Салават-батыр (СИ) - Хамматов Яныбай Хамматович

— Для отца стараетесь? — спросил Салават.

— Да нет, для себя.

— Зачем? Вы же военный. Никак надумали ученым стать по зверью?

— Ну, допустим, не по зверью, но такая мысль у меня есть — всерьез наукой заняться, — мечтательно произнес Николай и вдруг спросил: — А ты сам-то в Оренбурге или Петербурге учиться не думаешь?

— Думаю, конечно… Только где б я ни учился, хочу одного — сочинять, дастаны слагать.

Воспитанный с пеленок в духе почитания восточной поэзии, Салават на самом деле мечтал посвятить свою жизнь творчеству. Сказалась материнская закваска. Мир поэзии так и притягивал его к себе. Еще в пору отрочества, имея даже небольшой жизненный опыт, Салават стал задумываться над серьезными вещами — о судьбе родного народа и любимого Урала — и пытался выразить свои мысли и чувства в стихах:

Родные луга, родные леса, Родные реки, родные поля, Родная земля, прекрасный Урал, Священный ты мой Урал. Простерся, небес касаясь, Урал, Пою неустанно горы твои. Я вечно б смотрел на вершины скал, И вечно бы песни тебе я пел. На верного друга-коня вскочу, Ветром взлетев, помчусь воевать, Врагам я ни пяди не уступлю, Не дам  им землю свою топтать.

— Когда мы отсюда уедем? — спросил Николай, поднимая голову от своих записей.

— Когда угодно.

— Надеюсь, пару дней мы еще здесь пробудем?

— Смотря по погоде… Видите, как потеплело? Коль и дальше так пойдет, дорогу развезет.

— Ну да, конечно. Мне ведь до Оренбурга еще добираться, — вспомнил Николай и решил не откладывать отъезд.

Салават не стал его отговаривать.

XIV

Проводив Николая Рычкова в Оренбург, Салават сразу же уехал на тебеневку, чтобы проверить перезимовавший гурт. На обратном пути он то и дело останавливался, чтобы полюбоваться оживающей природой. Заставившая себя ждать весна наступала стремительно. Под жаркими лучами солнца освобождалась и покрывалась нежной зеленью земля. Возвращавшиеся из теплых краев птицы, суетясь и крича, вили гнезда.

Одну из елей облюбовали воробьи, перелетавшие с чириканьем с одной ветки на другую. На стоящей возле самой дороги сосне устроился пестрый дятел. Постучав длинным клювом по высохшей ветке, он издал клик и упорхнул в ту сторону, откуда доносилось воронье карканье.

«Эх, не удалось показать Николаю тетеревиные и глухариные игры!» — пожалел Салават.

Вернувшись домой, молодой отец подхватил на руки сыночка и, растормошив его, стал играть, заставляя его подпрыгивать у себя на коленях и при этом приговаривая:

— Хатес, хатес, хатес ток, ты мой маленький сынок…

В это время появился Юлай.

— Улым, худые вести из Ырымбура.

Салават замер, уставившись на отца.

— Какие вести?

— Ко мне один человек из Ырымбура заезжал, про большую заваруху в Яицком городке рассказывал. Генерал Траубенберг, тот самый, с которым я в прошлом году за калмыками гонялся, велел казаков схватить за то, что народ баламутили. Но по дороге в Ырымбур их отбили. Тамошние казаки собрались после этого и стали генералу свои требования высказывать. А тот ни в какую. Прождали казаки дня три. Пока ждали, на улицах да на берегу костры жгли, чай распивали. Потом взяли иконы, кресты и к генералу всей толпой повалили. А тот стал палить в них из пушек. Много людей полегло, остальные разбежались в разные стороны. Но нашелся один смельчак, не испугался и с криком бросился, размахивая шашкой, против пушек. А за ним — остальные казаки. Генерала и еще кое-кого в куски изрубили, а тех казаков, что за него были, в зиндан заперли. Не поздоровилось тамошнему атаману Тамбовцеву и старшинам. Казаки их закололи, а после пошли богатых грабить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Страшное дело! И когда это случилось? — поежившись, спросил с волнением выслушавший рассказ отца Салават.

