Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова

Мимо рысцой пробежал Багнур, с отвращением отряхивая капли чужой крови с ятагана. По дороге на него налетел невесть откуда взявшийся сухну с охотничьим копьем. Удар сбил с ног пожилого иртха, но, быстро перекатившись по земле, он увернулся от вонзенного в землю копья, после чего пнул противника под колени. Тот оказался тоже не из пемзы тесан, и, отскочив, ударил копьем снова, не давая охотнику подняться. Шара, не задумываясь, вскинула анхур, но опоздала: из груди человека неожиданно высунула острый нос черная ивовая стрела. Упавшее на Багнура тело вновь повергло только что начавшего подниматься охотника обратно на землю, и пока тот, кряхтя, спихивал с себя этот груз, к ним рванулись еще двое. Одного застрелила Шара, а второго сшиб сам охотник, дотянувшись до лежащего рядом копья. Радбуг с перекошенной от восторга рожей, пробежав по улице, с пинка высадил чью-то уцелевшую дверь и скрылся в доме. Лучница огляделась: воевать, похоже, было больше не с кем. Из провисших сорванными дверями жилищ еще доносились какие-то крики, которые, впрочем, имели обыкновение достаточно быстро стихать. От дома, что загорелся первым, остался лишь обугленный остов, и росшее невдалеке почерневшее от огня дерево роняло с обугленных веток ломкие, съеженные листочки. А среди углей и горячей серой золы на коленях стояла тоненькая детская фигурка в перепачканном платьице. Тощая золотистая косичка на затылке вздрагивала, а девочка, размазывая по лицу соленые ручейки, тормошила лежащее вверх спиной тело. Задранный до колена подол шерстяной юбки открывал неестественно вывернутые в коленях голые белые ноги, испачканные землей. Это та самая… Или, может, другая…какая разница… Шара стояла, не в силах отвести взора от жуткого и невыносимо печального зрелища, но дело здесь было даже не в жалости к одинокому беспомощному существу. Недавний сон драл по спине ледяным ознобом, перед глазами мелькали лица из странных ночных видений, картины сегодняшней бойни и другой, случившейся давно, бессчетными веками ранее…или полтора нах-харума назад… Пепел и кровь…изгородь из мертвых тел и не знающая жалости сталь. Девочка над убитой матерью…Она была этой девочкой…Тогда, во сне у нее было все, даже имя, но сейчас — не вспомнить…Пепел…голова… Артэи, къаллэ! Им’эркъэ-мэи, элли хэллъи…[23] Теплое золото на запястье, на лету остывают прозрачные капельки слез, сорванные с ресниц ветром… Ай, уллах-тагор’ин нарт…не хочу!!!

Руки, подхватившие сзади, стальной хваткой сжали бока. Так…знакомо…

— Шара… Шара… — Багнур вовремя успел поймать оседающую на землю лучницу. — Ранили, что ли? Пхут’тха, когда только успели…Хэй, дзарт-кхан! Кто-нибудь!

— Не… не надо…

Как же тяжело говорить на одном языке — слова путаются…

— Я целая… Все хорошо… вроде бы.

— Какое там! Минуты две уже ору — как об стену… Нет, точно целая? А?

Охотник принялся осматривать девушку. Только сейчас до Шары дошли две вещи; первое — она сидит на земле, разбросав ноги, и второе — пожилой иртха, кажется, впервые назвал ее по имени.

— Пепел и кровь… — выдохнула она и сжала голову ладонями с такой силой, точно собиралась выдавить мозги и впредь обходиться без них. — Опять… Все повторяется…

Охотник как стоял, так и замер с открытым ртом, и без того большие зрачки его черных глаз расплылись во всю радужку в суеверном ужасе.

— К…кхургуб у уллах’ай[24], — ни к кому не обращаясь прошелестел почтительный шепот. — А-йя, ящерица я безмозглая, как же тогда сразу не догадался. На табак подумал…Иргит-ману спит — не спит, будущее во сне видит… дурак я старый.

Услышав сквозь ступор последние слова, орчиха похолодела. В голове, несмотря на туман и отчаянную напряженность ситуации мелькнула дурацкая фраза из анекдота о йерри, что забрел в стойбище иртха и по совету своего внутреннего голоса бросил последний оставшийся метательный нож в шамана племени, после чего услышал довольный глас свыше: «Вот теперь — точно конец!». Сколько лет ей удавалось скрывать эту странную тайну от всех, кроме разве что матери…Сколько лет! Даже в армии, в добрых трех десятках лиг от родного Кундуза, среди чужих полузнакомых лиц, она ухитрялась никому не попадаться на глаза в моменты приступов. Правда, и приступы бывали тогда не особо сильные и достаточно редкие — во всяком случае, до того, чтобы орать во сне, дело прежде не доходило…И для чего? Чтобы на первом же серьезном задании влипнуть точно пух — в масло, сведя к нулю все свои прежние усилия и нехитрые отговорки. И перед кем…Нет, не перед неулыбчивыми ребятами из Моргула, не под взглядом Девятки уллах-тхар’ай, а перед пожилым, наивным и недалеким звероловом с Черных гор, готовым бить поклоны любому явлению природы! Глядя на почтительно опустившего голову коленопреклоненного воина, лучница почувствовала себя польщенной и обреченной одновременно.

— Ну что ты, Багнур… Чушь это все…

Нда-а, кстати… Насчет уллах-тхар’ай — это серьезно, как бы до них слава не дошла. Шара уже помнила времена, когда в течение месяца из всех стойбищ исчезли шаманы. Ничего не объясняя, их уводили под конвоем, а осиротевшее племя в полном составе выходило на дорогу и долго-долго смотрело вослед. А еще через пару месяцев Говорящие-с-духами столь же неожиданно вернулись, и сразу же начались речи о священной войне с западом. Это все можно было бы назвать промыванием мозгов при поддержке потусторонних сил, но холодными змейками по солончакам и каменным пустыням, от стойбища к стойбищу упорно ползли слухи: из тех, кто ушел, вернулись не все.

— Нет, правда — чушь! — изобразив кристально честный взгляд, упрямо повторила лучница. — Просто совпадение, не больше. И потом, это вообще разные вещи… Там какие-то уроды во сне были, а тут — самые обычные сухну, сразу видать. И город был большой, наверное, чуть поменьше Кундуза, а тут — стойбище в три сарая с половиной… Книги были еще обгоревшие…в толстых переплетах, а из этих — она жестом обвела мертвые тела поселян — я вообще не уверена, что хоть кто-нибудь читать…хм,…умел…

— Что там было? — рассеянно слушавший охотник оживился при звуках неизвестного ему слова.

— Ну…э-э…книги, — пожала плечами Шара — Это…ну, что-то вроде свитков, только листы сшиты сбоку, вот так…

И она сделала жест, изображающий открывание переплета и перелистывание страниц, отчаянно при этом соображая, откуда вдруг взялся совершенно четкий образ предмета. Видимо, Багнура терзал тот же вопрос, и он уже открыл было рот, но тут их задушевную беседу резко прервали. На площади показался Дагхур, и к нему тотчас же подбежали двое, в одном из которых узнавался