Похищенный - Макс Коллинз

Фрэнк Уилсон прищурил глаза за круглыми в темной оправе очками, читая это письмо, потом прочитал его еще раз.

Мы сидели в кабинете Линдберга. Сам Линди, Брекинридж, Шварцкопф, Уилсон и я. Линдберг отверг мое предложение известить копов в Нью-Йорке и ребят Эдгара Гувера о новом послании похитителей. Однако он согласился позвонить агенту министерства финансов Уилсону.

– Мне кажется, письмо вселяет надежду, – сказал Линдберг Уилсону. – А вы как думаете?

– Вселяет надежду? – спросил Уилсон. Он сидел напротив Линдберга. Я сидел рядом с Уилсоном; Брекинридж и Шварцкопф, словно часовые, стояли по обе стороны от Линди.

– Мой сын хорошо себя чувствует, – бодро проговорил Линдберг, – и они намерены сохранить его здоровье. Они соблюдают диету...

– Вы верите тому, что они вам пишут?

– У меня нет причин им не верить, – сказал Линдберг. – Мне совсем не хочется, чтобы вы участвовали в этом, агент Уилсон. Они прямо пишут, что если бы я с самого начала не обратился в полицию, то Чарли уже сейчас мог бы вернуться к своей матери.

Уилсон не стал спорить с этим. Он понимал, что спорить нет смысла.

– Очевидно, они думают, что полиция перехватила предыдущее письмо, – заметил Шварцкопф, хотя это и так было всем ясно.

Брекинридж кивнул:

– Может, мы излишне категоричны по отношению к прессе. Если бы мы предали гласности, что получено второе письмо...

– Вы пытаетесь задним числом предсказать действия безумцев, – сказал я. – Они предупреждают вас ничего не сообщать прессе, а потом удивляются, что вы не известили их о получении второго письма?

Уилсон по-прежнему разглядывал письмо.

– Как и в тех письмах, легкие слова написаны с ошибками, а более трудные – правильно.

– Очевидно, это подлинное послание похитителей, – сказал Линдберг.

– Оригинальный знак-подпись на месте, – согласился Уилсон. – К тому же в нем ссылаются на письмо, оставленное в детской.

Брекинридж вышел из-за стола, подошел к Уилсону, который рассматривал письмо, и указал пальцем на одну строчку.

– Вот это предложение беспокоит меня, – сказал Брекинридж. – «Мы не согласимся на участие посредник с вашей сторона».

– Довольно откровенное заявление, – заметил я. – Оно говорит о неприятии ими Роснера и его дружков, Спитале и Битза.

– Возможно, нам следует опубликовать послание в прессе, – сказал Брекинридж, – о том, что мы готовы принять любые условия, которые предложат похитители. Все что угодно, лишь бы ребенок благополучно вернулся домой.

– Мне кажется это разумным, – сказал Линдберг.

Уилсон, казалось, не слышал их. Он аккуратно положил письмо на стол и достал из кармана небольшую записную книжку и похожий на обрубок карандаш.

Он сказал:

– Эта женщина-медиум, которая предсказала, что полковник Брекинридж получит сегодня письмо... ее имя Сивелла?

– Сестра Сара Сивелла, – сказал я. – Ее мужа зовут Мартин Маринелли.

Он записал; из своей записной книжки я дал ему адрес церкви в Гарлеме, и он записал его тоже.

– Они ведь знали о записке, оставленной на подоконнике, – сказал Уилсон.

– Да, – сказал я.

– С другой стороны, – продолжал Уилсон, – они целыми днями торчали с репортерами и могли добыть кое-какую информацию.

– Насколько мне известно, – сказал Линдберг, – никто из репортеров не знал о письме, оставленном на подоконнике.

– Есть еще одна деталь, – сказал я. – Чертовски незначительная на первый взгляд.

Все посмотрели на меня.

– Сара Сивелла на спиритическом сеансе вчера ночью все время называла полковника Брекинриджа «мистером Брекинбриджем». И точно так же его называют в этом письме.

Мои слова произвели эффект разорвавшейся бомбы.

Наступившую напряженную тишину нарушил Уилсон:

– Что она еще говорила?

– Большей частью бессмыслицу, – сказал я, пожимая плечами. Мы не рассказали Линдбергу о предсказании, что найдут тело ребенка.

Потом неожиданно Линдберг поднялся.

– Спасибо, что вы приехали, агент Уилсон.

Уилсон, обескураженный тем, что ему так быстро предлагают уйти, встал и сказал:

– Спасибо, что поделились со мной новой информацией, полковник.

– Я хочу, чтобы вы не беспокоили этих спиритов, – сказал ему Линдберг, и слова его прозвучали как приказ.

– Простите? – глухо спросил Уилсон.

