Оранжевая смута - Василий Варга

– А как быть с западной диаспорой?

– Там около пяти миллионов наших щирых украинцев, и они проголосуют за нас, потому что Вопиющенко и Запад это одно и то же, а потому там можно открывать хоть сто избирательных участков, хоть двести, разницы никакой. Чем больше, тем лучше. Надо сделать так, чтоб украинцы, проживающие в других странах, имели возможность проголосовать все до единого, это около трех-пяти миллионов голосов в нашу пользу, а в России на двух участках проголосуют до пяти тысяч человек, никак не больше. Ну как, подходит?

– Молодец, – сказал будущий президент. – Мой первый указ после выборов будет о присвоении тебе ордена Владимира Великого. Считай, что орден уже на твоей груди.

– Мне бы тепленькое кресло, триста гектаров земли, какой-нибудь санаторий в Ялте, – сказал Бздюнченко.

– Кем же ты хотел бы быть?

– Премьером, – тут же выпалил Бздюнченко.

– А это не хочешь? – скрутила и сунула ему в нос дулю Болтушенко. – Я руководитель партии, блок Юлии Болтушенко, слышал? Так вот знай: должность премьер-министра за мной. В нашей вильной Украине женщина еще не была на таком высоком посту. Я буду первая. Виктор Писоевич, скажи, права я или не права?

– Хватит тебе первого зама, – вынес приговор Бздюнченко.

– Друзья мои, давайте не будем делить шкуру неубитого медведя, я ведь еще не победил на выборах, а вы уже делите должности между собой и еще чего доброго передеретесь. После моей победы будем обсуждать эту проблему, а сейчас давайте продолжим. У меня вопрос к начальнику штаба моей избирательной кампании. Как мы сможем помешать ЦИК принять постановление об открытии избирательных участков в России в количестве сорока одного?

– Очень просто, – заявил Пердушенко. – Мы придем туда часам к восьми-девяти вечера и скажем: дорогие члены ЦИК, вы можете вынести решение об открытии избирательных участков в России после двенадцати ночи, но никак не раньше. До двенадцати ночи вы не сможете принять такое решение: мы вам все тут переломаем либо угостим пивом за дружеской беседой. Выбирайте, что лучше.

Пердушенко так разошелся, что, казалось, никто его не остановит. Но Виктор Писоевич провел ладонью по подбородку, который чесался, потом поднял указательный палец к потолку.

– Но ведь там охрана, нас просто не пустят на заседание избиркома.

Юлия рассмеялась.

– А для чего у нас депутаты такие, как Пердушенко, Пинзденик, Дьяволивский, да Бундоренко, да Бенедикт Тянивяму? Я бы даже Курвамазина с собой взяла. Это же богатыри. К тому же все мы неприкосновенны. Даже я, слабая женщина, дам в морду охраннику, и мне ничего не будет.

– Это я не могу не одобрить, – сказал кандидат в президенты. – А в МИД я позвоню. Если этот бугай выполнит нашу просьбу, я оставлю его министром иностранных дел на ближайшие десять лет.

– Звони и немедленно. Эту акцию следует провести за несколько дней до выборов, – велела Юлия.

– Группу наших богатырей подбери тщательно. Курвамазина не приглашай, он хилый и старый. Он замечательный болтун, а болтуны хороши на трибуне, но не годятся на баррикадах, – произнес Вопиющенко умные слова, ощущая постоянный дефицит умных слов после собственного отравления.

20

В эту субботу Курвамазин отдыхал, он, правда, дурно спал почти всю ночь, но в четыре утра заснул как убитый, погрузился в другой мир на целых шесть часов и вернулся в реальную действительность только в десять утра. Завтрак уже давно был готов. Одарка подошла к кровати и начала нежно гладить его по бороде. Тут он открыл глаза, и жена всплеснула руками от радости. Еще бы, не только глаза светились добрым благородным светом, что было редким явлением в семье, но желтоватая, а точнее, восковая кожа лица знаменитого мужа немного порозовела. Это так обрадовало супругу, что она начала напевать песню, которую пела когда-то в молодости и которая так нравилась молодому Курвамазину, будущему знаменитому мужу, настоящему Сисерону. Однако, вместо того чтобы поднять руки и прижать Одарку к груди, он ни с того ни с сего воскликнул:

– Голосуйте за Вопиющенко, он наш президент!

Сказав эти слова, он тут же вскочил и поднял руку кверху, как истинный галичанский бандер Школь-Ноль.

– Что с тобой, Юрик? – испугалась супруга. – Пойдем к столу, мой дорогой, мой Цацарон.

– Власть Яндиковича – бандитская власть. Мы покончим с ней. Мне приснился сон: Вопиющенко победил и предложил мне пост министра иностранных дел. Но я отказался. Хочу быть премьером, а там, через десять лет, президентом. Наш дорогой Виктор Писоевич к этому времени подохнет, вернее, отправится на тот свет. Сон символический, не правда ли?

