Зеркало Иблиса - Виктор Бурцев

— Черт! — заорал Ягер. И, обращаясь к возникшему рядом Обету, рявкнул: — Слышали?! Исполняйте, дьявол вас раздери!

Серый то ли от ужаса, то ли от песка Обст кинул быстрый взгляд на Фрисснера и кинулся исполнять распоряжение, лишь дождавшись короткого кивка командира экспедиции. Даже угроза смерти не могла выбить из него смесь солдатской дисциплины и немецкой пунктуальности.

Грузовики заворчали, становясь бортом к фронту надвигающейся бури.

Взбесившийся ветер ревел раненым львом, заглушая звук двигателей. Казалось, что огромное, черное, косматое животное наваливается боком на одинокий, маленький караван.

Солдаты повысыпали из машин, сбиваясь в кучу.

И тут, в миг, когда песчаная буря уже почти нависла над беззащитными людьми, случилось нечто такое, что заставило некоторых из них рухнуть на колени.

В теле огромного пылевого облака, повинуясь дикой воле ветра, открылся гигантский глаз и обратил на людей пылающий, кроваво-красный зрачок предвечернего солнца. Нижнее «веко» чуть прикрывало «зрачок», отчего казалось, что буря свирепо смотрит именно вниз, на людей, которых она собралась раздавить. Смотрит мстительным оком Бога в день Страшного суда.

Среди солдат раздались крики ужаса. Кто-то распростерся ниц, пряча лицо в пыли. Каунитц закрыл лицо ладонями, Замке упал на спину. На ногах остались только Фрисснер, Ягер и Муамар. Им почудилось в реве бури что-то знакомое, человеческое.

Смех.

Когда наконец злобное око закрылось и тьма пополам со смертью уже совсем намеревалась накрыть людей, ветер вдруг начал слабеть. Постепенно секущие плети песка сменились омерзительной взвесью пыли, висящей в воздухе.

Буря в очередной раз непостижимо резко изменила направление и сместилась к северу, уходя к морю.

Показалось солнце, багровое, с трудом пробивающееся сквозь пыль.

Длинные вечерние тени протянулись на песке. Тишина оглушала.

Ягер наконец позволил себе упасть на песок. Его взгляд зацепился за нелепую корягу, торчащую неподалеку

— Оазис.. — прохрипел он и закашлялся.

— Что? — не понял Фрисснер. Его красные глаза слезились, часть лица, не защищенная маской, была черна от грязи. — Что?

Артуру казалось, что он ничего не слышит, а Ягер говорит слишком тихо, почти шепчет.

— Оазис…

— Он просто высох… — задыхаясь, сказал Замке, лежа на песке — Потому эта дорога оказалась такой заброшенной. Странно, что мы не поняли этого сразу.

— Дьявол! Готовьтесь к ночевке… — обессилено прошептал Фрисснер, опускаясь на песок рядом с Ягером.

31

Ночь — для сна

День — для действий.

Что же для размышлений?

Пыль окончательно осела далеко за полночь, когда уже горели два костра и большая часть солдат спала.

Макс Богер лежал на спине и смотрел в звездное небо. В горле першило, как, впрочем, у всей команды. В темноте было слышно, как глухо кашляют спящие. Богер им завидовал. Спят. И ничего-то их не волнует. А у Макса не осталось сил даже на то, чтобы задремать, даже на то, чтобы повернуться на бок и закрыть глаза.

У костров завозились. Это часовой встал и подбросил в огонь несколько сухих веток. Пламя алчно затрепетало, затрещало, заглатывая их подобно гурману, поглощающему новую порцию деликатесов.

— Не спишь? — раздалось над ухом. Это Каунитц повернулся под теплым одеялом на живот и с любопытством посмотрел на Богера.

— Как ты догадался? Каунитц пожал плечами:

— Почувствовал. Я вот тоже никак не могу…

— Почему?

— Все думаю… — Эмиль в нерешительности замолчал.

— О чем? — спросил Богер, подталкивая его к откровенности.

— Да так… Ты вот думаешь… мы дойдем?

— С чего это тебя на такие рассуждения потянуло?

— Ну, после сегодняшнего и не на такое потянет…

— Что ты имеешь в виду? — Богер поднял бровь.

— А то ты не знаешь…

— Боишься?

— Макс… — Каунитц приподнял голову и осторожно огляделся по сторонам. — Ты меня знаешь давно. Я когда-нибудь от пуль бегал?

— Нет…

— И не побегу, можешь мне поверить. А с нашим Артуром я куда угодно… Но тут совсем другое дело. Ты… Я тебя спрошу?

— Спроси. — Богер тихонько покашлял. Лучше от этого в горле не стало, наоборот, першение только усилилось. Казалось, что по всей глотке ссыпаются маленькие противные песчинки.