– Эти спириты. Если они законопослушные граждане, что вполне вероятно: ведь вы знаете, экстрасенсорное восприятие реально существует, – то я не хочу, чтобы их беспокоили. Если же на самом деле они являются членами банды похитителей, то я не хочу, чтобы действия полиции поставили под угрозу благополучие моего сына. В этих письмах ясно написано, что если я хочу вернуть своего сына живым и здоровым, то должен исключить участие полиции в этом деле. И я намерен придерживаться этого, агент Уилсон.

Линдберг холодно кивнул, и Уилсон понял, что встреча закончена.

Я проводил его к машине. Брекинридж и Шварцкопф остались с Линдбергом, что меня вполне устраивало. Я хотел переговорить с Уилсоном с глазу на глаз.

Мы немножко постояли и поговорили вполголоса. Я рассказал ему о бандитском притоне, который мне показал Диксон, и он проявил к моему рассказу большой интерес.

– Вы знаете Пэта О'Рурке из Чикаго, Геллер? – спросил Уилсон.

– Конечно, – ответил я. – Он замечательный парень.

– Он сейчас работает со мной в Нью-Йорке, – сказал Уилсон. – Я собираюсь поручить ему проникнуть в спиритическую церковь в Гарлеме. Мы узнаем, откуда у этих «спиритов» столько сведений о похищении.

– О Турке прекрасно справится с этой задачей, – сказал я.

О'Рурке в течение трех месяцев работал в организации Капоне в качестве секретного агента, когда Элиот, Айри и Уилсон сколачивали дело против Капоне. Он будет самым подходящим человеком, чтобы обнаружить связь между Капоне, Маринелли и его прихожанами.

– Как идут поиски Боба Конроя? – спросил я.

– Этот сукин сын исчез с поверхности земли, – хмуро сказал Уилсон.

– Тогда поищите его в озерах, – посоветовал я.

Он кивнул, вздохнул и сказал:

– Геллер, какие бы разногласия между нами ни возникали, я хочу сказать вот что: я очень признателен вам за то, что вы делаете. Я имею в виду, что вы держите меня в курсе событий, потому что в противном случае я не имел бы никакой информации и был бы фактически выключен из игры.

– Чудненько. Может, в этом году скостите мне немного налогов?

– Пошел ты, – добродушно сказал Уилсон, сел в свой черный «форд» и укатил в Нью-Йорк.

Я провожал его взглядом, когда ко мне подошел Шварцкопф. Он сказал:

– Вам нужно присутствовать на допросе, который сейчас происходит здесь.

– Честное слово, – сказал я, – мне начинает нравиться эта новая тенденция в нашем сотрудничестве.

В комнате для слуг стояли несколько элегантных полицейских и помятый пузатый инспектор Уэлч. В середине комнаты на стуле, поставленном на плетеный ковер, сидела смазливая пухлая девица лет двадцати в черном костюме горничной с кружевным фартуком. У нее были короткие русые волосы, бегающие карие глаза, круглое лицо и слегка выступающие вперед передние зубы, делающие ее немного похожей на прелестного бурундучка. В руках, которые у нее лежали на коленях, она сжимала белый носовой платок.

Позади нее, положив пальцы на клавиатуру машинки, сидел полицейский-стенограф в штатском.

– Мисс Шарп, – сказал Шварцкопф, – мы должны взять у вас показания.

– Я уже дала вам показания, – сказала она властным тоном, хотя, возможно, это впечатление производил ее английский акцент.

– Нам хотелось бы уточнить некоторые детали.

Она поджала губы, подняла подбородок и проговорила надменно, будто строптивая ученица:

– Почему вас так интересует моя личная жизнь? Занимайтесь своим делом и разыскивайте этих похитителей.

Она держалась холодно и вызывающе, но видно было, что это большей частью маска; ее глаза и руки непрерывно двигались. Она нервничала, как женщина, у которой муж нашел под кроватью любовника.

Вмешался инспектор Уэлч:

– Послушай, сестренка. Мы только выполняем работу. Не делай хуже себе. Разумеется, такой красотке, как ты, нечего скрывать.

Уэлч пытался говорить ласково, но у него получалась угроза.

Не надо меня пугать, – сказала она.

Уэлч вытаращился на Шварцкопфа, который сказал:

– Все остальные слуги из дома Морроу охотно ответили на наши вопросы. Почему вы такая упрямая, мисс Шарп?

– Хотя меня возмущает этот допрос, я тоже ответила на ваши вопросы, потому что у меня не было другого выхода!

Ее вызывающее поведение удивляло, но меня не проведешь. Я видел, что за показной дерзостью скрываются слабость и страх.

Шварцкопф сказал почти умоляющим тоном:

– Разве вы не хотите помочь мистеру и миссис Линдберг вернуть их ребенка домой?

Она опустила голову и кивнула. Потом вздохнула.