Салават-батыр (СИ) - Хамматов Яныбай Хамматович

Когда Гюльбазир умолкла, запели пришедшие на проводы девицы:

Паслась ты, вольная, не ведая уздечки, Вся в браслетах, бусах да в колечках, Покинешь нынче ты своих подруг — На поводке тебя уводят вдруг.

Пропев песенку, подружки преподнесли Гюльбазир подарки на память, кто — полотенца-рушнички, кто — платочки, нитки да украшения. Близкие родственники снабдили ее деньгами и живностью-скотинкой.

Так завершился прощальный обряд проводов новобрачной. Подруги нарядно разодели ее и усадили в арбу. Салават поехал верхом. Когда повозка тронулась, женщины долго шли за ней следом, утирая слезы.

XIII

Салават по-молодому страстно любил обеих своих жен, живя в покое, довольстве и благополучии. Но ощущать всю полноту счастья он не мог, зная и видя, как иноземцы топчут, грабят и терзают башкирскую землю, как мучаются в неволе и гибнут его соплеменники. Знакомые с детства протяжные, заунывные песни, которые пела ему мать, Салават воспринимал теперь по-новому. Через них он всем сердцем ощущал боль от тех страданий, которые пришлось вынести его народу за всю его трагическую историю.

Веками боролись его предки и сородичи за свободу, беспрестанно бунтуя, поднимая одно восстание за другим. И каждое такое выступление стоило башкирскому народу тысяч жизней. Батыры-повстанцы жестоко истреблялись сонмищами царских карателей, над их матерями, сестрами и женами глумились, детей продавали в рабство, дома сжигались, зачастую вместе с их обитателями, а опустошенные земли присваивались все прибывавшими и прибывавшими из центра чиновниками, помещиками-алпаутами и военными. Разве можно предаваться неге в такое страшное время? Надо ведь что-то делать…

Однажды Салават решил поделиться своими сокровенными мыслями и тревогами с отцом. Выслушав сына, тот низко опустил мохнатые брови и, оглаживая черную с проседью бороду, погрузился в раздумье.

— Я хорошо понимаю твое настроение, улым, и поддерживаю твои благородные намерения, — вздохнув, произнес наконец Юлай. — Но мы бессильны. Где уж нам с солдатами тягаться!.. Хотя, кто его знает, может, представится когда удобный случай. Вот тогда и посмотрим. А покамест следует вести себя смирно и крайне осторожно. И потом, не забывай про то, что Акбатша с губернатором к нам пока что благоволят.

— Благоволят! — горько усмехнулся Салават. — А почему ж они тогда позволяют хозяевам заводов земли наши захватывать?! Да солдат выгораживают, которые здесь бесчинствуют.

— Что верно, то верно, улым, — согласился с ним Юлай. — Но только от выступлений наших не будет никакого толку. Один лишь вред! Учись терпению, улым.

Сознавая, что отец прав, Салават изо всех сил старался обуздать свой непокорный дух, не кипятиться по мелочам и не выплескивать наружу скопившуюся и клокотавшую в его душе ненависть.

Он по-прежнему учился в медресе и занимался хозяйством, но едва выдавалось свободное время, использовал его для военных упражнений.

Уводя своих сверстников на открытое место за пределы аула, Салават посвящал их в секреты боевого искусства, которым овладел благодаря отцу — бывалому воину. Он с большой охотой учил товарищей стрелять из лука в цель.

Как-то, сидя верхом на лошади, он на всем скаку метнул стрелу в мишень, умудрившись попасть при этом прямо в центр.

Наблюдавшие со стороны за развлечениями молодежи акхакалы пришли в восторг:

— Надо же, какой ловкач, в самую середку попал!

— Что тут скажешь, егет — не промах, да и других учить горазд!

— Не будь он таким строгим да требовательным, разве оставлял бы его Юлай заместо себя на время отлучки! Почему-то других сыновей не привлекает, а этому доверяет.

— Точно!..

Один из старейшин выдернул кое-как застрявшую в мишени стрелу и, измерив глубину пробитого ею отверстия, покачал седой головой.

— Ай-ха-а-ай, ну и силища, однако, у нашего Салауата!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А уж как пригож! До чего ж к лицу ему голубой елян да как ладно сидят на ногах его белые итеки… — нахваливали его акхакалы.

