Без всяких полномочий - Борис Мегрели

Нана вскочила и, ткнув сигарету в пепельницу, сказала:

— Ах, так! Выговор!

— А ты как думала? Я буду терпеть жалобы?

— Не терпите! Я сейчас же подам заявление об уходе! Идем, Серго!

— Ты можешь идти, молодого человека оставь.

Нана вышла, хлопнув дверью.

Внезапно я вспомнил Шота, увидел его торжествующую улыбку и осознал, что ни при каких обстоятельствах мне нельзя уходить из газеты. Всеми правдами и неправдами я должен был удержаться в редакции.

— Георгий Галактионович, хотите, я извинюсь перед мадам Венерой?

— Нет необходимости. Я уже сделал это за вас. Однако быстро вы меняете свои взгляды.

— Не могу допустить, чтобы из-за меня Нана ушла из газеты.

— Никуда она не уйдет. Садитесь!

Я отодвинул стул и сел. Главный прислонился к письменному столу. На его галстуке были не драконы, а кривые огурцы.

— Вы знаете, что такое журналистика? — спросил он.

— Вторая древнейшая профессия, — сказал я.

Он опешил.

— С такими убеждениями вы далеко не пойдете.

Да, действительно, с таким взглядом на журналистику далеко не пойдешь, но можно далеко зайти, подумал я. Следовало что-то сказать, но я молчал, и это было понято главным по-своему.

— Острословие не всегда уместно, если даже вы пишете неплохие фельетоны, — сказал он.

— Значит, фельетон вам все-таки понравился?

Он не понимал меня, явно терялся в догадках и не мог разобраться, кто перед ним сидит — наглец, самоуверенный дурак или уверенный в своих возможностях журналист.

— У вас неплохое перо, — сказал он. — О долгожителях вы тоже неплохо написали. Но журналистика — это прежде всего факты, неопровержимые факты.

— Долгожители тоже жаловались?

— Молодой человек, ведите себя поскромнее. Месяц в газете работаете, а разговариваете будто первый корреспондент редакции.

— Я работаю у вас около года.

— Разве? Все равно вам еще учиться и учиться! Теперь я понимаю, почему Леван не благоволит к вам.

Мои чувства вновь стали неуправляемы. Желание остаться в газете отошло на задний план. В конце концов внештатным корреспондентом я мог устроиться, не выходя из здания, в любой другой редакции, а еще лучше в ГрузТАГ, где проходимость материалов настолько высока, что его называют ненасытным пожирателем информаций. Я встал и сказал:

— Я и не хочу, чтобы Леван благоволил ко мне. Его благоволение слишком дорого обходится даже штатным сотрудникам.

— Садитесь! У Наны Церетели учиться надо другому. Журналистскому мастерству.

— Смею напомнить, я внештатник и от меня требовать многого нельзя.

— Ошибаетесь, молодой человек. Требования ко всем одинаковы. И не говорите мне, что в таком случае внештатникам надо платить так же, как и штатным сотрудникам. Внештатный институт — хорошая школа для журналиста. Многие начинали свой путь с него. Я два года бегал внештатным корреспондентом по заводам, прежде чем добился зачисления в редакцию рядовым литсотрудником. Но за два года я завоевал себе право быть зачисленным в штат. Не фыркал и не хлопал дверью, когда старшие делали мне замечания.

— Я не хлопал дверью.

— Не успели. Вас бы выгнать, да непедагогично это. Идите работайте.

— С педагогикой я хорошо знаком, но не припомню подобных методов воспитания.

— Естественно. Это педагогика не для средней школы, в которой вы изволили работать.

Зазвонил телефон. На тумбе стояли пять одинаковых аппаратов. Но главный взял трубку безошибочно.

— Я уже смотрел на прошлой неделе, — сказал он. — Режиссерски сделано блестяще. Эльдар талантливый человек. Не понимаю, почему ваши так долго не дают «добро». Есть, согласен. Но это детали. В конце концов можно сделать купюры. Нет, нет, фильм не вредный. Он будет иметь общественный резонанс. Я очень рад, что ты наконец посмотришь его. Жалко Эльдара. Он переживает. Надо выпускать фильм на экраны. Позвони вечером после просмотра. Пока. — Повесив трубку, главный обратился ко мне: — Так на чем мы остановились? Впрочем, хватит. Идите работайте.

Я вышел из кабинета.

— Ну, что? Тебе попало? — спросила Элисо.

— Немного. Но все в порядке, — ответил я.

— Ой, слава богу! Я ужасно волновалась.

— Тебе нельзя волноваться. Думай о малыше. Привет супругу. Он еще не стал лауреатом?

— Еще нет, но ведет себя как лауреат. Вчера выступал по телевидению. Минут десять внушал всем, что в мире два гения архитектуры — Корбюзье и он. Притащил домой свои макеты, и теперь квартира окончательно захламлена. Зашел бы. Заодно сбил бы с него спесь.

