Чтоб услыхал хоть один человек - Рюноскэ Акутагава

верила ещё больше. Определённые перемены могут родиться только в этом случае. В мире существует огромный букет, создававшийся с давних времён нашими предшественниками. Великое дело – добавить к нему хотя бы один цветок. Для этого необходим жар сердца, достаточный, чтобы создать новый букет. Возможно, жар сердца вообще иллюзия. Можно меня высмеять за неё, но художественные гении во все времена искали иллюзии.

Несчастны люди, которые считают жар сердца явной иллюзией. Но ведь они сами, не исключено, тоже питают те или иные иллюзии. Я один из тех, кому нечего сказать по этому поводу. Люди, увидевшие Выставку выдающихся произведений эпох Мэйдзи и Тайсё, высказывали самое разное мнение о достоинствах представленных на ней картин. Но у меня нет сейчас возможности обсуждать их достоинства.

ЛИТЕРАТУРНАЯ ВЕРШИНА

Литературная вершина или, другими словами, так сказать, самая литературная литература умиротворяет нас. Сталкиваясь с подобными произведениями, мы испытываем потрясение. Литература или искусство обладают удивительной притягательной силой. Если из всех сторон жизни человека считать главной практическую деятельность, то можно сказать, что любое из искусств в своей основе обладает силой, в той или иной степени опустошающей нас.

Гейне часто склонял голову перед стихами Гёте. Но с такой же чистосердечностью роптал на безупречного Гёте за то, что тот не призывает нас к действию. Не следует слишком упрощённо относиться к словам Гейне, мол, таково его личное восприятие. В своей «Романтической школе» он пытается повлиять на наше восприятие искусства. Все виды искусств в конечном итоге тушат наш пыл (деятельности). Человек испытывает их господство и потому не может быть сыном Марса. Счастливы простодушные художники и идиоты, способные блаженствовать, довольствуясь искусством. Но Гейне, к несчастью, не обрёл покоя.

Я с большим интересом наблюдаю за тем, как пролетарские бойцы выбрали своим оружием искусство.

Они всегда смогут легко и свободно использовать его. (Разумеется, исключение составляют те, кто не способен к творчеству даже на уровне слуги Гейне.) Но, возможно, когда-то это оружие потушит их пыл. Гейне был одним из них – сдерживаемый этим оружием, он его же и использовал. Может быть, тут-то и заключён источник его безмолвных страданий. Я ощущаю на себе силу этого оружия – искусства. Поэтому не могу утверждать, что его использование меня вовсе не касается. Тем более что один из уважаемых мной людей[43], не забывая об опустошающей силе искусства, хочет, чтобы я использовал это оружие. К счастью, именно этого я и ожидал от него.

Кто-нибудь, возможно, посмеётся надо мной. Я готов к этому. Может быть, мой взгляд поверхностен. Пусть так, но мой десятилетний опыт научил меня, как нелегко слова одного человека усваиваются другими. Продолжая трудиться в искусстве, я всё же заметил, сколь велика его опустошающая сила. Одно это для меня играет огромную роль. Литературная вершина, как говорил Гейне, – это всё те же древние каменные изваяния. Пусть звучит немного иронично, но зато холодно и спокойно.

Отказаться от дурной тенденции

I

Сатоми Тон как-то опубликовал в журнале «Тайё» статью «Отказаться от дурной тенденции». Её пафос: критики поступают неверно, третируя талант или мастерство писателя. Полностью согласен.

Талант я пока оставляю в стороне, что же касается мастерства, то оно никогда не относилось к понятиям, к которым применимо выражение «слишком хорошо».

Часто говорят, что литература есть высказывание. И пока оно не осуществлено, каких бы идей ни придерживался писатель, какие бы чувства ни владели им, они не могут быть оценены – тут уж ничего не поделаешь. Только после того как увиденное писателем, прочувствованное им высказано, оно впервые может быть оценено. Если средства высказывания назвать мастерством, как это широко принято среди людей, то не возмутительно ли утверждать, что оно может быть «слишком хорошим»?

Повторяю, высказывание осуществляется, естественно, самим писателем. Однако каким бы мастерством он ни обладал, каким бы искусным ни был, это ещё совсем не означает, что он стремится воплотить в своих произведениях увиденное и прочувствованное. Люди часто думают, что создание произведения проходит в таком порядке: сначала существует некое содержание, которое затем высказывается с той или иной искусностью. Но такое понимание свойственно лишь людям, которые либо не способны постичь, что такое творчество, либо, если и способны сделать это, не обладают достаточной проницательностью, чтобы проникнуть в его суть. Возьмём самый простой пример: написать «красный» или написать «красный, как хурма» – это вопрос не мастерства, а восприятия. Не наличия или отсутствия искусности, а различия содержания. Или лучше сказать так – это вопрос высказывания как такового, в котором слились воедино мастерство и содержание. Поэтому вопрос мастерства должен решаться, исходя из принципа: хорошо или плохо, и ни о каком «слишком» говорить не следует.

Что касается в этой связи смысла выражения «слишком хороший», хотя я его никогда не употреблял, но думаю, оно означает прямо противоположное тому, что выражается словами: «нечто, превосходящее мастерство». Если это так, то речь явно идёт о «плохом», а не о «слишком хорошем». Или, точнее говоря, в произведении не удалось создать высказывания, в котором нерасторжимо соединены содержание и мастерство. Но точно так же критическое суждение, выраженное словами: «нечто, превосходящее мастерство», – обычная метафора, и ничего более. Фактически это мастерство, напоминающее «нечто, превосходящее мастерство». А это уже можно назвать словом «хороший».

Если же попытаться найти другой смысл в словах «слишком хороший», то возможно лишь одно толкование: критики, употребляющие это выражение, отрицательно относятся к мастерству. Поскольку речь идёт о вопросе, что хорошо и что плохо, они, разумеется, вправе использовать такое выражение. Но в этом случае, чтобы сохранить своё доброе имя, им лучше не пользоваться выражением «слишком хороший», которое может быть истолковано превратно.

II

Здесь я хотел бы вернуться к вопросу таланта – в отличие от мастерства слово «талант» изначально несёт в себе некую похвалу, сочетающуюся с порицанием, вот в чём сложность. У меня такое впечатление, что нередко «талантливый человек» употребляется даже как синоним понятия «легкомысленный человек». Поэтому все априори убеждены, что нет никакого смысла рассуждать о такой пустой вещи, как талант. В самом деле, любое произведение, несущее на себе печать таланта, достойно того, чтобы ругать его, – в этом никто не сомневается. Всё же споры критиков, третирующих талант (фактически всё ясно и без споров, отсюда неизбежна ненужная ругань), слишком уж, думается мне, жаркие. Было бы ужасно, если бы, ругая произведения с подобных позиций, критики дошли до такой вульгарности, что приклеили бы ярлык «неудача» произведениям Осанаи Каору-куна, а вслед за ним – Танидзаки Дзюнъитиро-куна,