Дорога которой не будет конца - Сергей Гришко

пьянит, все пестро и кружится в танце вымышленных существ, тех чудовищ позабытых в темноте детских страхов, криках ночного леса, могильного холода кладбищ, парующей крови оконченной битвы, глазках бусинах крысы несущей чуму.

– Каков этот вселенский бал, каков его размах и персоны пришедшие, и идущие, никаких приглашений и сословных каст.

– Твое желание. Праздник всегда с тобой, хватай мудреца за бороду, ибо он мертвецки пьян и прощает все твои дикости, ешь его, пей его в каждую секунду пылающего бытия!

– Ты никогда более не уснешь, праздник бесконечен, ты исчезнешь в нем навсегда.

– Будущее в цепких руках тех кто распродает мир и хранит вырученное в земле предков. Круговорот душ в природе, предсказания грядущих катастроф и войн, царство бога не скорое дело.

– Миролюбивые люди, кровавые войны, не убий.

– Для начала раскрой глаза шире, после причастия придёт слово, и ты узнаешь, что лицо не твое. Маска эта легка и ты чувствуешь озорство, за которым следует поступок.

– Зелено вино и маски оживают, начинают говорить беспрестанно. Они вежливы и лживы, до бесконечности, до рвотных спазмов, ты хочешь их придать огню, не замечая, что сам уже в огне.

– Человек, продавший этот мир, жмет тебе руку, его глаза холодны и пусты.

– Сколько он пожрал человечины, скольким младенцам накинул петлю?

– Его рука тверда, а намерение продать еще больше просто колоссально, ты толкаешь его в огонь и заливаешься смехом, чистым и звонким.

– Искры взметаются в небо, гудит пламя костра, расползается по нагим в конвульсиях телам, они не ведают, они никогда не узнают им все божья роса.

Мальвина шумно выдохнула, протянула стакан.

– Плесните сударь мне этого нектара, может в данной порции растворился грамм счастья и теплота души. Нет, право же вы славный, компанейский малый, вы умеете быть на месте, органично вписываясь и в разговор, и в действо.

– Только подумайте, каждый норовит прыгнуть выше своей головы, каждый, при этом забывая один простой закон. (Не завышайте цены своей в глазах того дельца, который ежедневно продает мир, со всеми человеческими потрохами, этот мерзавец видит вас насквозь и просто развлекается, подтрунивает, чтоб после, зло пошутить и поверьте мне, это еще мягко сказано).

– Я говорю вам правду, вот свидетели мои, бузотер, желчь и болтливый лицедей, они не дадут соврать.

– Праздник ведь прекрасен, а цена?

– Поверьте, все разрешится и утихнет, дабы тлеть, сколько потребуется, хотя, не занимайте головы подобным вздором!

– Может, в тамбур подышим ветром и закурим, чтоб снова вдохнуть холод вечной стужи и спирта прихватите, Арамоша будет только рад и вероятно покажет фокусы.

Стена после этого преображения, когда слова, как и кровь вытекли, загустели, превратились в пятна, пришло молчание и тишина. Остался лишь слух и глаза, все остальное перешло во второстепенность, потеряв значимость.

Я рассматривал мрак сквозь стекло, и он был рядом, рвался в вагон, не смея переступить тусклый свет тамбура. Разбить лампу, вырвать дым сигарет и тепло, заполнить нутро ледяной крошкой и чернилами.

Стена, я приближаюсь к границе пространства соединяющего две точки, за этой геометрией будет подъем на гору и есть вероятность, что выше. Поезд мчит, не сбавляя ходу, льется в стаканы коньяк, кто-то мне говорил, это действенный способ, чтоб обнаружить искомое и избежать последствий.

Я даже не знаю, как это правильно истолковать. Порою мудрость всего лишь словесная уловка, ангажированные фокусы Арамона, за которыми пошлость и плевки на полу, раздавленные окурки.

– Друг мой, что вы так приуныли? Неужели печаль иль скорбь завладели вашим сердцем?

Я сделал три глотка, и впустил огонь в себя, протянул фляжку Мальвине.

– Благодарю вас.

Она втянула воздух и приложилась, передала фляжку Арамону, сама прикрыла глаза, прислонилась к стене и медленно вытянула сигарету.

– Это пожар, господа, всепоглощающее пламя.

Хлопнула дверь и в тамбуре появился Балалайкин.

– Как вы скоры, за вами не поспеть.

– Пьер, а что вас там задержало в вагоне? Появился смысл дольше находиться, или новые пассажиры?

– Крысиная рожа, на сумку глаз свой положил – рассмеявшись Отребьев, швырнул окурком в Пьера.

– Пьер – с укором растягивая единственную гласную, Мальвина подошла к поэту.

– Как же так?

Мне тоже стало интересно, когда они перейдут черту? Дабы весь этот балаган бесконечных слов прекратился и темная сущность их нутра наконец-то сбросит маски долой.

– Браво дамы и господа, браво! – я не выдержал и зааплодировал, пытаясь унять приступы смеха.

– Никогда, поверьте, никогда не садитесь в пустой поезд, едущий в неизвестном направлении без остановок. Знайте, однозначно этот маршрут не ведет к спасению или чему-то избавительному и прибыльному – повисла пауза, от которой стынет кровь, свет конвульсивно подрагивал.

– Одинокий попутчик с неиссякаемым эликсиром в неведомых сосудах, его невероятная щедрость. Я бы задумался, честное слово.

– Молчаливый и сосредоточенный, умеющий слушать бесконечно, предупредительный в обхождении. Похож ли он на простодушную жертву в мире мрака и сонных полустанков? Вы наивно полагали, что игра за вами. Никогда, замечу я вам.

– Вас откармливали и вы хмелели, теряя нить уводящую во тьму.

– Кто же я?

– Следуйте господа бесприютные за мной.

Я первым вошел в вагон.

– Секрет сумки в нем разгадка. Ваш шанс, я полагаю, что именно в этом предположении вы были абсолютно уверены.

– Сейчас, мы в последний раз осушим наши кубки и к великому не удовольствию, вы все поймете, можете закурить.

Состав вздрогнул и стал притормаживать, лица этой колоритной четверки мрачнели, наполняясь пепельными оттенками тревоги, затем обреченности. Ногою я подтолкнул сумку к проходу, в котором намертво застыли мои попутчики.

– Ну что поэт, протягивай свой кубок, я наполню его до краев пеплом и скорбью.

– Теперь же вы, дева с волосом цвета бирюзы, испейте до дна, свою чашу забытья и тлена чудес, коим нет места под солнцем.

– Вот и ваш дикий мед, господин потрошитель с огненной бородою. Прими и испей сладкого яду.

Хлопнула дверь, раздался визг, и после леденящее завывание метели.

– Вот и все, песьей морде боле не сотворить бузы при свете ламп, его минута жизни сочтена, и свеча погасла от порыва ветра. Отныне и до скончания веков, лишь темнота и злые волки компания его.

– Пьем любезные в последний раз, далее бесконечная дорога.

– Смелее, что ж вы оробели, секрет уж близок.

– Пейте, говорю я вам! Прикрикнул я, и они разом осушили стаканы.

– Великолепно, право же мне и самому не терпится вам показать.

Я расстегнул замок и протянул Мальвине изумрудного цвета пыльную бутыль.

– Знакомьтесь, ваш сударыня