Обманщик - Фредерик Форсайт

Миссис Фаркуарсон удивленно смотрела на Маккриди.

– О чем вы говорите? Он жил там два года.

Маккриди был ошеломлен, но постарался не выдать удивления.

– Простите, я не знал. Он мне никогда не рассказывал.

– И не расскажет. Он терпеть не мог вспоминать те годы. Это был самый неудачный период в его жизни. Он никогда не говорил о нем.

– Я полагал, что ваша семья из Гамбурга, что вы там родились и выросли.

– Так оно и было. До 1943 года, пока англичане не разбомбили Гамбург. Бомбардировка «Огненная буря». Слышали о ней?

Маккриди кивнул. Тогда ему было пять лет. Королевские ВВС так бомбили центр Гамбурга, что в городе начались страшные пожары. Огонь засасывал воздух из пригородов, и вскоре весь центр Гамбурга превратился в ад, в котором бушевало такое жаркое пламя, что сталь плавилась и текла, как вода, а бетонные конструкции взрывались, как бомбы. Огонь стер город с лица земли.

– Той ночью мы с Бруно осиротели, – миссис Фаркуарсон помолчала, глядя не на Маккриди, а мимо него, снова переживая гигантский пожар, который уничтожил ее родной город, превратил в пепел ее родителей, друзей, все, чем была богата ее недолгая жизнь. Через несколько секунд она будто проснулась и так же негромко заговорила с едва заметным немецким акцентом. – Когда все кончилось, о нас позаботились власти. Нас эвакуировали. Мне было пятнадцать лет, Бруно – десять. Нас разделили. Меня поселили, в одной семье возле Гёттингена, а Бруно отвезли к какому-то фермеру недалеко от Веймара. После войны я искала брата. Красный крест помог нам соединиться. Мы вернулись в Гамбург. Я воспитывала Бруно. Но он почти никогда не говорил о Веймаре. Чтобы как-то прожить с братом, я пошла работать в столовую военно-торговой службы британской армии. Тогда были тяжелые времена, сами знаете.

Маккриди кивнул:

– Да, знаю. Сочувствую вам.

Миссис Фаркуарсон пожала плечами.

– Война есть война. Как бы то ни было, в 1947 году я встретила британского сержанта Роберта Фаркуарсона. Мы обвенчались и приехали сюда. Он умер восемь лет назад. Когда мы с Робертом в 1948 году уезжали из Гамбурга, Бруно поступил учеником в компанию, выпускавшую оптические линзы. С тех пор я видела его всего три-четыре раза, а последний раз мы встречались лет десять назад.

– Вы это рассказали и господину из посольства?

– Герру Фитцау? Нет, он не интересовался детством Бруно. Но я рассказала леди.

– Леди?

– Она ушла час назад. Леди из отдела пенсионного обеспечения.

– Пенсионного обеспечения?

– Да. Она сказала, что Бруно до последнего дня работал с оптическим стеклом, в вюрцбургской компании, которая называется BKI. Оказалось, что вюрцбургская компания принадлежит британской «Пилкингтон Глас», и чтобы Бруно получил полную пенсию, а до пенсии ему уже недалеко, ей необходимо знать некоторые детали его жизни. Разве она не из компании, в которой работает Бруно?

– Сомневаюсь. Возможно, из западногерманской полиции. Боюсь, они тоже ищут Бруно, но не для того, чтобы ему помочь.

– Прощу прощения. Кажется, я наделала глупостей.

– Вы не могли этого знать, миссис Фаркуарсон. Она говорила на хорошем английском?

– Да, на очень хорошем. С почти незаметным акцентом. Возможно, польским.

Маккриди не сомневался, откуда появилась эта любезная леди. За Бруно Моренцем охотились многие, но только Маккриди и еще одна служба знали о вюрцбургской компании BKI. Он встал.

– Попытайтесь вспомнить, что он рассказывал в первые послевоенные годы. Есть ли там кто-то, хоть один человек, к кому бы он мог пойти в случае крайней нужды? У кого бы он мог укрыться?

Миссис Фаркуарсон долго и напряженно вспоминала.

– Он упоминал имя одного человека, который к нему хорошо относился. Это была учительница в начальной школе. Фрейлейн… черт побери… фрейлейн Нойберг… Нет, думаю, это была фрейлейн Нойманн. Правильно, Нойманн. Наверное, сейчас она уже умерла. Это было сорок лет назад.

– Последний вопрос, миссис Фаркуарсон. Вы рассказывали об учительнице той леди из компании?

– Нет, я лишь сейчас о ней вспомнила. Я сказала только, что Бруно провел два года в эвакуации на какой-то ферме милях в десяти от Веймара.

