Социология лидерства. Теоретические, методологические и аксиологические аспекты - Игорь Котляров

Н. Михайловский отмечал и необычную, но необходимую для лидера способность – быть гипнотизером, чтобы повести за собой массы. Неважно, кем является герой – злодеем, полоумным или гением, лишь бы за ним шла толпа.

Мыслитель писал, что громадные массы народа находились в постоянном ожидании вождя. Вожди, герои появлялись, и толпа окружала их царственным почетом. Петр Пустынник был истинно полубог для тех, кто шел за ним. Если бы он захотел, как хотели до и после него многие, то мог бы объявить себя мессией, царем нового Сиона и прочее, вообще усвоить себе самый гордый и фантастический титул; надеть корону и царскую багряницу, как фландрский пророк XII в. Танхелин; объявить себя равным Богу, как Эон де Стелла и прочее [366, с. 133–134].

Н. Михайловский разводил понятия «герой» и «великий человек». «Что такое собственно великий человек? – спрашивал мыслитель. – Полубог, с одной точки зрения, он может оказаться мизинцем левой ноги – с другой. Это и само собой понятно, ибо требования, которые могут быть предъявлены великому человеку мной, вами, пятым, десятым, чрезвычайно разнообразны. Это и в истории случалось, что великий человек для одних был полным ничтожеством в глазах других. Без сомнения, всякий мыслящий человек может и должен выработать себе точку зрения для оценки великих людей в смысле большего или меньшего количества блага, внесенного ими в сокровищницу человечества [366, с. 98].

По мнению Н. Михайловского, великие люди с неба не сваливаются на землю. Они «из земли растут к небесам. Их создает та же среда, которая выдвигает и толпу, только концентрируя и воплощая в них разрозненно бродящие в толпе силы, чувства, инстинкты, мысли, желания» [366, с. 98].

«Герой», по его мнению, может стать «великой личностью» только тогда, когда его действия получают положительную оценку с точки зрения общественного идеала. Эти действия должны соответствовать ценностям эпохи, чтобы «герой» был признан «великой личностью». «Бывает так, – отмечал социолог, – что великий человек своей бессмертной стороной, своей мыслью живет века, и века влияют на толпу, увлекая ее за собой. Но бывает и так, что великий человек мелькнет как падучая звезда, лишь на одно мгновение станет идолом и идеалом толпы, и потом, когда пройдет минутное возбуждение, сам утонет в рядах темной массы. Безвестный ротный командир бросается в минуту возбуждения на неприятельскую батарею и увлекает своим примером оробевших солдат, а затем опять становится человеком, которому цена – грош» [366, с. 99]. В то же время, – отмечал в работе «Научные письма (К вопросам о героях и толпе)» Н. Михайловский, – причины, «сплошь и рядом заставляющие сильных людей бесследно исчезать в темных глубинах житейского моря, заключается в характере общественного строя данной страны» [369, с. 219–220]. Когда говорят о том, что чудеса древнегреческого искусства во многом обязаны рабству, то это действительно так. Рабы освобождали поэтов, художников от тяжелого и изнурительного труда. Блеск русской литературы 40-х годов XIX в. обусловлен крепостным правом, сделавший русских писателей свободными. Однако на одного Эзопа, Эпикура, Шевченко приходилось тысячи затертых дарований, может быть, более талантливых, чем Тургенев [369, с. 220].

Значительный вклад в теорию лидерства внес немецкий социолог Макс Вебер. В основе его типологии находилась классификация авторитета лиц, осуществляющих власть. Понимая под лидерством способность «отдавать приказы и вызвать повиновение», М. Вебер различал:

традиционное лидерство, которое основано на вере в незыблемость традиций. Авторитет традиционного лидера опирается на многолетние обычаи. Человек обладает правом на лидерство благодаря происхождению, принадлежности к элите. Личностные качества в данном случае не имеют никакого значения;

рационально-легальное или бюрократическое лидерство, которое основано на вере в законность существующего порядка. Оно возникает в том случае, когда лидером становятся не в силу каких-то особых качеств личности, а с помощью законных бюрократических процедур. В данном случае лидер выступает не как индивид, от которого исходит власть, а как проводник определенной воли, рациональной с точки зрения реализации властных функций;

харизматическое лидерство основано на вере в сверхъестественные качества лидера, который обладает в глазах последователей магической силой. Харизматическое лидерство возникает в критических ситуациях. Со стабилизацией социальной системы оно трансформируется в традиционное или бюрократическое [87].