– Вот сюда, дорогой, умой личико и садись к столу, – предложила Одарка. – Я тебе сто грамм налью, ты опрокинешь и придешь в себя, а то я боюсь. А вдруг…?

– Это хорошо, но мне нужна трибуна, я должен выступить, – категорически заявил профессор, академик, доктор юридических наук, а потом уж и муж.

– Потерпи, дорогой, до понедельника. В понедельник вся страна тебя будет слушать. Нет лучшего олатора, чем ты, Цацарон.

– Понедельник это слишком долго, это далеко. Народ должен знать правду, народ ждать не может, он не должен ждать. Пока я умываюсь и кушаю, ты обойди подъезд, пригласи соседей, соседи тоже народ, я выступлю перед ними с речью. Это будет важная, содержательная речь. В пользу будущего президента, который уже сейчас именует себя лидером нации, а что будет потом, когда он станет президентом? Мы его назовем гением, а я буду его замом. Давай обходи подъезд, собери всех: стариков, старух, молодежь, детей… мне нужна аудитория.

– А в парламенте? – спросила супруга. – В парламенте тоже будешь держать речь?

– И в парламенте тоже. Я должен переплюнуть Цицерона, который выступал обычно в сенате, а я буду не только в сенате, то бишь в парламенте, но и по месту жительства.

– Но, голубчик…

– Никаких но. Отправляйся немедленно. Фартук только сыми да новые сапожки надень, те, что жена Вопиющенко привезла, она недавно вернулась из Америки, там ей Пробжезинский подарил. Она ходила в них целых два дня, потом ей надоело, и она распорядилась выбросить их в мусорный бак, а я тут как тут, вытащил из бака как историческую ценность и положил в портфель. У этих сапожек не только великолепный вид, но и чудесный запах, от них исходит что-то такое великое, я даже не могу сказать что. Тут все смешалось – господин Пробжезинский, его подруга Катрин и будущий лидер нации.

– А иде они?

– У меня в портфеле. Я разрешаю тебе открыть портфель, достать сапожки и внедрить их на обе ноги, а потом… обойди весь дом, отработай подарок, который я тебе привез. Знаешь, как я долго стоял у величественного президентского дома, ждал, когда президент спустится по ступенькам, чтобы увидеть его и передать план устройства государства? Но он не появился, видать, принимал процедуры, потому что на ступеньках было много людей в белых халатах, сновали вверх-вниз и не отвечали на мои поклоны. Все равно я был вознагражден… сапожками Катрин.

– Я хотела только сказать, что многие уже уехали на дачу и большую аудиторию собрать навряд ли удастся. И потом, сколько войдет слушателей в нашу квартиру?

– Сколько войдет, столько и будет. Могут и в коридоре постоять, – сказал парламентский и семейный Цицерон.

Одарка поднялась на семнадцатый этаж на лифте и стала нажимать на кнопки звонков незнакомых квартир. Жильцы подходили к глазку и, видя, что там стоит баба с озабоченным лицом, открывали дверь и спрашивали, что надо.

– Мой муж депутат Верховной Рады Курвамазин приглашает вас послушать его лекцию на тему: «Вопиющенко и дерьмократия». Вход бесплатный.

– А вы его служанка?

– Я его законная жена, любимая супруга, только что пельмени ему сварганила, сметаной полила, бутылочку поставила и бегом сюды к вам для приглашения. Он кушает и готовится к речи одновременно. Он выдающийся олатор. Разве вы его не видите по телевизеру? Мой муж Цацарон двадцать первого века. А сапожки какие он мне подарил, только поглядите. Это сапожки супруги будущего лидера нации, – тараторила Одарка, пританцовывая.

– Ваш муж хороший болтун, а мы болтунов не любим.

– Какая у вас квартира, какой номер по порядку, дайте посмотреть. А, семьсот девяносто пять. Надо запомнить. После тридцать первого октября, когда Вопиющенко приступит к обязанности президента, Юрий Анатольевич станет премьером. Учтите это.

И тут расстроенная Одарка повернулась на сто восемьдесят и по боковой лестнице спустилась на шестнадцатый этаж. Здесь тоже ничего хорошего. Один мужик, правда, вышел с ребенком на руках и, выслушав ее, спросил:

– А сто грамм дадут?

– Это не принято, но я, так и быть, налью вам, уважаемый, только вы скажите, за кого отдадите свой голос на выборах, за Вопиющенко или за бандита Яндиковича. Он майор, но не служил у армии, а майора получил. Он, который всю жисть в тюрьме сидел, а потом был выпущен на короткий срок и тут же стал премьером. За кого, ась? А наш Виктор Писоевич енерал, запомните это. Разница между енералом и майором существует, так-то, любезный.