Вернувшись, в Сенчери-хаус, Маккриди зашел в восточногерманский отдел и взял у них телефонный справочник Веймара. Там оказалось несколько Нойманнов, но только перед одной фамилией стояло «Fri» – фрейлейн. Старая дева. В Восточной Германии молодая девушка не может жить в отдельной квартире с телефоном. Значит, это старая дева, возможно, какая-то специалистка. Все это было ненадежно, очень ненадежно. Можно было бы попросить позвонить одного из агентов восточногерманского отдела, который живет по другую сторону стены. Но люди Штази вездесущи, они подслушивают любой разговор. Один простой вопрос: «Не учился ли у вас когда-то мальчик, которого звали Бруно Моренц, и не давал ли он о себе знать в последние дни?» Так можно все загубить. Следующий визит Маккриди нанес в отдел Сенчери-хауса, который специализировался на изготовлении самых невероятных удостоверений личности.

Маккриди позвонил в «Бритиш эруэйз» – там ему ничем не смогли помочь. В «Люфтганзе» ему повезло больше. В 5.15 вылетал самолет в Ганновер. Он опять попросил Дениса Гонта отвезти его в Хитроу.

Как говорил шотландский поэт, лучшие планы мышей и людей иногда заканчиваются тем, что скорее напоминает собачий завтрак. Самолет польской авиакомпании должен был вылететь в Варшаву (с посадкой в Восточном Берлине) в 3.30, но когда пилот включил бортовые системы, загорелась тревожная красная лампочка. Оказалось, что из строя вышел всего какой-то, соленоид, но из-за него взлет отложили до шести часов. В зале ожидания майор Людмила Ваневская бросила взгляд на телевизионную информацию, прочла, что вылет ее самолета задерживается «по техническим причинам», молча выругалась и снова углубилась в книгу.

Маккриди уже уходил из кабинета, когда зазвонил телефон. Он заколебался, стоит ли брать трубку, потом решил ответить. Могло быть важное сообщение. Оказалось, звонил Эдуардз.

– Сэм, мне сообщили нечто странное, я не поверил. Слушайте, Сэм, я не дам, ни в коем случае не дам вам разрешения на переход в Восточную Германию. Ясно?

– Ясно, Тимоти, ясней быть не может.

– Хорошо, – сказал заместитель директора и бросил трубку.

Гонт слышал этот короткий разговор. Гонт все больше нравился Маккриди. Он работал в отделе всего шесть месяцев, но Маккриди уже убедился, что он умен, сообразителен, надежен и умеет держать язык за зубами. Выбирая объезды, срезая углы на плотно забитой в пятницу трассе в Хитроу, Гонт решил высказаться:

– Сэм, я знаю, вы бывали в таких переделках, какие мне и не снились, но ведь в Восточной Германии вы занесены в черный список, а босс запретил вам идти туда.

– Одно дело – запретить, – возразил Маккриди, – другое – воспрепятствовать.

Маккриди шел по залу ожидания второго терминала к самолету «Люфтганзы» и не обратил внимания на изящную молодую женщину с блестящими светлыми волосами и проницательными голубыми глазами. Он прошел в двух ярдах он нее, но она читала и тоже не заметила мужчину в сером плаще средней комплекции с редеющими каштановыми волосами.

Самолет Маккриди поднялся в воздух по расписанию и приземлился в Ганновере в восемь часов по местному времени. Майор Ваневская улетела в шесть и была в восточноберлинском аэропорту Шёнефельд в девять вечера. Маккриди взял напрокат машину и поехал мимо Хильдесхайма и Зальцгиттера к лесам возле Гослара. Ваневскую на аэродроме встречал автомобиль КГБ, который доставил ее на Норманненштрассе, 22. Здесь ей пришлось примерно час ждать полковника Отто Восса, который закрылся в своем кабинете с министром государственной безопасности Эрихом Мильке.

Маккриди сообщил о приезде еще из Лондона, и его уже ждали. Хозяин встретил его на пороге своего солидного красивого дома. Когда-то это был простой охотничий домик, стоявший на склоне холма, откуда днем открывался изумительный вид на долину с ее густыми хвойными лесами. В сумерках всего лишь в пяти милях были видны огни Гослара. Если бы не вечер, то Маккриди заметил бы далеко на востоке, на одном из самых высоких холмов Гарца, крышу высокой башни. Ее можно было бы принять за охотничью вышку, но на самом деле это был наблюдательный пункт, и построен он был для охоты не на кабанов, а на людей. Человек, к которому приехал Маккриди, решил провести последние годы жизни рядом с той границей, на которой когда-то он заработал состояние.

Годы изменили и хозяина, думал Маккриди, проходя в обитую деревом гостиную, стены которой украшали головы кабанов и ветвистые оленьи рога. В камине весело трещали дрова; даже в начале сентября здесь, на сравнительно большой высоте, ночами было прохладно.