Идея лидерства у М. Вебера нашла дальнейшее развитие в работе «Парламент и правительство в новой Германии. К политической критике чиновничества и партийной жизни (май 1918)». В ней он впервые использует английское слово «leader» для обозначения нового политического феномена. Парламент, считал он, это место, где происходит отбор лидеров – здесь они выдвигаются как лидеры, но могут быть также лишены государственных постов, если утратят лидерские качества. Парламентская борьба «удается людям, наделенным мощным инстинктом политической власти и наиболее ярко выраженными лидерскими качествами, именно они получают шанс занять руководящие посты. Ибо существование партий в стране и все бесчисленные идеальные, а отчасти и материальные интересы которые с ним связаны, настоятельно требуют, чтобы у кормила власти находилась личность, обладающая лидерскими качествами. Следовательно, тогда и только тогда стимул для политических темпераментов и политических талантов пройти сквозь отбор этой конкурентной борьбы» [83, с. 155–156].

В данном исследовании особое внимание М. Вебер уделял личностным качествам как бюрократов, так и политических лидеров. Самостоятельность в принятии решений, организаторские способности, основанные на собственных идеях, ожидаются как от первых, так и от вторых. Но если вышестоящая инстанция упорно настаивает на своем распоряжении, – подчеркивал М. Вебер, – «то не только обязанность, но и честь предписывает подчиненному чиновнику выполнить его так, словно оно соответствует сокровеннейшим его убеждениям, и тем самым показать, что чувство служебного долга превалирует у него над своеволием. При этом безразлично, получает ли вышестоящая инстанция свой императивный мандат от неких «властей», «корпорации» или же «собрания». Так угодно канцелярскому духу. А вот политический лидер, который будет так действовать, заслужит презрение. Он зачастую вынужденно заключает компромиссы, что означает жертвует менее важным ради более важного. Если же политический лидер не в состоянии сказать своему господину (будь то монарх или демос): либо я сейчас выполню эту инструкцию, либо уйду, то он не вождь, а жалкий проклейщик (Kleber), как называл людей такого типа Бисмарк. «Над партиями» (что в действительности означает «не борясь за собственную власть») должен находиться чиновник. Борьба же за собственную власть и за вытекающую из этой власти личную ответственность есть жизненная стихия как политика, так и предпринимателя» [83, с. 147–148].

Марксизм предложил принципиально новую модель взаимоотношения лидеров и народных масс. В противовес теориям, рассматривающим лидеров локомотивами истории, двигающими ее вперед, марксизм ограничивал активность и относительную независимость политических субъектов классовыми интересами и исторической необходимостью. Классовая борьба является движущей силой общественного развития, а лидер – лишь сознательный выразитель воли народных масс и политического класса. Его значение в конечном итоге определяется тем, насколько деятельность находится в соответствии с тенденциями социального прогресса. Политический лидер способен существенно влиять на ход развития событий, ускорять или замедлять реализацию общественных процессов, но не в состоянии изменить ход истории ни при каких обстоятельствах. Если бы в данном месте в данное время не оказалось конкретно этого индивида, то его непременно заменил бы другой человек, но ход истории не изменился бы. В своих произведениях Карл Маркс и Фридрих Энгельс отмечали определенную возможность относительного дистанцирования политических лидеров от представляемого ими класса и предупреждали рабочих о важности оградить себя от бюрократов.

Видный деятель российского и международного социалистического движения, известный философ Георгий Валентинович Плеханов в статье «К вопросу о роли личности в истории» резко критиковал точку зрения, «что личность может явиться великой общественной силой» [450, с. 310]. Он писал, что все субъективисты всегда отводили личности весьма значительную роль в истории. И было время, когда это вызывало большое сочувствие к ним передовой молодежи, стремившейся к благородному труду на общую пользу и потому, естественно, склонной высоко ценить значение личной инициативы. Но в сущности субъективисты никогда не умели не только решить, но даже и правильно поставить вопрос о роли личности в истории. Они противополагали деятельность «критически мыслящих личностей» влиянию законов общественно-исторического движения и таким образом создавали как бы новую разновидность теории факторов: критически мыслящие личности являлись одним фактором названного движения, а другим фактором служили его же собственные законы. В результате получалась сугубая несообразность, которою можно было довольствоваться только до тех пор, пока внимание деятельных «личностей» сосредоточивалось на практических злобах дня и пока им поэтому некогда было заниматься философскими вопросами. Но с тех пор как наступившее в 80-х годах затишье дало невольный досуг для философских размышлений тем, которые способны были мыслить, учение субъективистов стало трещать по всем швам и даже совсем расползаться, подобно знаменитой шинели Акакия Акакиевича. Никакие заплаты ничего не поправляли, и мыслящие люди один за другим стали отказываться от субъективизма, как от учения явно и совершенно несостоятельного [450, с. 310–311].