— В этом году, в январе.

— И что?.. Теперь нас пошлют на расправу с яицкими казаками?

— Да нет, такого приказа от губернатора Рейнсдорпа пока что не поступало. Сказывают, будто Абей-батша[57] велела из Москвы генерала Фреймана послать. Не сегодня завтра он уже должен в Яицком городке быть.

— Значит, прольется кровь.

— Много крови, — вздохнув, сказал Юлай. — Хоть бы башкортов в покое оставили. Гренадеры пощады не ведают!

— Навряд ли, атай. Если бы губернатор на нас рассчитывал, то не стал бы подмогу из Москвы требовать. Не верит он башкортам, — заключил Салават, нахмурив брови.

— Как знать, улым, как знать… — задумчиво произнес Юлай. — Пускай уж нас не впутывают, храни нас Аллах. Яицкие казаки, видать, тоже не сидят сложа руки. Одних гонцов они к Абей-батше послали, во всем своего атамана да генерала Траубенберга винят. А других — к казахскому хану. Просят помочь, когда Фрейман нагрянет.

— Если казахи согласятся, может и нам вмешаться? Надо же когда-нибудь начинать… — сказал Салават.

— Погоди, улым, не горячись, — прервал его отец. — Мы ведь еще не все знаем. Может, мне в Ырымбур съездить?

— Я и сам могу туда сгонять, атай. Заодно кой-какую обновку для детишек прикуплю да племянникам гостинцев привезу.

— Что ж, поезжай, коли так, — согласился отец.

* * *

Приехав в Оренбург, Салават первым делом разузнал, где проживает академик Рычков и, не откладывая, направился к его одноэтажному кирпичному дому, располагавшемуся в самом центре города.

На его стук вышла русоволосая женщина в длинном сером платье с кружевным воротничком.

— Вам кого? — спросила она, и узнав, что перед ней Салават, мило улыбнулась. — A-а, добро пожаловать, проходите.

— Благодарствую.

Впустив его в просторную переднюю, женщина представилась:

— А меня Аленой Денисьевной величают. Я — жена Петра Ивановича.

Сказав это, она постучала в одну из дверей и крикнула:

— Петруша, выгляни-ка. К тебе гость пожаловал.

Рычков вышел в полутемный коридор и, приглядевшись, узнал Салавата.

— Ба-а, кого я вижу! — радостно воскликнул он, бросаясь к нему с объятиями. — Дорогой мой!..

Не привыкший к такому обращению посторонних Салават невольно отстранился, но тут же протянул вперед обе руки.

— Как поживаете, Петр Иванович?

— Слава Богу, — ответил Рычков и вдруг поморщился, когда Салават пожал ему руку.

— Ой, ой, не жмите так сильно…

— Простите, Петр Иванович! — сконфузился тот.

— Теперь-то уж нетрудно поверить в то, что Салават-батыр медведя кинжалом заколол! — сказал он, переглядываясь с женой.

Пригласив гостя в свой кабинет, Рычков предложил ему массивное кожаное кресло.

— Прошу вас, присядьте!

— Рэхмэт!

— Как поживают отец-мать, жены, детишки и другие родственники?

— Слава Аллаху, пока все живы-здоровы, — ответил Салават и сообщил, что приехал на базар за покупками.

— Хорошо, очень хорошо…

Пока они перебрасывались с Рычковым первыми фразами, Салават успел заметить, что во внешности шестидесятилетнего ученого произошли изменения. Его карие глаза потускнели и казались грустными. Количество оспинок-щербинок вокруг носа как будто бы прибавилось. Зачесанные назад длинные волосы стали такими же седыми, как и его парик, в котором он появлялся на людях. Из-за опущенных плеч и сутулости он уже не казался таким высоким.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— А вот и наш Коленька! — обрадовался Рычков внезапному появлению младшего сына.

Николай прошествовал прямо к Салавату. Тепло поздоровавшись с ним, он вопросительно взглянул на отца.