Под парусом в Антарктиду - Георгий Карпенко

Но по большому счету все решал ветер — наличие или отсутствие его. Явно начал срабатывать инстинкт самосохранения, притупивший все опасения, связанные с будущим экспедиции, — это тревожные мысли о преодолении 4500 миль южнее Южного

Полярного Круга, отсутствие денег, отсутствие команды на Севморпуть, возможность вынужденной зимовки в Северном Ледовитом Океане, если нас «прихватит» на Севморпути и, наконец, возвращение в Россию как «В НИКУДА», так как никаких денег не хватит, чтобы оплачивать стоянку этой громадной океанской лайбы ни в Питере, ни во Владивостоке. Сейчас от этих проблем, слава богу, спасала динамика начавшейся экспедиции, и они уже не угнетали меня так, как это было Лиссабонскими ночами до старта. Постепенно мы втягивались в экспедицию, и она уводила нас все дальше и дальше. Я снова начал верить в свою счастливую звезду и закусил удила.

На третий день после того, как мы покинули остров Сал, пассат взял основательно на буксир нашу яхту. Усилилось волнение, и при среднем по силе ветре «Урания-2» делала до шести узлов. В начале ноября сильных ветров тут не бывает, и мы от самых островов несли полную парусность. Было соблазнительно поднять еще и стаксель на внутреннем штаге, но на бакштаге он затенял громадную геную, 150 квадратных метров которой тугим серпом висели над водой за левым бортом «Урании-2». Очень часто мы могли держать не более 220 градусов, на пределе заполаскивания генуи, но всегда предпочитали не терять скорости, даже в ущерб отклонений по курсу. В целом ветер отличался стабильностью по силе и направлению, волна была в основном не более полутора метров.

Жизнь на яхте, в унисон общему состоянию природы, текла без заметных событий: несколько монотонно и оживлялась только при смене вахт. Экспедиционная жизнь замерла, Антарктида отошла и уже не беспокоила, потому как раскаленный мозг полуспал, когда ты вполглаз, лениво скользил взглядом по неизменно пустынному, томящемуся в желтоватой мгле горизонту. Эту молчаливую жару шесть раз в сутки нарушал резкий, нетерпеливый, с каплей обиды в голосе выкрик: «Вахта!» Это очумевший на солнце рулевой, не дождавшись прихода сменщиков, напоминал, что время его кончилось и «пора и честь знать».

Коммунистический праздник 7 ноября встретили, как и положено, демонстрацией солидарности трудящихся, держа в руках журналы с фотографиями Зюганова и Лукашенко, какие-то красного цвета предметы. Мы ходили друг за другом по палубе вокруг рубки и дружно кричали «УРА!» каждый раз после того, как Боцман, нацепив на голую шею шарфик и изображая из себя анархиста, выкрикивал здравицы и знакомые с детства приветствия, адресованные толпе с Мавзолея. Это был настоящий праздник свободы на борту российской яхты, можно сказать, и во времени и пространстве, и мы хорошо повеселились. Потом был шикарный праздничный обед, тут же в кокпите, вокруг рулевого. Мы ели вкусные вещи и запивали сухим красным вином. А вообще, питание наше постепенно стало скуднее, ушли овощи и фрукты, кончилось печенье — устойчивый символ экспедиционного благополучия. Все чаще стала появляться голая лапша, и Боцман уже недовольно посматривал в сторону того, кто пробовал исправить безысходно тоскливый вид этого блюда толстым слоем красного кетчупа. Хлеба мы вообще не потребляли по причине его дороговизны. Когда же кто-то и заговаривал на эти темы, я делал вид, что не слышу или это меня не касается.

Благодаря спокойному морю мы несколько дней подряд занимались хозяйственными и прочими работами. Боцман с головой ушел в переборку и перетруску продуктов. Он открывал пайолы, перекладывал там банки и мешки и делал какие-то пометки в своем блокноте, который никогда никому не показывал. Иван нашел в ахтерпике старый, работающий от 12 вольт компрессор и приспособил его качать воду в душ. Компрессор стоял в машинном отделении и работал бесшумно. Все было бы «шито-крыто», если бы не мокрая после душа Иванова голова. Когда он понял, что его засекли, он передал мне секреты включения компрессора. Следующей в нашу помоечную компанию попала Лена, потом, когда разом, свалились все остальные, мы сразу же договорились о лимитах на пресную воду. Приятно было раз в три дня помыть голову и принять душ. После компрессора Иван с Валерой засели за ремонт швейной машинки. Мы с Димой занимались мелким ремонтом парусов, заменой шкотов и другими палубными работами. Женька продолжала учиться в школе.

