Оранжевая смута - Василий Варга

– Я не одобряю твое решение. Не будь таким самонадеянным, – сказала Катрин.

– Ты никогда не верила в мою мудрость, – пробурчал Вопиющенко обиженно, – а мой народ, моя нация верит мне. И я сам в себя верю. Неужели я такой плохой оратор? Да я его задавлю, я положу его на лопатки в первом же раунде. Теледебаты включают в себя всего несколько пунктов. Моя программа – это экономика, внутренняя и внешняя политика. Да разбуди меня в двенадцать часов ночи, я все тебе расскажу, как «Отче наш…»

– Я нисколько не сомневаюсь в этом, но настоятельно рекомендую подготовиться как следует, – сказала Катрин, глядя на мужа недобрыми глазами. – Тем более… что ты в последнее время, после отравления биологическим оружием, страдаешь памятью. У тебя провалы в памяти. Я это давно заметила, но не говорила, – не хотела расстраивать. Так что, голубчик, садись за текст. А если испытываешь трудности, я тебе помогу.

– Позвони Збигневу…

– Не пугай меня. А пока приляг, отдохни. Хочешь, я тебе дам успокоительное?

23

Кандидаты на пост президента в Америке участвуют в теледебатах незадолго до голосования. Зять Америки Вопиющенко не мог не подражать своей теще, поэтому подготовка к теледебатам началась за два месяца до их начала. Все, кто носил оранжевую куртку, участвовали в подготовке текста. Самым хорошим текстом был текст Бенедикта Тянивяму. Он состоял из нескольких предложений. «Всех русскоязычных граждан посадить за решетку. Украинский язык внедрить во все школы и государственные учреждения. Учитывая, что лидер нации – зять Америки, признать английский язык вторым государственным языком в независимой Украине. Возобновить расстрелы, вешать украинских москалей на площадях украинских городов». Писоевичу эта мысль понравилась, но Катрин погрозила пальцем и сказала, что пока рано.

Юля тоже не одобрила текст Бенедикта и с ходу предложила свой – целых три варианта. Катрин покачала головой и сказала:

– Этот лучше!

Виктор Писоевич долго крутил носом. Более радикальный вариант Бенедикта казался ему более подходящим, но замечание Катрин сыграло свою роль, и он согласился. Однако Катрин сама трудилась над своим вариантом и к вечеру предложила мужу свой текст выступления на теледебатах.

– Выучи мой текст, и ты победишь Яндиковича.

– Иди ты в баню, Катька, – стал шутить муж, – я Юлин текст уже выучил наизусть, а твой еще учить надо. Лидер нации не может трудиться над двумя текстами, ему достаточно одного. Ладно… Сделаем так. Ты еще поработай над своим вариантом и отдай мне. Я, если вдруг потеряю текст Юлии, возьму и прочитаю твой.

– Very well! – произнесла Катрин и поцеловала мужа в мочку уха.

Виктор Писоевич лег раньше обычного, видел кошмарные сны, ставшие нечеткими и бессвязными, как только он открыл глаза, понял, что в спальне никого уже нет, и устремил глаза в потолок. Там, рядом с люстрой, сгорая от большой любви, скрещивались мухи.

– Эй, Катрин, посмотри на любовную симфонию: мухи тоже живые существа, и у них, должно быть, такие же страсти, как и у нас, двуногих… мух.

Но никто не отозвался. В спальне царила мертвая тишина. Даже напольные часы и те молчали.

Сунув босые ноги в мягкие тапочки, стоявшие на ковре возле кровати, и набросив халат на обнаженные плечи, он поднялся с некоторым трудом, зевнул три раза подряд и заглянул в спальню жены.

– Ты что тут делаешь, моя Катрин?

– Текст твоего выступления на теледебатах сегодня вечером готов. Это мой третий вариант.

– Да у меня этих вариантов уже полторы сотни. Ладно, распечатай на принтере. А вот: мой народ, моя нация! Это хорошо, это любимое мое выражение. Кажется, эти выражения взяты нами из речей римских императоров. Ну вот, далее, далее, ага, я так и думал. Только тут слабо. Я хочу не только снять всех чиновников с должностей, но и предать их суду с конфискацией имущества. Пусть народ это услышит от меня. Народ злой. И репрессии по отношению к чиновникам одобрит. Режим Кучумы прогнил до основания. Их надо пересажать – всех, всех, всех. А там кормить одной фасолевой горошиной в сутки. И не давать пить. Не давать пить – самое большое наказание. Со мной в детстве так поступали родители. И если Ленин говорил: стрелять, стрелять, стрелять, то я говорю: сажать, сажать, сажать! У Бенедикта хорошая мысль – возобновить казни. Добавь и это.

– Збигнев не одобрит, поэтому сразу расстанься с этой дурной мыслью. А потом не забывай, что и ты обворовал страну на сумму в три миллиарда долларов, – съехидничала Катрин. – За что ж ты ее так ненавидишь?

