Еврейское остроумие - Зальция Ландман

— Рабби, вы прочли мою книгу об Иеремии?

— Конечно. Жаль, что Иеремия умер. Какой горький плач исторгся бы у него, если бы он прочитал вашу книгу!

Один автор написал комментарии к Второзаконию и озаглавил их "Руки Моисеевы". Свой труд он представил на отзыв известному раввину; тот ответил так:

— Лучше бы вы дали вашей книге название "Лик Моисеев"…

— Таким возвышенным показался вам ход моих мыслей?

— … ибо написано о лике Моисеевом, что никто не мог смотреть на него.

Раввин пишет рекомендацию к рукописи, которую ему представили, на самом верху листа. Подпись же свою ставит в самом низу.

Середина листа остается пустой.

— Что это значит, рабби? — спрашивает автор.

— Я чту закон. А в Торе сказано: "Удаляйся от лжи".

Раввин — автору:

— Какая жалость, что вы не жили во времена великого Маймонида (XII–XIII вв.).

— Вы считаете, мою книгу можно поставить рядом с его трудами?

— Что за чепуха! Просто в таком случае вы докучали бы ему, а не мне!

Гаон — таков был титул ведущих религиозных мыслителей в самые ранние постталмудические времена. В Новое время "гаон" стало почетной, но ни к чему не обязывающей формой обращения к особо уважаемым раввинам.

Некий автор, полный невежда, написал комментарии к Раши (знаменитый средневековый толкователь Библии). Ему очень хотелось получить рекомендации одного высокоученого раввина, он принес ему отзывы каких-то неизвестных раввинов, которые величали этого автора не иначе как "гаон". Раввин так выразил свое мнение о рукописи:

— Мои коллеги были правы, называя вас гаоном…

— Я счастлив слышать это от вас!

— Дайте мне договорить! Я хочу сказать: самые древние гаоним (мн. число слова "гаон") тоже не знали Раши. (Имеется в виду: они жили до Раши.)

Раввин:

— Из вашей книги я почерпнул нечто очень ценное.

— Это для меня большой комплимент!

— Да… Прежде я и понятия не имел, что в Ковно есть типография.

Благочестивым евреям нельзя ронять Библию, небрежно с ней обращаться, тем более уничтожать. Экземпляры, ставшие непригодными для пользования, хранятся в подсобных помещениях синагог.

Раввин:

— Написав свои новые комментарии к Библии, вы нашли великолепное решение…

— Я счастлив слышать это, рабби!

— Да, это была гениальная мысль: писать комментарии на полях Библии. Теперь никто не сможет их разорвать или швырнуть вам в голову!

Раввин — автору:

— Почему вы взялись писать именно о Соломоне, а не об Иове?

Автор, польщенный:

— Вы считаете, мне был бы по силам анализ философского содержания книги Иова?

— Нет. Но царь Соломон был человек избалованный. Кто знает, может быть, он и не вынес бы ваших комментариев… А Иов, тот столько горя в жизни хлебнул!

— Твой труд — настоящее чудо, — говорит раввин автору.

— О рабби, благодарю вас!

— До сих пор я знал, что бумагу делают из отбросов. Ты же сделал отбросы из хорошей бумаги!

Автор приносит раввину свой труд и спрашивает, на кого у них в местечке можно рассчитывать как на возможных покупателей книги. Раввин долго размышляет, потом говорит:

— На Натана Штейнберга.

Автор идет по указанному адресу — и находит там отчаянного грубияна, который, услышав о книге, принимается громко ругаться:

— С ума он, что ли, сошел, этот рабби? Он же знает, что я вообще на иврите не читаю!

Автор возвращается и просит объяснить ему, в чем дело.

— Ну да, — говорит раввин смущенно. — Но ведь то, что вы тут написали, принадлежит не вам, а Штейнберг — единственный у нас в городе скупщик краденого.

Существует очень много комментариев к Агаде, которую читают вслух на Пейсах.

Автор просит у раввина рекомендацию к дополнительным комментариям, которые он написал.

— Разве к Агаде недостаточно комментариев? — спрашивает раввин.

— Нет, рабби. Потому что из всех комментариев, которые уже существуют, я не могу себе приготовить еды на Пейсах. (В пасхальную неделю у евреев принято готовить специальные праздничные блюда.)

