Роксолана. Королева Османской империи (сборник) - Сергей Плачинда

Уже три месяца, как султан не может опомниться, не может найти покоя… Визири все советовались и не знали, как помочь беде. Позвали главного евнуха Мустафу.

— Что делать? — разводил руками мудрый евнух.

— Ведь ты привез подарок нашему султану от крымского хана. Почему ничего не говоришь нашему повелителю о подарке! Мы знаем, что привез ты пленницу из Черкасс, красивую девушку, которая своими чарами сумеет утешить султана. Ты должен пойти к повелителю и рассказать о пленнице…

— Я уже говорил, — пожал плечами Мустафа. — Говорил неоднократно, что мой дорогой повелитель не хочет и слушать об этом.

— Но наш повелитель не видел девицы-черкешенки, — говорил великий визирь. — Ты главный евнух этого султанского ценного сокровища, — должен суметь показать владельцу все жемчужины. Если не сделаешь этого, мы пожалуемся на тебя султану, скажем, что нарочно прячешь пленницу, пусть тебя накажет, пусть сварит в горячей смоле за непослушание. Иди сейчас же к великому султану и покажи пленницу такой, какой ее родила мать.

— Хорошо, я сделаю, как вы хотите, и подвергну себя большой опасности. Всесильный повелитель не хочет смотреть на ханский подарок… Даже отворачивается от всего гарема.

— Сделай то, что я повелеваю тебе сделать для нашего спокойствия и мира во всей стране, — крикнул великий визирь и гневно показал на дверь.

В этот день Настеньку купали лучшие служанки, натирали самыми лучшими благовониями и искусно массировали все тело. Все понимали, что пленницу будут показывать самому султану. Молча смотрели и бесконечно завидовали этой степной серне, дикой и неблагодарной… Каждая жалела, что выбрана не она — если не она, кто же лучшая? По приказу Мустафы Настеньку только прикрыли дорогой габой и две служанки привели напуганную пленницу в султанские покои. На пороге ее взял за руку сам евнух и приказал сесть на мягкие подушки, а сам встал на колени перед запертой дверью комнаты, где отдыхал Сулейман Великий. Мустафа упал навзничь и толкнул головой дверь. Через минуту услышал, как султан хлопнул в ладоши — знак, что господин повелитель хочет видеть того, кто просится в дом… Мустафа головой приоткрыл дверь и снова упал навзничь. Все же успел увидеть сурового султана: тот сидел на подушках, скрестив ноги, и курил душистый кальян. Хмуро смотрел на дверь, на полуживого Мустафу и пускал облака прохладного дыма из длинного чубука.

— Чего тебе, мой дорогой Мустафа? — прохрипел султан — молодой турок с черной бородой в белой как снег чалме — символе великого траура: к чалме был пришпилена бриллиантовая застежка с небольшим пером. Мустафа неподвижно лежал.

— Зачем пришел? — уже крикнул султан.

— Меня послали все великие господа к ясному повелителю. Все господа опечалены и хотят помочь повелителю добрым советом. Сам муфтий истолковал совет самым лучшим образом, сам великий и святой наш имам благословил этот мудрый совет.

— Что за совет?

— Святой имам просит великого господина не отказываться от райской гурии, взять то, что дарит наш верный друг — крымский хан, и тем самым успокоить свое сердце…

Но он не успел закончить: султан вдруг поднялся и крикнул так, что крик этот прокатился эхом по всем залам.

— Кто послал тебя, проклятого, с глупыми советами! Я говорил тебе не досаждать. Оскорбишь мою печаль вторично — прикажу повесить и тебя, и твоего мудрого муфтия, а ханский подарок брошу голодным собакам! Прочь отсюда, противный гяур!

Мустафа отполз назад, и дверь плотно закрылась.

Испуганные придворные молча стояли перед дверью и не смели произнести ни слова перед разъяренным повелителем.

Но хитрый Мустафа знал, что эта скорбь, эта тоска скоро пройдет, развеется, как дым кальяна, и он, Мустафа, все-таки сделает свое дело и сделает его отменно.

Недели так через три евнух Мустафа встретил Настеньку в пышном султанском саду. Она здесь пряталась от назойливого гарема, любила сидеть на мраморной скамье, любоваться журчащими струйками воды, сбегающими все ниже и ниже из полных доверху роскошных ваз и обрызгивающих лепестки роз и жасмина. Сидела без дум, потому что и думать тяжело было: нельзя увидеть дно в мутной воде. Нельзя этими горькими думами узнать ни о родном крае, ни о батюшке, ни о тете, ни о подругах, ни о селе Санджары, ни о любимом пане Яреме. Живы ли они, здоровы ли, знают или нет хотя бы краешек правды о ней: как в тихие ночи тосковала она, как горько плакала в подушку… Ищут ли ее, расспрашивают ли о ней? Или, может, их давно нет на свете. Настенька старалась не унывать: иногда, бывало, и засмеется, иногда оживится, что-то веселенькое скажет, а потом вдруг прервет шутку на полуслове, глубоко задумается, сядет в уголок, как сейчас в султанском саду, и притихнет на несколько часов.

Османская миниатюра

В саду были замечательные аллеи: росли вдоль аллей стройные тополя… как и в Украине, там… возле беленькой хаты. Были здесь и кусты роз, которые сбегали ровной ленточкой к большому озеру. В озере плавали лебеди, а в камышах крякали уточки… И здесь было так хорошо, как в широкой степи, которая начиналась сразу же за отцовским домом и простиралась широкой полосой до самого горизонта. Да… здесь, как и в нашей степи, можно было отдохнуть: лечь на шелковую траву раскинуть руки и смотреть-смотреть в синюю глубину родного неба. Прислонить букет ромашек к щеке и дышать полной грудью ароматами чабреца и базилика.

И озеро с утками такое красивое. Так и хочется сбросить эти тесные сапожки, окунуть ноги в воду и кормить утят крошками! И там у нас были озера широкие, вдоль берега росли тополя вперемешку с ивами… Панночки гуляли, и я среди них, в венке и с розой в руке… И вдруг… конский топот и душераздирающий крик Елены Перевесло. Все бросились бежать в село. Я тоже побежала, но упала, споткнувшись обо что-то, что не давало подняться на ноги. Через мгновенье какой-то мерзкий татарин поднял меня и дальше не знаю, что произошло… Господи, Господи!

Ах! какие жуткие воспоминания! Лучше развею тоску чем-нибудь повеселее… Настенька взяла книгу знаменитого Фирдуси[6] и стала читать. Она так увлеклась, что и не заметила, как к ней неожиданно подошел Мустафа. Настенька доброжелательно улыбнулась и вежливо поклонилась, прижав руку ко лбу, как учила старая турчанка.

— Я слышал, что девушка умеет читать по-гречески и по латыни, — вкрадчиво сказал Мустафа, — но даже не предполагал, что госпожа читает и божественного Фирдуси. Какая же это будет приятная новость для нашего великого султана!

— Почему ясный пан так думает? — затрепетала Настенька.