Чтоб услыхал хоть один человек - Рюноскэ Акутагава

китайской поэзии ни в малейшей мере не передают нам, японцам, прелести подлинника. Более того, его понимание китайской поэзии, когда он опускает период её расцвета в Танскую эпоху и говорит о взлёте в конце эпохи Хань, разрушает существовавшую до сих пор точку зрения, и мы, японцы, не можем безоговорочно с ним согласиться. Известно, что Пикассо, например, обнаружил неведомую прелесть в африканском искусстве. Но когда Запад увидит неведомую прелесть в восточном искусстве, например, в том, что написано Тайгу Рёканом?

ВЕК КРИТИКИ

Мода на критику и эссеистику привела к сокращению художественного творчества. Это не моё суждение. Это суждение Сато Харуо (см. «Тюокорон», № 5). А также суждение Миякэ Икусабуро (см. «Бунгэй дзидай», № 5). Оба эти случайно совпавшие суждения привлекли моё внимание. Они представляются мне верными. Сегодняшние писатели, как говорит Сато, устали. (К ним, разумеется, не причисляются писатели, утверждающие: «Я не устал».) То ли от беспрерывной работы (нигде в мире не пишут так много, как в Японии), то ли от множества личных дел, то ли от возраста, с которым не поспоришь, то ли… – в общем, хотя обстоятельства и претерпевают изменения, писатели действительно устали. Среди писателей рыжеволосых тоже есть немало таких, кто на закате жизни взялся за критику…

Сато считает, что в век критики необходимо обращаться к самым коренным вопросам. Не особенно отличается от него и Миякэ, требующий «критики, касающейся первостепенных проблем». Я бы тоже хотел, чтобы критические работы писались кровью. Что является первостепенным для критики? Множественность мнений. А при множественности мнений появление, так сказать, «настоящей критики» сопряжено с реальными трудностями. Но мы, хотя каждый имеет своё мнение, обязаны защищать свои принципы, ставить проблемы. Масамунэ Хакутё прекрасно делает это в своих критических обзорах, в своей работе «О Данте». Возможно, в его суждениях как критика можно найти некоторые недостатки. Но потомки, как говорил Лассаль, «будут не укорять нас за ошибки, а хвалить за пыл наших сердец».

Миякэ пишет: «Полностью отдать критику на откуп «настоящих» писателей – значит столкнуться с опасностью застопорить развитие литературы». Читая это, я вспомнил слова Бодлера: «Поэт заключает в себе критика. Но критик не всегда заключает в себе поэта». Действительно, поэт, несомненно, заключает в себе критика. Но способен ли такой критик в художественной форме, именуемой «критика», создать своё критическое произведение? Правда, это уже другой вопрос.

Не один я хочу появления «настоящего критика», о котором говорит Миякэ.

На японском Парнасе сложились определённые традиции. Например, для поэта Муроо Сайсэй создание прозаических и драматических произведений – не развлечение. Однако, когда прозаик Сато Харуо пишет стихи, для него это, как ни странно, именно развлечение. (Я, правда, помню, как сам Сато возмущался: «Мои стихи – не развлечение».)

Возможно, это один из фактов, подтверждающих слова о «всемогуществе писателя». То же можно сказать и о том случае, когда писатель является одновременно и критиком. Читая третий том «Собрания сочинений» Огая, я понял, насколько критик Огай-сэнсэй превосходил «профессиональных критиков» того времени. И понял, как уныло и бедно время, когда таких критиков нет. Если говорить о критиках эпохи Мэйдзи, то вместе с Мори-сэнсэем и Нацумэ-сэнсэем следует назвать и лучших представителей журнала «Хототогису». Известный же токийский насмешник Сайто Рёку, хотя и заимствовал, с одной стороны, западничество Мори-сэнсэя, а с другой – японизм и китаизм, так и не смог стать критиком. (Но всё же я питаю симпатию к Сайто Рёку, не создавшему ничего, кроме эссе. Во всяком случае, он был мастером слова.) Но это моё личное мнение…

Мори-сэнсэй как критик подготовил эпоху Мэйдзи, когда появилась литература натурализма. (Парадоксальная судьба – в эпоху, когда появилась литература натурализма, Мори-сэнсэй превратился в антинатуралиста. Может быть, это произошло потому, что глаза Мори-сэнсэя были устремлены к более высокому небу. В общем, можно смело назвать парадоксом, что в двадцатые годы эпохи Мэйдзи даже Мори-сэнсэй, так много говоривший о Золя и Мопассане, стал одним из антинатуралистов.) Если и то время называть веком критики, если, к счастью, слова Миякэ: «Разве можно надеяться, что наступит расцвет японской литературы?» – продиктованы лишь эмоциями, то насколько спокойно можем мы ждать появления новых писателей? Или скажем так: насколько беспокойно можем мы ждать появления новых писателей?

Так называемые «настоящие критики» берутся за критические перья, чтобы отделить зерно от плевел. Я сам иногда чувствую в себе такое мессианское желание. По большей же части я пишу для того, чтобы интеллектуально воспеть самого себя. Критика для меня почти ничем не отличается от создания прозаических и стихотворных произведений. Познакомившись с суждениями Сато и Миякэ, я решил написать эту статью, предваряя свою критическую работу.

Примечание. Написав эту статью, я узнал от Хорики Ёсидзо, что одну из своих критических работ Уно Кодзи назвал: «Литературное, слишком литературное». Я далёк от подражания Уно и не собираюсь создавать с ним единый фронт в области пролетарской литературы. Я выбрал этот заголовок с единственной целью показать, что касаюсь лишь вопросов литературы. Надеюсь, Уно поймет меня.

«ГРУППА НЕОСЕНСУАЛИСТОВ»

Сейчас, возможно, уже покажется старомодным критически анализировать положительное и отрицательное в деятельности «группы неосенсуалистов»[34]. Но я, прочитав произведения писателей этой группы, прочитав критические статьи об их произведениях, почувствовал непреодолимое желание написать о ней.

Если говорить о поэзии, то она во все времена развивается в интересах «группы неосенсуалистов». В этом смысле абсолютно верно утверждение Муроо Сайсэй, что Басё был самым великим поэтом годов Гэнроку, к которому приложимо определение «нео». Басё всегда стремился к тому, чтобы стать «нео» в литературе. Поскольку проза и драма содержат элементы поэзии, то есть являются поэзией в широком смысле, для этих жанров тоже важно появление «группы неосенсуалистов». Я помню, что в какой-то степени к «группе неосенсуалистов» примыкал Китахарё Хакусо. (Символом поэтов того времени были слова: «Свобода чувств».) Я помню, что Танидзаки Дзюнъитиро принадлежал к «группе неосенсуалистов»…

Я, естественно, испытываю интерес к сегодняшним писателям этой группы. Эти писатели, во всяком случае те из них, кто участвует в полемиках, опубликовали теоретические работы, значительно более «нео», чем мои размышления о «группе неосенсуалистов». К сожалению, я недостаточно знаком с ними. Мне известны, да и то, пожалуй, не особенно хорошо, лишь их произведения… Когда мы выпустили первые свои повести и новеллы, нас назвали «группой неорационалистов»[35]. (Мы, конечно, сами так себя не именовали.) Но если рассмотреть произведения писателей «группы неосенсуалистов», то нужно сказать, что они в некотором смысле гораздо более «неорационалисты», чем были мы. Что означает в «некотором смысле»? Это означает,