Ключи и калитки (СИ) - Демченко Антон Витальевич

Ночь-полночь, а крепость на берегу Бия всё никак не хотела засыпать. Слышался стук топоров и визг пил, плясали огненные отблески по стёклам домовых окон да метались тени от раздуваемого речным ветром пламени факелов. Острог гудел.

А к утру к его стенам начали подтягиваться окрестные жители. Да не пешком по одному, с котомками в руках, а на телегах, заваленных скарбом, да семьями в полном составе. Впрочем, нет… среди прибывавших гостей я вообще не видел стариков! Старые женщины нет-нет да цепляли взгляд, а вот их мужей не видал. Совсем.

— Да их у нас и нет почти, — пожал плечами в ответ на мой вопрос полусотник, устало развалившийся в кресле за столом и чуть не клевавший носом в опустевшую тарелку. Его можно понять. Стоян с ночи был на ногах, контролировал работу плотников, принимал доклады гонцов и разведчиков, а вот теперь, после сытного обеда, приготовленного руками жены, полусотника разморило. Тем не менее, он всё же нашёл силы, чтобы развернуть свой ответ. — Остроги-то бийские, почитай, все новые, и полусотни лет не каждому наберётся. Что уж тут про хутора да заимки говорить? Основавшие иные селения мужики только-только семьями обзавелись да детей тетешкать начали. Откуда ж тут старикам-то взяться? Ну… а те, что есть, часто не желают в остроге хорониться. Дескать, хозяйство присмотра требует, а в крепости от них никакой пользы, только рты лишние, что во время осады совсем негоже.

— А если самы на них наскочат?

— Пару болтов из самострела пустят. Ежели хоть одного татя положат — уже благо, — со вздохом отозвался полусотник. — Говорят, так и помирать легче.

Жестоко? Да. Но… видел я здесь в остроге, ещё по прибытии, пару дедушек. Один на деревянной ноге ковылял, а у другого лицо, будто тигры драли. И оба они тренировали стрельцов на огороде[1]. Первый огненному бою молодняк учил, а второй размахивал деревянной саблей так, что ученики словно кегли от него разлетались. Если и те старики, что на своих хуторах остались, такие же, то ничего удивительного в их решении остаться в родном доме и дать последний бой врагу нет и быть не может.

Если ночью острог напоминал разворошённый улей, то сейчас здесь и вовсе было вавилонское столпотворение! Мужские голоса сплетались с женскими, крики ребятни перемежались с мычанием и блеяньем скотины, кудахтаньем птиц, и всё вместе это порождало такую какофонию, что на площадь перед длинным домом лучше было вообще не выходить. Оглохнуть можно.

Народ прибывал в крепость весь день и всю ночь. Я, честно говоря, думал, что расселение такого количества людей в маленькой крепости должно неизбежно привести к скандалам и неразберихе, но ошибся. Подчинённые Стояна дело своё знали туго, и свары прибывающих «гостей» гасили влёт. А уж как растаскивали хуторян да селян по построенным для них на скорую руку обиталищам — любо-дорого посмотреть. Скотину, с которой прибывшие не желали расставаться из боязни лишиться её навсегда, опытные помощники полусотника тут же метили специальными клеймами и выдавали хозяевам бирки с аналогичными метками, после чего, не слушая ругани и причитаний владельцев, расталкивали их хрюкающую, мычащую, квохчущую и блеющую собственность по стойлам, загонам и птичникам. А шибко резвым, не желающим расставаться с имуществом, тут же отвешивали зуботычину, после которой недовольных уводил патруль… в длинный дом. А уж там задолбавшийся Мирослав объяснял непонимающим «политику партии и правительства». Спорить с характерником хуторяне не рисковали, и, выходя из его обители, вели себя куда спокойнее. Всё же, авторитет у хранителей памятных камней был на высоте. Чем и воспользовался ушлый полусотник, скинувший на Мирослава объяснения с самыми горластыми из «гостей».

