Помни обо мне - Софья Подольская

решительно тряхнув головой, потянулся за сапогами. Он попросит Всеотца и, возможно, когда-нибудь во сне все же увидит ее лицо. Хорошо, если к тому моменту, он сможет сказать Гвен, что вернул ее семье доброе имя.

Храм встретил полумраком, пламенем свечей, высокими голосами монахинь, которые, вознесясь к каменным сводам, сплетались там с тонким дымом и запахом ладана. Склоненные головы молящихся, руки вздымающиеся, чтобы сотворить знак Всеотца, под напевное чтение отца Этьена. И в отличие от столичного храма, никто не глазел по сторонам, оценивая наряды прихожан, не шептался, не выискивал глазами полезных людей. Не назначал свиданий. Даже далекому от духовного пути Дарьену подобное поведение всегда казалось недостойным.

По окончании службы его ждали ласковый взгляд крестной, насупленные брови Эльги и неподвижное, как у храмовой статуи лицо Аланы. Даже улыбка ее обычная, та, что никогда не достигала глаз, исчезла. И смотрела она как-то вскользь. Это было странно. Неправильно даже.

Он ухватился за эту странность, пытаясь зацепиться за нынешний день, отодвинуть за горизонт памяти тревожный сон и невыполненные обещания. Куда безопаснее сосредоточиться на дороге и завтраке, который Алана ела старательно, скорее по привычке бывалого путешественника. Короткие сухие ответы, скупые движения, взгляд, направленный исключительно на… Эльгу? И ножны на предплечье, скрытые длинным рукавом монашеского хабита. Не рука, лапа со втянутыми до поры когтями.

Кошка, как есть кошка.

А ее кисть, сейчас такая близкая, была маленькой и смуглой. Совсем как в его сне.

Глава 13

На лестнице мы разделились. Дарьен придержал спешащую принцессу, а сестра Мария-Луиза, наоборот, прибавила шаг и поманила меня за собой. Я не хотела смотреть на Дарьена. Точнее, хотела настолько отчаянно, что лишь это уже было лучшей из причин как можно скорее скрыться в ненавистной ему карете. Но Дарьен оставался моим нанимателем, и я все обернулась. Перехватила сосредоточенный взгляд и после подтверждающего кивка поспешила за аббатисой.

Двор встретил нас людской толпой и многоголосьем. И пока сестра Мария-Луиза благословляла всех: и покидающих обитель, и вновь прибывших, и остающихся, Дарьен быстро провел ее высочество к ожидающим подле кареты сестре Жанне и хорошенькой блондинке в зеленом платье. Прервал бурные (слишком бурные, на мой взгляд) объятья девушек, быстро распахнул дверцу, украшенную гербом ордена, и самым бесцеремонным образом запихнул в карету сначала камеристку, а потом и сестру. Но прежде чем скрыться занавеской из синего бархата, ее высочество обернулась и бросила быстрый взгляд на окна монастырской гостиницы — у меня немедленно зачесалось ухо. Я посмотрела туда же, но разобрать хоть что-то за отражающими майское солнце стеклами не смогла.

Мальчишка-конюший в алой, как слезы моего сердца, рубашке вывел обиженно фыркающего Лютика. Его, раз уж меня ждало увлекательнейшее путешествие в карете (святая Интруна, спасибо!), согласился взять под седло Дарьен. Гнедой Ветер достался Кодру, хмурому и седому, словно гребни штормовых волн, мужчине с повязкой на левом глазу и взглядом, какой бывает только у отменных стрелков. Кодр, насвистывающий солдатскую песенку черноусый кучер Ук, Дарьен, изрядно порыжевший, в потертом синем гамбизоне, и я — вот и вся охрана. Мало? Возможно, вези мы королевские подати. А для путешествующих монахинь — в самый раз.

