляйн так и скажет!

Виктории захотелось, чтобы пол разверзся и поглотил ее.

— Простите, — сказала она, с сожалением качая головой. — А сейчас прошу извинить, герр барон, — и, как она надеялась, с извиняющейся улыбкой покинула комнату.

В коридоре она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Что за катастрофические несколько минут! Конечно, сейчас барон вообразит, что она сама попросила доктора научить ее кататься на лыжах! Конрад Циммерман говорил так, словно у них произошел долгий разговор, тогда как все продолжалось не более пяти минут.

Она шла по коридору к большому залу. И все же хорошо, что появился Конрад Циммерман, он прервал учиненный бароном допрос о причинах ее приезда в Райхштейн. Хозяин слишком волновался, когда начал задавать вопросы, а она слишком чувствовала в нем мужчину.

Виктория поймала себя на размышлениях: что скрывается за фасадом, который барон демонстрирует миру? Он вовсе не так бесстрастен, как хочет казаться, и есть опасность легко забыть, что он не свободен. То, что Мередит женат, обратило ее против него, но недоступность барона почему-то делала его еще более привлекательным. Виктория знала, что, если у нее остался здравый смысл, ей следует избегать оставаться с ним наедине. Дело не в том, что барон может забыть об ответственности и воспользоваться своим положением; он слишком достойный и серьезный человек. Однако Виктория боялась, что может возбудить барона способом, от которого он не сможет уклониться, и, следовательно, заставит относиться к ней с презрением за проявленную слабость. Виктория подозревала, что он и наполовину не догадывается о своем эмоциональном потенциале. Кто бы ни была его жена и где бы она ни была, она не затронула даже поверхности омута его страстей! Она слишком легкомысленна, иначе не бросила бы мужа и дочь, создав ситуацию, в которую Виктория окунулась, совсем не ведая о ее подводных течениях..