Цвет воды из синего вдруг изменился на зеленый — мы вошли в зону действия какой-то новой ветви течения. Ночью пришла такая чернота слева, что мы со страха убрали ге-ную, зарифили грот и бизань. Потом пролило — мощно, с ветром. Утром чистое синее небо, но к полудню начало палить, и вскоре появились тучи и очень быстро окружили яхту. Сидим наготове в кокпите всей командой, ждем шквала и дождя. Тучи ходят как-то странно, одновременно поступательно и вращательно. Туча, которая была на траверзе, потом ушла в корму, и мы исключили ее из претендентов, — вдруг пустилась в погоню за яхтой и накрыла ее почти моментально. Потом мы увидели, как в притихшей природе, соединив пространство между океаном и небом, беззвучно приближается к яхте мутная, непрозрачная среда. Это НЕЧТО приближалось к яхте сначала медленно и, казалось, почти незаметно, но через несколько секунд мы уже ощущали динамику надвигающейся стены, а еще через мгновение мы уже опаздывали со своим пониманием происходящего, когда последние оставшиеся 200 метров до яхты, сминал океан и взбивая его до черноты, эта сила, состоящая из ветра и воды, ударила по яхте. Наверное, каждый из нас вжался в себя и схватился за что-то, когда за мгновение до удара пришел вздох природы. На нас обрушился ливень. Граница шквала катилась дальше, сплющивая волны как дорожным катком, а мы на яхте задыхались от плотности пресной воды. Чуть позже пришло понимание, что она ТЕПЛАЯ. Шквал со своей яростной силой ушел дальше, нас теперь обдавал просто сильный ливень, мы скинули с себя мокрые одежды и подставили свои загорелые, покрытые слоем соли тела под сплошной поток пресной воды, несшейся по гроту и водопадом срывающейся с гика.

Большие серебристые карифены-охотники держались недалеко от «Урании-2», которая, переваливаясь с боку на бок, поднимала на поверхность стаи летучих рыб. Некоторые карифены подолгу шли вместе с яхтой в метре от ее борта. Мы относились к этому спокойно, но Дима расценивал это как прямой вызов своему рыбацкому достоинству. В воду, прямо к морде карифены, летели блесны, но рыба вообще на них не реагировала. Потом для установления контакта с рыбой за борт отправлялся наш обеденный запас вкусных летучих рыб. Карифена сжирала их моментально и совершенно незаметно для постороннего глаза. Но Дима был не так прост и уже насаживал на тройник смачный кусок летучей рыбы и кидал эту снасть прямо в пасть ка-рифене, хищница коротким движением соблазнялась на это лакомство, но в самое последнее мгновение все же проскакивала мимо. Дима чуть не плакал от отчаяния, но у него был еще один способ, и он несся в каюту. Оттуда он появлялся с радостной страстью в глазах и с подводным ружьем наперевес. Это был прямой, надежный способ добычи. Дима ложился на палубу и свешивался за борт над рыбой, которая шла в нескольких сантиметрах от поверхности воды. Как правило, в этот момент Иван бежал к ахтерпику, где хранился его столь необходимый в рыбалке инструмент, большая шестикилограммовая киянка, называемая в обиходе простым словом «ВЫКЛЮЧАТЕЛЬ». Обычно после нескольких выстрелов Дима все же попадал в карифену, бросал ружье, потому что, по мнению того же Ивана, «такая махина могла и руку оторвать». Рыба, вместе с ружьем и привязанным к нему прочным капроновым линем уходила на глубину, потом мы видели, как она взлетает над волнами в двадцати метрах от яхты, и начинали понемногу подтягивать ее к яхте. У меня в этом процессе был также свой «фронт работ»: я отвязывал яхтенный отпорный крюк, свешивал его с борта и ожидал, когда ко мне подведут карифену. Как правило, она уже не сопротивлялась около борта, я подцеплял ее за жабры, и мы вдвоем выволакивали ее на палубу, прямо к ногам стоящего наготове Ивана. Одна рыба могла кормить восемь человек в течение двух суток «до упада», или до невозможности нормально соображать. Обычно после такой обжираловки все только и могли, что упасть замертво и спать, время от времени отползая в тень.