— Зайду как-нибудь. Привет!

В конце коридора стояли Нана и Леван. Судя по жестам, они ругались.

Нана увидела меня.

— Я не хочу больше обсуждать этот вопрос! — сказала она Левану и обратилась ко мне: — Что? Чем все закончилось?

— Все в порядке, — ответил я.

Леван вошел в отдел информации.

— Кретин! Неудачник проклятый! Ни писателем не стал, ни журналистом, а теперь накопившуюся желчь изливает на людей. Ты, говорит, переманиваешь к себе моих работников. Как будто у меня других забот нет. Мы, говорит, воспитали его, учили, а ты, говорит, взяла готовенького. Чему у него можно научиться? Коньяк хлестать? И то не умеет! Что тебе сказал Георгий Галактионович?

— Идите, говорит, работайте.

— И все?

— У него особые методы обламывания строптивых молодых кадров.

— Ты, конечно, не удержался и наговорил черт знает чего!

Я виновато развел руками.

— На меня что-то нашло.

— Дурак! — бросила Нана и помчалась к главному.

Я заглянул в отдел информации. Амиран поднял голову. Я подмигнул ему. Он положил ручку на кипу материалов и вышел ко мне.

— Далеко не уходите, — сказал ему Леван.

— Я на секунду, — сказал Амиран и осторожно прикрыл за собой дверь. — Поздравляю. Я получил удовольствие от фельетона.

— Спасибо. Пойдем в кафе. Гарри и Мераб ждут.

— Ты же слышал, — Амиран указал на дверь. — Да и неважно я себя чувствую. Эх, Серго! Раньше я двухпудовые гири поднимал. Теперь ручку еле держу в руке.

Дверь отворилась, и появился Леван.

— Я в секретариат. В отделе никого нет.

Амиран потянул меня в отдел.

— Посиди немного со мной.

Мы вошли в душное помещение.

— Не закрывай дверь, — сказал Амиран и распахнул пошире окно. — Дышать нечем. Иди сюда. Здесь прохладнее.

Мы стояли у окна спиной к двери, и Амиран говорил о своей болезни. Ему хотелось говорить об этом, и он говорил, все больше проникаясь к себе жалостью. Я утешал его, как мог, но Амиран сказал:

— Не утешай меня. Я знаю, что моя болезнь неизлечима.

— Ты внушаешь себе это. Так нельзя!

— Ты ничего не знаешь! Мне стыдно, но тебе я могу сказать. Никому другому. Тебе. Это трагедия, Серго. Трагедия. У меня молодая жена, а я не могу с ней.

Я потрясенно молчал.

Не знаю, почему Амиран выбрал меня для своих откровений. Быть может, потому что я был моложе всех и, следовательно, меньшим циником, чем остальные, хотя, впрочем, ни Гарри, ни Мераб, уверен, не могли реагировать на признания Амирана иначе.

— А ты воспользуйся его услугами.

Меня словно ударили по затылку. Я обернулся и увидел Левана.

Амиран влепил ему пощечину. Удар был слабый. Он даже не сдвинул с места Левана. Но это ничего не меняло — Леван получил пощечину. Я думал, он бросится на Амирана с кулаками, и шагнул поближе к нему. Леван опустил голову и секунду-другую стоял вот так, с опущенной головой и опущенными руками, а потом выскочил из отдела.

— Что я наделал! Господи, что я наделал! — застонал вдруг Амиран.

— Ударил подлеца, — сказал я.

— Что теперь будет? Что теперь будет?

— Ничего не будет.

Амиран продолжал стонать.

Вошла Нана.

— Что у вас здесь происходит?

— Амиран ударил Левана.

— Слава богу, нашелся мужчина в редакции.

— Слышишь, Амиран, и Нана считает, что ты правильно поступил.

Амиран совсем расклеился. Он не находил себе места.

— Дай ему воды, — сказала Нана.

Я налил в стакан теплой воды из графина. Стуча зубами, Амиран выпил воду и попросил еще. Вернулись Гарри и Мераб.

— Что с Амираном, юноша? — спросил Гарри.

— Ударил Левана, — сказал я.

— За что и почему? — спросил Мераб.

— За дело, — ответил я.

— Нельзя было обойтись без драки? — спросил Гарри.

— Нет, — сказал я. — Нельзя было. Рано или поздно один из нас все равно набил бы морду Левану. Лучше, что это сделал Амиран. Следов не оставил.

— Что теперь будет? — спросил Амиран.

— Перестань хныкать! Тоже мне мужчина! Сначала делает, а потом ноет. Успокойте его ради бога! Дайте ему валерьянки. Противно смотреть! — сказала Нана. — Идем, Серго. Ты здесь больше не нужен.

— Как это прикажешь понять, Нана? — спросил Гарри.