Смутившись, Салават отошел к Селяусену.

— Ну, дускай, теперь твой черед из лука стрелять!

Зацепившись одной ногой за стремя, Селяусен с первой же попытки ловко вскочил в седло.

— Айда, коняшка, давай-ка и мы с тобой себя покажем, — крикнул он и, присвистнув, помчался по поляне. Доскакав до леса, он развернулся назад и, натянув тетиву, выпустил из лука стрелу.

— Хай, афарин! — раздался возглас всеобщего одобрения.

— Глядите-ка, и его стрела в самую середку угодила!

Однако оценив глубину отверстия, акхакалы признали первенство за Салаватом.

— Салауат-то наш времени даром не теряет, постоянно у своего отца что-нибудь перенимает. А уж Юлай знает в военном деле толк, поднаторел в дальних походах, — сказал один из них.

— Так-то оно так, только ведь сынок его и сам по себе егет что надо. Не обидел его Аллах силушкой, — вмешался другой. — Помяни мое слово — как возмужает, не будет ему равных…

Салават делал вид, будто не слышит, о чем разговор. Обтерев мокрый лоб краем рукава, он расстегнул ворот и подергал на груди рубашку, обмахивая потное тело.

— Ух и духотища!.. Тяжело во время у разы упражняться. Без еды еще быстрее выдыхаешься.

— Без еды-то еще можно продержаться, а вот без воды совсем худо — глотка пересохла, — пожаловался Селяусен.

— Сколько уже выдержали, перетерпим как-нибудь. Не так уж много времени до ужина осталось.

— Может, хватит на сегодня?

— Вы идите, а я тут еще немного побуду, — сказал Салават.

Когда товарищи разошлись, он, оставшись вдвоем с помощником, не дав себе передышки, взобрался с ногами на хребет лошади и стал учиться скакать стоймя.

— Ага, на этот раз я ни разу не свалился, — радостно воскликнул он. — Попробуем-ка теперь еще один прием отработать.

— А ты не хочешь научиться скакать вниз головой, хужа? — спросил хезмэтсе[54].

— Нет, я думал освоить другой прием.

— Какой?

Отойдя подальше, Салават приказал парню разогнать жеребца в его сторону. Тот испугался.

— А он не затопчет тебя невзначай?

— Не затопчет, делай, что велено!

Куда деваться подневольному? — Пришлось повиноваться. Хезмэтсе запрыгнул на своего коня и поскакал, направляя второго лихого скакуна прямо на Салавата. Черный айгыр помчался во всю прыть. Доскакав до хозяина, он, едва не задев его, резко уклонился в сторону. В тот же миг Салават кинулся к нему и, изловчившись, уцепился за конскую гриву. Айгыр потащил батыра за собой. Совершив несколько шагов вприпрыжку, тот проворно вскочил на ходу, за счет силы своих рук, прямо в седло и ринулся вперед, подгоняя скакуна.

— Живее, коняшка, быстрей-быстрей!

Дома батыра с нетерпением поджидали жены. Приласкав их обеих и маленьких сыновей, он глотнул воды и приступил наконец к трапезе:

— Ля илляхи илляллаху…

После вечернего намаза Салават решил заняться чтением. Придвинувшись поближе к пламени свечей, он стал перебирать стопку книг в бархатных и кожаных переплетах. Если прежде Салавата интересовали мунажаты великих Фирдауси, Саади и Навои и он даже пытался выучить некоторые из них наизусть, то теперь он увлекся произведениями Джами «Саламан и Абсаль» и древнебашкирского поэта Кул Гали «Кысса-и Йусуф».

Салават всей душой прочувствовал дастан Низами Ганджуи «Хосроу и Ширин». Его потрясли любовь красавицы Ширин и шаха Хосроу и чувства скульптора Фархада к Ширин. И он никак не мог смириться с перерождением Хосроу, воспылав к предателю самой настоящей ненавистью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Читая о его коварстве, Салават невольно сравнивал жизнь людей той эпохи с судьбой башкирского народа, делая важные для себя выводы. В общем, с каждой прочитанной книгой Салават открывал для себя все больше и больше нового. Не довольствуясь литературой, которую ему приходилось брать у муллы Арыслана, он при случае выписывал нужные книги из дальних мусульманских стран.