Хранительница тайн - Кейт Мортон

«Хамфри погасил фонарик и затаился в тени купальни. Стеклянные светильники свисали с веток, огоньки свечей трепетали в теплом ночном воздухе. Босоногая девушка, совсем дитя, в простеньком летнем платьице до колен, стояла посреди огней. Темные волосы падали на плечи, лунный свет подчеркивал изысканный профиль. Хамфри заметил, что губы девушки движутся, словно она шепчет стихи. Ее лицо отличалось совершенной красотой, но Хамфри очаровало не оно, а руки. Тело оставалось неподвижным, а руки двигались: аккуратными точными и необыкновенно изящными движениями она перебирала пальцами, словно пряла невидимую пряжу.

Хамфри знавал женщин красивых и соблазнительных, но куда им было до этой девушки. Причудливым образом в ней сочетались детская чистота и женская привлекательность. И то, что он увидел ее в естественном окружении, наблюдал свободные движения ее тела, иступленная мечтательность ее лица… это завораживало.

Хамфри вышел из тени. Девушка заметила его, однако не испугалась, а с улыбкой промолвила:

– Какое волшебство – плавать в лунном свете!..»

Здесь глава кончилась, а с ней и сигарета; вода остывала. Тщательно намыливая руки, Долли размышляла, способен ли Джимми на такие чувства, как герой книги.

Долли встала, потянулась за полотенцем, и ее взгляд упал на собственное отражение в зеркале. Интересно, как она выглядит со стороны? Каштановые волосы, карие глаза – слава богу, не слишком близко посаженные, – и дерзкий курносый носик. Отличается ли ее красота от красоты Вивьен? Остановился бы мужчина вроде Генри Дженкинса, словно громом пораженный, при виде Долли, шепчущей стихи в лунном свете?

Ибо Виола, героиня книги, несомненно, была списана с Вивьен. На это указывали не только сходство биографии, но и резко очерченные губы героини, кошачий разрез глаз, манера застывать, вглядываясь в то, что видела только она. Именно такой наблюдала ее Долли из окна особняка леди Гвендолен.

Долли придвинулась ближе к зеркалу. В тишине ванной раздавалось ее дыхание. Что Вивьен почувствовала, когда поняла, что очаровала такого мужчину, как Генри Дженкинс? Мужчину старше и опытнее, мужчину, вхожего в мир литературы и высший свет? Когда он предложил ей руку и сердце, вырвал из серых будней и увез в Лондон, где из юной дикарки она превратилась в изысканную даму в жемчужном ожерелье, благоухающую духами «Шанель номер пять»?

Тук-тук.

– Есть кто живой?

Голос Китти из-за двери застал Долли врасплох.

– Минутку, – отозвалась она.

– Слава богу, а то я решила, что ты утонула.

– Нет, не утонула.

– Закончила?

– Да, выхожу.

– Уже почти полдесятого, Долл, а у меня встреча с очень симпатичным летчиком в клубе «Карибы». Не хочешь потанцевать? Он обещал привести приятелей. Один из них о тебе спрашивал.

– Не сегодня.

– Ты меня слышишь, Долл? Летчики! Бравые герои!

– Если помнишь, у меня уже есть один. К тому же сегодня я дежурю в благотворительной столовой.

– Неужели вдовы и старые девы разок без тебя не обойдутся?

Долли не ответила.

– Ладно, как знаешь, – сказала Китти после паузы. – Луиза рвется занять твое место.

Куда ей, подумала Долли.

– Повеселитесь там хорошенько, – пожелала она Китти и дождалась, пока та ушла.

Только когда шаги девушек стихли, Долли стянула с головы шарф и начала распутывать кудряшки, оттягивая волосы вниз, чтобы они легли гладкими волнами.

Так-то лучше. Она удовлетворенно вздохнула и принялась нашептывать что-то поэтическое (стихов Долли не знала, но слова «Чаттануга-чуча» оказались отличной заменой). Затем подняла руки и стала перебирать в воздухе пальцами, словно пряла невидимую пряжу. То, что она увидела в зеркале, вызвало на губах Долли легкую улыбку. Ну чем не Виола из книжки?

12

Наконец наступил вечер субботы. Стоя перед зеркалом, Джимми тщетно пытался укротить особенно непослушные темные пряди. Без бриолина пустая трата времени, однако позволить себе лишнюю баночку в этом месяце он не мог. При помощи воды и уговоров ему удалось достигнуть кое-каких результатов, впрочем, весьма скромных. Лампочка мигнула. Только бы не погасла. Он уже вывернул одну в гостиной, на очереди ванная. Чего доброго скоро придется мыться в темноте. Джимми стоял в полумраке, слушая обрывки музыки, долетавшие из радиоприемника снизу. Лампочка снова вспыхнула, Джимми воспрянул духом и принялся насвистывать «В настроении» Гленна Миллера.