Ввиду творящегося вокруг бедлама, требовавшего от хозяина острога постоянного внимания и контроля, мы со Светой оказались не у дел. Неонила тоже нашла себе заботу. Она «строила» жён прибывших селян. Те, оказавшись вне родного дома и лишившись необходимости вести хозяйство, поначалу неприкаянными тенями метались по острогу, а чуть пообвыкшись, начали выяснять отношения между собой, вовлекая в это действо и родню. Естественно, Стояну такой поворот событий по душе не пришёлся. Он разобрал одну жалобу гостей, другую… третью… А после не выдержал, рявкнул на очередных жалобщиков и, велев собрать весь новоприбывший женский коллектив перед длинным домом, вывел к ним супругу.

— Видишь, лада моя, этих баб? — громко, так, чтобы слышали все присутствующие, спросил он. Неонила не подвела.

— Вижу, муж мой, — кивнула она, обводя взглядом стушевавшихся от вида роскошно одетой женщины «гостий» острога.

— Так вот, Нилушка, как я беру под своё начало их мужей, братьев и отцов, так и тебе следует взять сих квочек в свои руки да назначить каждой урок. Дабы не достало у них времени на склоки, дрязги и драки. Пусть смотрят за детьми и скотиной. Ткут, готовят, хоть бесов в ступе толкут! Но чтоб всё было тихо и ладно, как в нашем доме, — произнёс полусотник в полной тишине.

— А ежели кто из них решит артачиться или урок мной назначенный не исполнит? А паче и вовсе от дела лытать начнёт? — вроде как исподволь поинтересовалась Неонила, и Стоян зло ощерился.

— Выдашь мне на правёж, — рыкнул он. — Раз уж мужья вбить ум им неспособны, я сам о том позабочусь, но потом пусть не плачут о слезшей с жопы коже!

Этот спектакль двух провинциальных актёров толпа «гостей» встретила гробовой тишиной. Поверили. И расползались с «представления» под огромным, я бы даже сказал, сильнейшим впечатлением.

Смех смехом, но с того момента, как Неонила взяла в свои руки управление бабским войском, гвалта и шума в остроге значительно поубавилось, и положение в городке наконец перестало напоминать пожар в борделе во время наводнения. Хуторянки и селянки были разбиты супругой хозяина острога на десятки, по очереди занимающиеся присмотром за детьми, готовкой на весь гостящий в крепостице табор и уходом за скотиной. Кроме того, Неонила привлекла молодых девчонок из прибывших семей к работе в травной избе[2], и тоже в определённой очередности. Кто-то помогал травникам формировать лекарственные сборы, кто-то ухаживал за растущими в огороде травами, а кто-то постигал науку врачевания. Дело нашлось всем.

Полусотник тоже не оставил мужиков без забот. В остроге кипела стройка, на которой любые руки, даже самые кривые, оказались в цене. Не можешь сруб сложить — будешь брёвна таскать, не способен комель удержать — будешь тачку с землёй толкать… и так далее. Честно говоря, хоть Стоян Смеянович и не говорил ни слова, и ни к чему нас со Светой не принуждал, но в этой вот атмосфере всеобщей занятости на благо одного отдельно взятого острога я сам не удержался и тоже нашёл себе занятие.

Мальчишки в возрасте тринадцати-пятнадцати лет из селян и хуторян как-то незаметно оказались не у дел. Нет, в строительных артелях их приняли бы без проблем, но больше чем на «принеси-подай-пшёл вон-не мешайся» ребяткам рассчитывать не приходилось. Да и силёнки у них, признаться, ещё не те. Не угнаться мальчишкам за старшими. К тому же хотелось им военного дела, а не подвизаться на стройке, получая оплеухи за слабость и нерасторопность! Вот и висли недоросли в любую свободную минутку на перекладинах ограды воинского огорода, подсматривая, как тренируются стрельцы и новики. Подсматривая и завидуя.

Там, собственно говоря, я и нашёл себе занятие. В прямом смысле слова наткнулся на него. Шёл уже привычным маршрутом к Мирославу и, проходя мимо воинского огорода, буквально споткнулся о выкатившееся в распахнутую калитку тело. Оно, тело, в смысле, вскочило на ноги, утёрло рукавом домотканой рубахи кровянку из-под носа и, поддёрнув широкие порты на завязках, погрозило мелким кулаком в сторону гогочущих за оградой голосов, после чего собралось было припустить бегом, развернулось и… правильно, наткнулось на меня. Отскочив резиновым мячиком в сторону, мальчишка поднял взгляд, но тут же насупился и, отвернувшись, поплёлся куда-то прочь, ссутулив плечи.