Наконец, толпа рассеялась, и аббатиса, окинув хозяйским взглядом двор, пошла к карете. И пока сестра Жанна заносила в свою табличку последние указания, я лихорадочно думала, как не принять помощь Дарьена, чтобы это не выглядело грубостью. Хвала Интруне, он обошел карету и подал руку девушке в зеленом. Быстро, на грани приличий, я помогла сестре Марии-Луизе сесть в экипаж, запрыгнула следом и задернула приоткрытую принцессой занавеску.

Нужно ли говорить, что ее немедленно отдернули, а в окно высунулся благородный нос. И ставлю серебряный, ее высочество вновь смотрела на гостиницу.

— Сестра Лоретта, пожалуйста, отодвиньтесь.

Я потянулась к синему бархату, но принцесса даже не шелохнулась.

— Сестра Лоретта? — чуть громче, а вдруг не услышали, позвала я.

Да уж, тут и Лютику есть чему поучиться.

Я посмотрела на аббатису, а та на меня. Изучающе.

— Сестра Лоретта, — тон мой был безмятежен, — вы когда-нибудь видели человека, которому в лицо попал арбалетный болт?

От окна принцесса отпрянула с похвальной быстротой.

— Это, — закончила я, аккуратно расправляя занавеску, — очень неприятное зрелище.

Ее высочество открыла рот, и в тот же миг снаружи послышались окрики, возмущенное ржание — кажется, Лютик заподозрил подмену — и карета, наконец, пошла.

Святой Гермий, храни нас в дороге, и тот покров, что обещала, я вышью!

Святая Интруна, прошу…

— Во-первых, — недовольный голос принцессы заставил меня открыть глаза, — низкорожденным запрещено носить оружие, во-вторых, ни один мужчина не посмеет посягнуть на благородную даму, и, в-третьих, ты должна обращаться ко мне ваше королевское высочество.

… даруй мне терпение.

Я улыбнулась самой светской из улыбок, обдумывая ответ со всей возможной тщательностью, но сестра Мария-Луиза меня опередила.

— Обращаться ваше королевское высочество Алана станет, не раньше чем я освобожу тебя от обетов. А пока, сестра Лоретта, — аббатиса подчеркнула предпоследнее слово, — я надеюсь, ты вспомнишь, наставления Дарьена. Особенно ту часть, где говорилось о необходимости прислушиваться к рекомендациям сестры Аланы во всех вопросах, касающихся твоей личной безопасности. Или мне развернуть экипаж и написать Его Величеству, что тебе еще рано возвращаться в столицу? Очень жаль, ведь мы как раз успевали к майским торжествам.

Гневное сопение ее высочества утонуло в перестуке копыт, скрипе ворот и стихшем шуме людских голосов — мы наконец-то покинули обитель. Я достала из-за пояса простые деревянные четки и, подстраиваясь под ритм покачивающейся кареты, приготовилась читать сотню “Всеотец стою пред оком твоим”.

— Но разговаривать с ней я не собираюсь! — выпалила ее высочество и надменно вздернула округлый подбородок.

Святая Интруна, спасибо тебе!

Я прикрыла глаза, сосредотачиваясь на молитве и звуках дороги.

Всеотец стою пред оком твоим…

Ко второму повтору тряская тишина начала тяготить Эльгу Лоретту, а к пятнадцатому я уже знала, на майский бал ее высочество наденет платье из синей, нет белой, парчи с юбкой, расшитой золотыми розами, и на каждой будет гореть алмазная капля росы. И золотые же туфельки. И сапфировую парюру Хидегард Милосердной. Она очень сильно попросит, и Хиль, похоже, так в кругу семьи называют Его Величество Хильдерика, разрешит!

…Всеотец взываю к мудрости твоей…

И Дарьен — имя заставило меня сбиться — обязательно будет танцевать с ней. Он, конечно, не любит, но ей обещал. Да, обещал, иначе она бы не согласилась…

Слова молитвы, такие знакомые, повторяемые