– Да ты что? Как ты можешь так говорить? Откуда у тебя эти данные? Я ничего не воровал и я люблю свою страну, правда, не такую, как сейчас, где половина населения общается на русском. Но я ее переделаю. Я пересажаю…

– Давай не будем. Не переживай, я не враг тебе. К тому же, если понадобится, а это так и будет, мои друзья найдут еще три миллиарда долларов для того, чтобы ты мог прийти к власти. Но это так, к слову, на перспективу. А пока тебе предстоят дебаты. Иди, выпей кофе и в путь.

Пинзденик вскоре явился с двумя телохранителями, которые несли по два чемодана в руках. Он сразу же принялся доказывать, что все справки чрезвычайно важны и актуальны.

– Я пронумеровал каждую пачку. В чемодане на колесиках двести пачек, а во втором, без колесиков, от двухсот первой до пятьсот восемнадцатой пачки; все прошито, пронумеровано. В остальных двух фотографии да разные копии приказов вашего предшественника Кучумы.

– Зачем так много? Я не втащу это в студию.

– Вам, господин президент, и не придется тащить. Я сам потащу и даже разложу эти пачки в студии вокруг вашего столика на полу. Вам только нагнуться и поднять: там ответ на любой каверзный вопрос.

– Я думаю, эти пачки не понадобятся. Мой соперник слишком недалекий человек, чтобы задавать какие-то каверзные вопросы.

– Мы все такого же мнения, но если ваша супруга приказала, ничего не поделаешь. Все члены вашего блока дисциплинированны, знайте это, господин президент.

– Твоя машина здесь? Ты на машине приехал?

– Так точно, господин президент.

– Тогда и я с тобой поеду. Все же есть некоторое волнение перед началом дебатов. Шутка ли, на всю страну, а то и на весь мир, ведь трансляция будет передаваться через спутник, и жители любой страны смогут смотреть эти дебаты, если их можно будет именовать дебатами.

– Я буду весьма рад, господин президент: у меня джип, вы это знаете. Самая безопасная машина.

– А который час?

– Скоро семь вечера.

– Ого! Надо спешить, а то опоздаем.

Однако такое важное дело, как теледебаты, не могло пройти мимо Юли. Она примчалась запыхавшись и, не снимая верхней одежды, потребовала текст, который Писоевич уже как будто выучил наизусть. Пробежав глазами строчки на квадратной бумажке, она уставилась на своего босса глазами-буравчиками:

– Могло бы быть и лучше, но теперь уж поздно. Ты доверился своей Катрин, а она не нашенская, не знает наших традиций, нашего менталитета, нашей славянской психологии. Вот и вышел сероватый текст, а тебя будут слушать миллионы телезрителей. Ну да ладно. Если есть время, просмотри повесть Гоголя «Тарас Бульба».

– А кто такой Гоголь? Это писатель из Львова? Я насчет этих писателей плаваю. Если бы ты назвала имя Адама Смита или на худой конец Карла Маркса, я бы чего-то вспомнил. А Гоголь… а, постой-постой, это не тот, что перекрасился в москаля? Да он мне даром не нужен.

– Ну как знаешь. Я бы хотела, чтоб ты был Бульбой на теледебатах и нанес сокрушительное поражение неудачному премьеру.

– Постараюсь. А Бульба мне не нужен. За моей спиной Америка. А твой Гоголь москальский шпион, – и добавил: – И Бульба москаль.

Вскоре машина, за рулем которой сидел Пинзденик, подкатила к небольшому зданию квадратной формы, и два великих человека направились к входу, где их уже ждали режиссеры прямой трансляции. Чемоданы с пачками справок по падению экономики по вине правительства, возглавляемого Яндиковичем, выступающим теперь соперником Вопиющенко, пришлось оставить перед входом в студию. Пинзденика тоже не пустили дальше, несмотря на то, что он страшно возмутился и всем совал под нос свое депутатское удостоверение.

Тем не менее Виктор Писоевич не растерялся: он схватил два чемодана и, сопровождаемый квадратными глазами охранников, направился к студии, где должны были состояться теледебаты.

Виктор Писоевич положил чемоданы в угол, а сам подошел к указанному столику и разложил на нем свои бумажки. В этот момент открылась входная дверь и вошел человек высокого роста, крепкого телосложения, улыбающийся, самоуверенный, и протянул руку сопернику. Виктор Писоевич несколько секунд размышлял, подавать или не подавать руку своему врагу, которого он ни во что не ставил. Но рука потянулась сама, мимо его воли. Рукопожатие Виктора Федоровича было настолько крепким, что Вопиющенко даже поморщился от боли. И тут же его самоуверенность пропала. А ведущий, как назло, сказал, что все готово и ему надо начинать выступление первому.