Самолет улетит без меня (сборник) - Тинатин Мжаванадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Местные жители делают вид, что им плевать на него, и даже садятся к нему спиной.
Бывшие моряки хрипло ненавидят его вслух, играя в нарды.
Купаются только приезжие лохи!
Но оно тут. Мне нужно смотреть на него, когда заходит солнце. Мне нужно просто знать, что в любой момент я смогу его увидеть.
И что, если выйду из дома в шортах и шлепках, то пройду вон той улицей и встречу своих ребят.
Мы вместе пинали мяч в пыли, переживали сырые беспросветные зимы, кутили в местных подвальчиках. Мой слух ласкают их грубые голоса, неправильная речь, от которой, что бы ни случилось, веселеет на сердце, и им всегда интересно послушать, что же я расскажу.
Летние ночи здесь влажные и душные, и нигде в мире нет таких свирепых и кровожадных комаров-людоедов, их все ненавидят и преследуют, но в то же время и гордятся ими – какая-никакая, а достопримечательность, печать уникальности, так сказать.
Я люблю возвращаться в свой двор – страшненький, но родной. Чьи-то головы торчат из окон – вскидываю руку и спрашиваю что-то необязательное, мирное и тут же забытое.
А Айлар тянет куда-то прочь из этого – кому рая, а кому и болота. Почему она не может просто быть со мной?!
Однажды мне приснился путаный сон – ее дети, мать, сестра, ее друзья и подруги, все они толпой тянулись ко мне и хотели обнять, бесконечные лица, которые отныне я обязан был принять как своих родных, и воздуха все меньше, круг смыкается, лица все ближе, теснее, крупнее, я не хочу, не хочу, выпустите меня отсюда!
Еле выдрался из сна, измученный и словно избитый.
Наверное, с перепоя улегся неправильно и надавил на сердце.
Однажды Айлар приезжала сюда.
Ходила по городу, как диковинная птица, за ней шелестели голоса и крались соглядатаи. Купалась в море, загорала на нашем диком пляже. Кажется, ей тут было как на транзитной станции: неважнецки, но ненадолго.
Она очень хотела познакомиться с моей мамой, но не вышло, та – конечно же – отказалась подпускать к себе «неизвестно кого, неизвестного роду-племени, да еще и с двумя детьми».
Может, оно и к лучшему, но Айлар и мой городишко остались друг другом раздражены.
Что будет, если мы станем жить в моем городе? Я стану посмешищем. Это все равно что привести в дом Пегаса.
Иногда мне хочется писать ей письма, потому что разговор нам неподвластен.
«В один прекрасный день ты прочтешь это письмо».
Вот так я хотел начать его.
«Но никто не знает, каким будет этот день на самом деле. Может, тебе просто надоест, или тобой овладеет любопытство, может, тебе будет плохо и ты захочешь меня вспомнить, а может, наоборот, тебе будет весело и ты понадеешься, что это письмо тебя позабавит. Может, ты подумаешь, что в этом письме вдруг окажется ответ на очень сложный жизненный вопрос.
Но…
Но я еще сам не знаю, что тебе напишу.
Сейчас ночь, я жду твоего ответа утром: сможешь ли ты приехать в мой город?
Почему-то именно сейчас я сел писать это письмо и хочу сказать тебе, что очень хочу тебя увидеть и встретить тебя. Мое желание – запомнить этот день надолго и дать запомнить его тебе тоже. Такое ожидание я, наверное, не почувствую еще очень долго.
Я сейчас не прощаюсь. Я просто хочу тебе сказать, что желаю всех наших встреч. Моя необычная, жизнерадостная, прекрасная иностранка.
Мне сейчас это очень важно, и надеюсь, это станет важным и тебе. Я надеюсь, что где-то там, в твоем сердце, в твоей памяти и в твоих чувствах, я найду себе место.
С ТОБОЙ. ХОЧУ. ВСЕГО».
* * *Где твоя родина, девочка Айлар?
Густые ветки тутового дерева свисают почти до земли. Дерево-то растет на соседнем участке, но вот плодов хозяевам оттуда не зацепить – все они достаются мне. Соседка возмущается из-за забора, а я молчу, согласно кивая, и очищаю очередную ветку.
Запах стоит одуряюще-пряный. Так много смешалось оттенков – это пахнут кружевные деревца белой сирени, утомленные собственной тяжестью головки желто-розовых роз, строгие ирисы и застенчивые нарциссы. А чуть попозже засияет маленький кустик жасмина. Он совершенно особенный – если потереть его лепестки между пальцами, то будет пахнуть бабушкиными духами из ящичка трюмо.
