Под парусом в Антарктиду - Георгий Карпенко

В эти спокойные, с ровным ветром дни хорошо было лежать на площадке бушприта, видеть выгнутый ветром стаксель и слышать, как форштевень в метре под тобой разрезает волну, разваливая ее, словно плуг, на две стекловидные составляющие. Отсюда хорошо видна вся яхта, и особенно динамика ее движения. Она, как большая рыба с заостренным носом и широким телом, идет по волне, покачиваясь из стороны в сторону. Принадлежа океану только корпусом, она уходит мачтами в небо, где парусами соединяется с ветром. И, лежа на бушприте, ты видишь это гармоничное соединение двух стихий в яхте, одновременно летящей по небу и морю.

Слева по борту Мавритания и, судя по постоянно висящей в той стороне дымке, еще продолжается Западная Сахара. Тысячи тонн мелкой пыли, сдуваемой с материка, постоянно висят в атмосфере, и если провести рукой по веревкам, парусам, то на ладони остается рыжеватый след. Раскаленные воздушные потоки поднимают вместе с песком на десятки километров бабочек и даже тяжелых сверчков. Сверчки обжили яхту, стрекочут по ночам и высасывают влагу из летучих рыб, попадающих на палубу, а бабочки порхают над океаном радостно и беззаботно и, нечаянно коснувшись волны, уже не могут вернуться обратно.

Мы держим курс на северо-восточный остров Сал, группы островов Зеленого Мыса. На самом деле Зеленый Мыс — это мыс Африки, далеко уходящий в Атлантический океан и как бы указывающий направление на острова в океане, названные его именем. Они лежат на одной широте с Дакаром, в трехстах милях западнее его. Экзюпери открыл нам это место… Почему-то вспомнилось его знаменитое: «В окопах не бывает атеистов!»

Прошло лишь немного времени, а я с ужасом увидел, как быстро изнашиваются веревки и паруса. Гардероб яхты, состоящий из двух комплектов парусов, имел 3—4-летний возраст, а новых запасов у нас почти не было. Гика и бизань-шкоты были уже такими лохматыми, что ворс от них прилетал в открытый входной люк, покрывал пайолы в рубке, что само по себе было недопустимым на боевом корабле.

Занятия в начальной школе шли полным ходом, это заставляло Диму скитаться и бомжевать по лодке. Его можно было найти спящим и в рубке, и в кают-компании, и в парусной. Из люка его каюты доносились в это время наступательные реплики учительницы и обидчивые, со слезами в голосе, ученицы. Похрапывая на баке, папа набирался сил, чтобы по пробуждении обрушить на ребенка мощь математики.

Четвертое ноября. Все в предчувствии Земли. После завтрака начали наводить порядок на палубе и внутренних помещениях яхты. Женька, освобожденная особым капитанским указом от занятий в школе, радостно подметает наши ковролины в кают-компании, Иван Иванович наводит порядок в рубке, Боцман сметает все лишнее с камбуза в шкафы и под пайолы, Аркадий, демонстрируя редкое терпение, аккуратно, виток к витку, сматывает в бухты концы шкотов и фалов, Валера на баке готовит брашпиль к отдаче носового якоря, Дима убирает рыболовные снасти. Все при деле, только капитан сачкует за рулем, наслаждаясь милой сердцу картиной уборки.

Вскоре показался и сам остров, гористый, светло-коричневый, без признаков зелени. Мы прошли справа от мыса, за которым открылся большой залив Мадейра. Завернули в него и в северо-западной части в бинокль увидели два крестика мачт. Сам остров являл сиротливое зрелище пустынных холмов и скал коричневого камня, вполне пригодных для съемок марсианского пейзажа, если только в кадры не попадет белая ломаная линия прибоя, рожденного сильным ветром от берега, вспахивающего медленную зыбь, беспрепятственно приходящую сюда из просторов Атлантики.

Ребята самостоятельно «срубили» геную, бизань, а потом и грот. Капитану только однажды пришлось открыть рот, когда забыли взять гик на топенант. В трехстах метрах от берега, на глубине восьми метров, в абсолютно прозрачной воде отдали якорь. Но зверский ветер, слетая с раскаленной сковородки безжизненных пространств, потащил нас назад, на что было хладнокровно отдано еще 15 метров цепи, чтобы заглушить ее тяжестью всякое движение. Последняя фраза, сказанная на этот счет, была следующей: «Поползет, отдадим еще 15».

Мгновенно одеты маска и ласты, и вот я уже плыву вдоль якорной цепи, вижу ее и дно в прозрачной воде. Я удивился, что она так полого шла вниз (такой силы был ветер), а потом еще и по дну. И наконец увидел сам якорь. Увидел то, что мы никогда не видели на дне — как тяжелая стальная цепь заканчивается цепкой массой металла. Якорь лежал на боку на глубине около семи метров, зацепившись за камень только левым плугом, и еле терпел. Раньше я бы в панике погреб назад, к яхте, и все закрутилось бы там на палубе… Но что-то изменилось в сознании в череде нескончаемых задач, мероприятий и дел.

Я проплыл вдоль цепи над якорем и, не замедляя ход, направился в сторону берега — на первую в своей жизни подводную охоту. Мое умение «крошить» уток на озерах и болотах Омской области и выбивать из стаи дуплетом по несколько штук кончилось в 25 лет твердым решением: не убивать больше птиц и зверей, не проливать ничью кровь, совершая убийство, и я до сих пор держу этот зарок. В заливе я подумал над этим и решил, что на рыб это не распространяется.

Пройдя ближе к берегу, я вдруг очутился в мире, где совсем рядом, не спеша, могла проплыть серо-буро-малиновая с желтыми боками метровой длины рыба. Какие-то рыбоподобные существа шныряли около самого дна, вдруг замирая между камней. Это был большой красивый аквариум с бесчисленным разнообразием рыб. Я сразу же выбрал группу, на вид отличавшуюся особой мясистостью, и стал на них охотиться. Сделав несколько десятков бесполезных выстрелов, я спросил себя, мастера спорта по стендовой стрельбе, — в чем дело, Гера? И уже зарекался: вот эту добуду — и домой! Но следовал очередной промах, гарпун ружья сплющился о камни, после каждого промаха как по команде, ногу сводила судорога. Так продолжалось около трех часов, когда я понял, что сейчас начну тонуть, потому что тепла и сил в теле не осталось. Я вынырнул, волны перекатывались через меня, устремляясь на берег. Заметно стемнело. Мелькнули далекие мачты и темный корпус «Урании-2». Но ближе ко мне от берега отходила наша лодка, и я поплыл наперерез, надеясь перехватить ее. При этом молотил ластами, однако почти не продвигался — шел мощный навал из Атлантики. Я закричал и поднял над водой руку с ружьем. Дима каким-то образом услышал мой крик.

В лодку залез сам с кормы. Зубы стучали, меня трясло, морская вода разъела пальцы, глаза. В лодке лежали Димины трофеи: несколько рыб и мурена метровой длины, которая первой атаковала его и за это поплатилась. Дима все еще пребывал в азарте охоты, он оказался предусмотрительнее меня — сидел в штанах полусухого гидрокостюма и футболке. Я же годился только на то, чтобы трястись и молча слушать Димины впечатления. До яхты добрались уже в темноте.