Смокинг принадлежал отцу, остался со времен «У. Г. Меткаф и сыновья» и был самой парадной одеждой, какую он когда-либо носил. Откровенно говоря, Джимми ощущал себя в нем по-дурацки: идет война, мало того что ты не в форме, так еще вырядился, словно хлыщ. Однако Долли велела одеться как можно лучше: «Как джентльмен, Джимми!» – написала она в записке, а в его гардеробе было не так уж много вещей, отвечавших этому определению. Костюм они взяли с собой из Ковентри: у Джимми не поднялась рука его выбросить. К тому же, если Долли что взбредет в голову, лучше ей не перечить.

В последнее время – с тех пор, как погибла ее семья, – они отдалились друг от друга: Долли избегала проявлений его сочувствия, замыкалась в себе и ежилась, когда он пытался ее обнять. Она ни разу не заговорила с ним о том, что случилось, неизменно переводя разговор на свою хозяйку, о которой отзывалась с необычной теплотой. Джимми радовался, что кто-то сумел утешить Долли, но предпочел бы, чтобы она пришла за утешением к нему.

Джимми помотал головой. Надо же быть таким самовлюбленным болваном, чтобы жалеть себя, а Долли, между тем, замкнулась в своем горе!

Подобная сдержанность была несвойственна Долли, и это задевало Джимми больше всего. Словно небо затянули низкие облака. Оставалось гадать, как долго продлится ее отчуждение. Именно поэтому нынешний вечер так важен. Ее записка, желание, чтобы он вырядился, словно франт… Впервые после той бомбежки в Долли проснулся старый энтузиазм, и он просто не имел права ее подвести.

Джимми снова занялся костюмом. Его удивило, что смокинг сидел будто влитой: отец в нем всегда казался ему великаном. А теперь и он стал таким, как отец.

Джимми сел на старое одеяло и занялся носками. В одном зияла дыра, которую он давно собирался зашить; впрочем, если сдвинуть носок набок, дыры словно и нет. Джимми пошевелил пальцами ног и посмотрел на сияющие ботинки рядом с кроватью. Затем перевел взгляд на часы. Целый час до условленного времени. Слишком рано он собрался. Впрочем, ничего удивительного: от волнения Джимми не находил себе места.

Закурив, он лег на кровать, заложив руку под голову. Под подушкой что-то топорщилось. Библиотечная книжка, «О мышах и людях». Он так дорожил ею, что предпочел заплатить за потерянный экземпляр, вместо того чтобы вернуть. Джимми понравилась повесть, но хранил он ее не поэтому. Книжка была с ним в тот памятный день на побережье, и один взгляд на обложку рождал в душе сладкие воспоминания. К тому же внутри хранилось его главное сокровище: фотография Долли. Джимми вытащил снимок, затянулся, выдохнул дым и обвел пальцем очертания ее волос, плеч, груди…

– Джимми?

Судя по звуку, отец за стеной возился со столовыми приборами. Джимми понимал, что должен встать и помочь ему, однако медлил. По опыту он знал, что для отца любое занятие лучше, чем безделье.

Он снова перевел взгляд на снимок, который знал наизусть: прядка волос, которую Долли наматывает на палец, очертания ее подбородка, ее показная храбрость («Значит, хочешь меня запомнить?»). Джимми почти ощущал соленый запах моря, солнечные лучи на коже, жар ее тела, когда он прижал Долли к себе и поцеловал…

– Джимми, мальчик мой, не знаешь, куда подевалась эта штуковина?

Джимми вздохнул.

– Иду, пап.

С сожалением бросив последний взгляд на снимок – неловко разглядывать обнаженную девичью грудь, когда твой отец возится за стеной, – он сунул фотографию в книгу и встал с кровати.

Завязав шнурки на ботинках, Джимми вытащил сигарету изо рта и огляделся: с начала войны он работал не покладая рук, и теперь выцветшие зеленоватые обои были покрыты лучшими из его снимков. Те, что он сделал в Дюнкерке: группа солдат, еле бредущих от усталости, один закинул руки на плечи товарищей, у другого забинтована голова; босой солдат, заснувший на пляже, сжимая фляжку с грязной водой; устрашающее скопление лодок и самолеты, солдаты, пытающиеся вырваться из этого ада и убитые прямо в воде.

А еще он снимал в Лондоне. Джимми подошел к дальней стене. Вот семья из Ист-Энда катит на тележке жалкие пожитки, оставшиеся после бомбежки; женщина развешивает белье на кухне у всех на виду – стену снесло взрывом; в бомбоубежище мать читает шестерым детям сказку на ночь; игрушечная панда с оторванной взрывом лапой; женщина в кресле на фоне пламени, которое бушует там, где был ее дом; старик ищет среди развалин собаку.