От литовских раввинов, миснагедов, ожидали учености, приобретенной за долгие годы учебы. Желая похвалить такого раввина, евреи называли его "ламдан" (ученый). Хасидские же раввины выделялись не столько знаниями, сколько набожностью.

Молодой человек из Ковно претендует на место раввина в Германии; немецкая община просит у ковенского раввина дать о нем отзыв.

— Он — единственный в своем роде, — отвечает раввин. — Он сразу и хасид, и ламдан.

Молодой человек получает место — и оказывается ни на что не годным.

— Как вы могли его нам рекомендовать? — упрекает немецкая община ковенского раввина.

— Я сказал вам чистую правду, — отвечает тот. — Молодой человек учиться не хочет — точно как хасид. И не набожен — точно как ламдан!

Немецкая община просит одного польского раввина дать отзыв о молодом кандидате в раввины и получает ответ: "Он — Моше (пророк Моисей), ибн-Габироль (средневековый еврейский философ в Испании) и Герцль (сионистский лидер) одновременно".

Молодой человек получает место — и оказывается ни на что не пригодным. На упреки пострадавшей общины раввин отвечает: "А вы просили меня разъяснить мою рекомендацию? Я имел в виду: он косноязычен, как Моше, не знает немецкого, как ибн-Габироль, и ничего не смыслит в иврите, как Герцль".

— Берл, ты знаешь, в чем разница между старомодным ребе и новомодным раввином-реформатором?

— Ну, скажи!

— Старый ребе курит трубку, новомодный — сигарету. Для трубки требуется голова, для сигареты — только мундштук.

При встрече Рош а-Шона, Нового года, принято есть фрукты, которых в минувшем году вы еще не ели. И при этом произносить благодарственную молитву, предназначенную именно для такого случая. В молитве есть слова: "ш’эхиану л’зман хазе" ("…что Ты дал нам дожить до этого дня…"). Поэтому хорошие знакомые на Новый год посылают друг другу овощи и фрукты, называя их попросту "ш’эхиану".

В день Рош а-Шона ортодоксальный еврей, который невысокого мнения о новом либеральном раввине, шепчет своему соседу в синагоге:

— Знаешь, что я послал нашему раввину домой вместо "ш’эхиану"? Жареного поросенка!

Сосед:

— Чепуха! Для нашего раввина это давно уже не ш’эхиану!

Ортодоксальный раввин проходит мимо синагоги "просвещенного" еврея-реформатора. Над входом — два льва, которые держат в лапах скрижаль законов.

Раввин бросает взгляд на львов и говорит своему спутнику:

— Они здесь — единственные, для кого десять заповедей обладают еще каким-то весом.

Об одном раввине-реформаторе из Познани, который свои скудные познания в иудаистике сочетал с сильным еврейским акцентом, его коллега сказал:

— Единственное, что у него еще есть от еврейства, — это его немецкий язык.

Ортодоксальный еврей встречает на вокзале своего очень либерального раввина. Тот ест бутерброд с ветчиной.

Раввин сконфужен:

— Вы, наверное, удивлены, что я ем ветчину?

— Ни капельки, — отвечает еврей. — Чем я удивлен, так это тем, что вы у нас раввин!

Еврей приходит в соседнюю общину к раввину-реформатору:

— Рабби, у меня возник конфликт с Богом.

— А почему вы не пошли к своему раввину?

— Он человек богобоязненный и не сможет судить объективно.

— Шлойме, знаешь, в чем разница между рабби-чудотворцем и просвещенным раввином-реформатором?

— Ну, в чем?

— Вот в чем. К рабби приходит женщина, он обещает ей, что она родит ребенка, а она не рожает. Просвещенный раввин сам идет к женщине, обещает ей, что она не родит, а она — рожает!

Раввин из Чикаго — страстный игрок в гольф. Всю неделю небо закрыто плотными тучами; в шабес наконец выглядывает солнце. Ранним утром раввин стоит на пустынном поле для гольфа; спортивная страсть пересиливает благочестие, и раввин берет в руки клюшку…

Его отец смотрит с небес и говорит всемилостивому Богу:

— Ты видишь, Боже, чем там, внизу, занимается мой сын?

Всемилостивый Бог отвечает:

— Я его покараю!

Раввин устанавливает мяч, делает мощный замах и бьет… Мяч, пролетев двести пятьдесят метров, попадает точно в лунку!