— Ты раньше… Понимаешь? Раньше, в церковь ходил?

— Ходил. Меня родители таскали каждое воскресенье. Меня и брата. Я помню, был такой забавный священник. У него глаза были как у жабы, навыкате… И он всегда говорил так: «Аминь!» и прибавлял: «Да». Он вообще вставлял это «да» где попало. Он контуженный был.

— Я не про то, — нетерпеливо пояснил Каунитц. — Я хочу спросить, ты вообще верил?

— Ты имеешь в виду в Бога?

— Ну… — Каунитц снова осторожно огляделся. — Я имею в виду в христианского Бога…

Богер молчал. Он смотрел в непроглядную темноту ночного неба и старался представить, как это — быть засыпанным песком. Наверное, как утонуть. Максу уже доводилось тонуть, в море. Вода противно заливалась в нос и горло, жгла глаза, а вынырнуть было нельзя, над головой горела нефть, разлившаяся по поверхности воды тонкой пленкой. Тогда уцелели единицы…

— Макс… — Каунитц высунул руку из-под одеяла и толкнул Богера в плечо. Тот вздрогнул и понял, что на минуту заснул. — Я говорю, ты верил?

— Не знаю, — сказал Макс. По его горлу снова покатились маленькие песчинки. — Наверное, нет.

— Почему?

— Как можно верить человеку, который говорит одно, а делает другое?

— Но ведь он не говорит, чтобы пример брали с него.

— Все равно, неприятно. Каунитц не нашелся что ответить.

— А ты, — в свою очередь спросил Богер. — Ты верил?

Эмиль поежился под одеялом и нехотя сказал:

— Не знаю… Когда нас сегодня эта туча накрывала, я вдруг подумал, что на самом деле я червь. Никто… А Он может сделать со мной все.

— Эмиль… — Богер осторожно прочистил горло, стараясь сдержать рвущийся наружу кашель. — Ты упускаешь из виду одно обстоятельство. Туча отвернула в сторону.

— Но ведь могла бы и не отвернуть.

— Могла бы, но отвернула… Ты меня давно знаешь, Эмиль?

— Давно… — согласился Каунитц, прикинув в уме.

— Так ты, я думаю, не обидишься, если я скажу, что ты дурак? От этой штуки сегодня все в штаны наложили и на колени попадали. Солдатня так вообще молиться начала. А наш Артур и этот чокнутый штурмбаннфюрер как стояли, так и остались стоять. Я не знаю, куда ты смотрел, а я видел… Так что мне твоя церковь до одного места. Вон моя церковь, у костра сидит.

— Нет… Ты не так понял, Макс. Я не про церковь, я про Бога… А что, если он есть?

— А этого никто и не отрицает… — безразлично отозвался Богер.

Каунитц еще что-то говорил, говорил, стараясь разобраться в себе и в богах, и в своих взаимоотношениях с ними. Богер сразу понял, что Эмилю нужно было выговориться, что говорит он скорее для себя, следуя привычной своей манере иметь обо всем четкое мнение. Ну и пусть говорит… Звезды начали покачиваться у него над головой. Они раскачивались и раскачивались, и Богер испугался, что они сейчас сорвутся со своих креплений и начнут падать. И они упали, а он бегал по пустыне и ловил их…

— Спит… — констатировал Каунитц и перевернулся на спину. Он был образованным человеком, но после сегодняшней встряски, после солидной порции спиртного, которую он принял тихонько от командира, в голове царила удивительная путаница из отрывков «Майн Кампф», Старшей Эдды, Библии и Корана… Каунитц попытался разобраться в ней, разложить все по привычным полочкам, навести порядок. И незаметно уснул, приоткрыв рот и похрапывая. Ему снилось, что он ищет Макса Богера где-то на равнине, усыпанной упавшими с неба звездами. Ищет и никак не может найти.

— Как вы считаете, Артур, то, за чем мы идем, действительно существует? — спросил Ягер, кидая в костер причудливо изогнутую ветку.

Фрисснер проследил за ее полетом, окончившимся целым взрывом искр, улетевших в черноту неба.

— Вы меня извините, Людвиг, но вы не слишком обидитесь, если я не отвечу? Операции придана определенная степень секретности…

— Так не превращайте ее в клоунаду, — прервал его Ягер. — Вы же не станете утверждать, что вас удивляет моя осведомленность о цели этой экспедиции?

— Не удивляет… Больше тревожит. — Фрисснер проводил взглядом часового, который отошел по малой нужде под прикрытием второго. Солдаты знали свое дело. Правила придуманы для того, чтобы сберечь их же собственную шкуру, так зачем их нарушать?

— Я вас понимаю. Однако скажите свое мнение.

— Зачем оно вам?

— Можете считать, что я соскучился по умному собеседнику. После наших дневных приключений тянет пофилософствовать, согласны? Установим перемирие…