Подполковник медицинской службы - Юрий Герман

- Ну и что же такое, например, "советский интеллигент"? - спросил Левин.

- Например, вы, товарищ подполковник, есть советский интеллигент. Так мне сказала старший сержант, и так мы все понимаем.

Казах теперь не улыбался, он смотрел на Левина серьезно.

- Вы есть советская интеллигенция, - сказал Жакомбай,- которая означает в вашем лице, что все свои научные знания и весь свой ум, который у вас имеется, вы до самой смерти отдаете для советских людей и ни с чем не считаетесь, как вы! И день, и ночь, и опять день, и идти не можешь, под руки ведут, и делаешь!

Он внезапно перешел на "ты" и сразу заробел.

Левин молчал. В тишине вдруг стало слышно, как щелкают ходики.

- Я был в морской пехоте - боец, - сказал Жакомбай,- наше дело было граната, штык, автомат, до самой смерти бить их, когда они сами не понимают. А вы, товарищ подполковник... мы тоже про вас знаем. Извините меня.

- Ну, хорошо, спокойной ночи, Жакомбай, - вздохнув, сказал Левин. Спать пора.

И пошел к себе вниз - по крутым и скользким, сбитым ступенькам.

Дня через два, ночью, по своему обыкновению он наведался к Боброву. И сразу же услышал целый монолог, который ему показался бредом.

- От своей судьбы не уйдешь, - говорил летчик, - и как вы от меня, товарищ капитан, ни бежали, судьба нас вот где столкнула. Будьте ласковы, выслушайте до конца! Сначала я получил эту книжку сам лично у библиотекарши на Новой Земле. Она мне лично поверила и под честное слово дала... В Архангельске на Ягоднике эту книжечку под названием "Война и мир", в одном томе все части, у меня на денек взял капитан Лаптев. Потом эта книжка была в Свердловске - уже в транспортную авиацию попала. На Новой Земле я в библиотеке, конечно, за жулика считался. В Мурманске на Мурмашах мне про эту книжку сказали, что ее некто Герой Советского Союза Плотников вместе с горящим самолетом оставил в Норвегии в районе Финмаркена...

- Вам не следует говорить, Бобров, - сказал Левин, не совсем еще понимая, бредит летчик или нет. Но летчик не бредил.

- Я осторожненько, товарищ подполковник, - сказал он. - Но, честное слово, все нервы мне вымотали с этой книжкой. А товарищ капитан, как меня где увидит, так ходу. Давеча на аэродроме прямо как сквозь землю провалился.

- Никуда я не проваливался, - обиженным тенором сказал капитан. Зашел в капонир, а вас даже и не видел.

- И Финмаркен оказался ни при чем, - продолжал Бобров, точно не слыша слов капитана, - книжка там действительно сгорела, только "Петр Первый" Алексея Толстого. А библиотекарша Мария Сергеевна мне в открытке пишет, что ничего подобного она от меня никогда не ожидала. Теперь есть летчик один, Фоменко, он истребителям, оказывается, эту книгу отдал, когда они перелет к нам делали. Отдал?

- Ну, отдал, - сердито ответил капитан. - Мне отдал.

- Вот! - уже задыхаясь от слабости, воскликнул Бобров. - Вам отдал. А куда же вы, извините за нескромность, эту книгу дели?

- В Вологде какой-то черт у меня ее взял на час и не вернул, - мрачно сказал капитан. - Я как раз до того места дочитал, когда Долохов кричит, чтобы пленных не брали. Когда Петю Ростова убили.

- А мне неинтересно, до какого вы места дочитали, - совсем ослабев, сказал Бобров, - факт тот, что опять книжки нет. С чернильным пятном была на переплете?

- С чернильным! - грустно подтвердил капитан.

Бобров замолчал и закрыл глаза.

Многоуважаемый майор Наталия Федоровна!

Сим напоминаю Вам, что ровно тридцать лет тому назад в этот самый день Вашего рождения один молодой доктор - не будем сейчас называть его фамилию - сделал Вам предложение. Это предложение Вы встретили грустной и насмешливой улыбкой. Вы заявили молодому влюбленно-му доктору, что Вам совершенно не в чем себя упрекнуть, так как Вы давно любите другого молодого доктора, которого зовут Николаем Ивановичем. Вы заявили также, что вам странно, как можно было всего этого не замечать. Потом Вы захохотали и смеялись до слез, влюбленный же в Вас молодой доктор выскочил из Вашей комнаты как ошпаренный и не появлялся у Вас ровно год.

Двадцать девять лет тому назад молодой влюбленный доктор все-таки пришел к Вам и к Вашему молодому Николаю Ивановичу, который уже называл Вас Тата и спрашивал, куда девались его ночные туфли и кто взял со стола очень хороший, его любимый мягкий карандаш...

Впрочем, это все вздор.

Гораздо существеннее другое: проснувшись сегодня ночью и подумав о своей старости, я вдруг решил, что у меня есть семья и я вовсе не холостяк. У меня есть мой госпиталь, и в нем такие люди, у которых я тоже почти что могу спрашивать, где мои ночные туфли и мой прекрас-ный, главный, мягкий карандаш. Совершенно серьезно: госпиталь давным-давно перестал быть для меня только местом службы. Жизнь моя нынче до смешного неотделима от работы, и со страхом думаю я о старости и о том, что наступит день, когда я выйду "на покой", в общем уйду, чтобы более не возвращаться.

Характер у меня плохой, и Вы должны быть счастливы, что не вышли за меня замуж. Давеча извинялся перед своей хирургической сестрой за то, что грубо на нее накричал.

Скоро общефлотская конференция. Хотите знать, о чем я буду делать сообщение? Вот, пожалуйста: "О применении общего обезболивания при первичной хирургической обработке огнестрельных переломов бедра и голени". Удивились? Удивляйтесь, удивляйтесь! Вы еще более удивитесь, когда узнаете, что эту работу я начал еще в первые дни войны. Вот Вам! Ну, а как Ваши панариции? Все на том же месте? Пора, пора дальше двигаться, неловко столько времени на одном месте торчать. Будьте здоровы. Почему Николай Иванович не прислал мне свою последнюю статью? Я ее в чужих руках видел.

Ваш Левин

15

Утром госпиталь осматривал генерал-майор медицинской службы Мордвинов - начальник санитарного управления флота. Высокий, плечистый, с красивым открытым лицом, он быстро ходил по палатам, разговаривал с офицерами, просматривал истории болезней, заглянул в аптеку, в лабораторию, побывал на кухне, или, как тут положено было говорить, "на камбузе", потом велел собрать весь персонал левинского отделения и, глядя в лицо Александру Марковичу блестящими черными добрыми глазами, поблагодарил Левина и его помощников за прекрасную работу и за образцовое состояние отделения. Подполковник ответил негромко и спокойно:

- Служим Советскому Союзу.

- Люблю бывать у вас, подполковник, - говорил Мордвинов, широко шагая по дороге на пирс. - Что-то есть в вашем отделении неуловимо правильное, особое, что-то характеристичес-кое, чисто ваше. У других тоже неплохо бывает, и прекрасно даже бывает, и лучше, чем у вас, но не так. А у вас особый стиль. Настолько особый, что вот повар этот новенький, длинноносый такой, хоть он, наверное, и не плох, а видно - не ваш. Камбуз - чужой, не притерся еще к общему стилю. Вы несогласны?