Наш двор – огромный, зачарованный лес. Старые толстые сосны укрывают своей тенью все вокруг. В центре растет самая широкая, ее могут обхватить только двое взрослых. Ей много лет, больше, чем всем остальным. Мне трудно осознать, что такое «много», если оно больше десяти, и это завораживает. А возле дома высокая, грубовато сколоченная беседка – по ней струится виноград. Две широкие, покореженные временем дорожки уходят в самую гущу маленького леса. Там, в глубине, мой любимый старый инжир. Говорят, на него нельзя забираться – дерево обманчиво крепкое. А я просидела на нем все свое детство. Может, это к удаче?..
За моим окном разросся шиповник. Одной стороной он прислонился к сараю – густой, колючий, покрытый миллионами крошечных розовых бутонов. Он такой высокий, что даже задрав голову, все равно не увидишь вершины розовой горы.
Жарко… воздух как будто плывет. Очень тихо. Никого нет, только я слоняюсь по двору. Я обхожу свои владения, и первым делом – домик. Я построила его сама. Царапая ладошки, я таскала для него доски и куски фанеры. В нем только я, только я одна. Тихонько пою, обстругиваю кухонным ножичком тоненькие веточки. Мне хочется думать, что этот домик хоть немножко похож на типи. Вот если бы еще научиться высекать огонь…
Во дворе еще много уютных закоулков. В дождь или просто так можно играть на голубой открытой веранде. Постаревшая ее краска пошла множеством маленьких трещинок. Тяжелые воротца проседают, и нужно изо всех сил дернуть на себя, чтобы они поддались. Веранда открыта с двух сторон, на нее выходят окна нашей сумрачной гостиной. Когда я выучила буквы, то немедленно захотела сообщить об этом всем на свете и гордо начертила на стене террасы: «Мыру мрр!» – и пририсовала разнокрылого голубя. Я так ярко вижу его сейчас, намалеванного синей гуашью на щербатой фанерной стенке. Иногда я оборачиваюсь и вижу маму в окне – она наблюдает за мной сквозь стекло. О чем она думала тогда?
Сейчас-то я знаю, о чем она думает.
Мама ломает руки – как, как она могла отпустить меня так далеко, в чужой край?! А мне уже нет пути назад. Там нет моего мира, моего двора, нет места для меня.
* * *Каждый раз я еду в столицу взбудораженным. Там меня ждет моя гурия, моя пери, моя Шахерезада. Жаль только, что вместо сказок она мне рассказывает, что я делаю не так. И как много она от меня ждет. Иногда у меня чувство, будто она стоит в вагоне уходящего поезда, уцепившись за мою руку, и не отпускает, а я не могу решиться прыгнуть и уехать вместе с ней. И она тоже еще может прыгнуть – только сюда, ко мне, на мою землю, остаться со мной.
Но я знаю, что ей надо больше. Не могу потянуть ее силой и заставить отказаться от неведомой дороги на поезде. Не знаю, что тут можно решить, не знаю. Но знаю, что с ней в мою жизнь вернулось волнение. Наверное, про нас можно снимать кино, над которым девочки проливали бы литрами горькие слезы. Не от горя, нет. Оттого, что мало у кого есть такая восхитительно душераздирающая история любви, не имеющая никаких выходов.
Вообще ни одного выхода, кажется.
Недавно мы проснулись вместе, и она, непереносимо милая после сна, стала дурачиться. После долгой возни и торговли уговорила меня на завтрак в постель. Я нехотя поднялся, и тут она добавила, чтобы я намазал ее детям хлеб с маслом.
Черт побери!
Зачем я тут?! Мало того что они за стенкой и приходится с ними как-то разговаривать, так еще и завтраки готовить. Так, все брошу к черту и уеду.
У этих детей есть отец.
Как подумаю, что рано или поздно придется сталкиваться с ним и еще с кучей ненужных мне людей…
Здесь – я, а вон там – ее мир. Не надо переходить границу.
А ведь в нашем мире для двоих столько красоты и радости!
Она такая манящая, со своими источающими свет глазами, длинной шеей, постоянно взмывающими руками, нежная, как пух белой цапли.
Ну пожалуйста, Айлар.
* * *Как только не коверкают мое имя!
Айнур, Ялла, Алла, Айгюль или Лара. Это еще самое милое из всего, остальное я просто смахнула из памяти. Но откликалась на любой вариант – для них же так сложно запомнить мое ужасно необычное имя!
Но он отучил меня и от этого. Айлар – персидское имя, означает «лунная душа». Не отзываться и исправлять! Пусть запомнят, как правильно, у всех есть своя гордость.
Гордость – его второе имя, хотя он не заносчивый. В этом народе вообще есть нечто особенное – умение нести себя так, как будто ты принц Аравии или нобелевский лауреат. Это надо уметь, конечно.
Главное, на пустом месте.
А я так не умею. Мне надо точно знать, за что я собой горжусь. А пока ничего такого нет. Ну, хорошо, есть – дети. Но они сами по себе чудесны, моей заслуги в том самая малость.
Мне столького хочется! Я еще совсем ничего не сделала, но столько могу!